Мой любимый враг - Озерова Лина. Страница 47

Боль нарастала. Это была уже почти физическая боль, невыносимо саднило в груди, ком подкатывал к горлу и стало трудно дышать.

Владик поднялся, двигаясь как сомнамбула, спустился вниз. Работы на стройке вдруг прекратились. В неожиданно наступившей тишине казалось, что каждый звук — даже звук шагов — усиливается, эхом отдаваясь в громадной пустой квартире.

Владик прошел на кухню. В раковине скопились немытые с завтрака тарелки, на плите — засохшие пятна убежавшего кофе. Всякими модными кухонными прибамбасами пользовалась мать, а отец не любил кофеварку и делал себе кофе по утрам в старенькой медной джезве. При мысли об отце лицо Владика болезненно скривилось, как от удара…

Это было не то чтобы твердое и сознательное решение — просто хоть какой-то выход. Владик, двигаясь совершенно механически, открыл кухонный шкафчик и достал оттуда небольшой нож с черной пластмассовой ручкой. Обычно этот нож использовали для резки сыра, колбасы и прочих продуктов, которые принято подавать тонкими ломтиками. Надавил пальцем на острие — тут же выступила кровь. Впрочем, можно было и не пробовать, в их доме ножи всегда были безупречно заточены, за этим следил отец. Почему-то считается, что, если в доме живет настоящий мужчина, он не потерпит тупых ножей. Его отец — настоящий мужчина, и всегда был таким. Внезапно перед глазами встало лицо отца, каким он увидел его в то мгновение в зеркале, — животное, грубое лицо, оскал хищника, не собирающегося упускать свою добычу… Как все это противно!

Владик, все еще сжимая в руке нож, пошел в ванную. Там он разделся, аккуратно сложив свою одежду на крышку корзины для белья, включил краны и стал наблюдать, как сильная струя воды бьет по мрамору ванны. Когда дно покрылось водой примерно на глубину ладони, он забрался в ванну и вытянулся, стараясь расслабиться.

Сейчас он боли не чувствовал. Нет, она не прошла, просто стала какой-то привычной; а может быть, он так притерпелся, что она стала частью его существа. Им овладело тупое равнодушие ко всему на свете. Когда вода заполнила ванну почти до краев, Владик закрыл краны, взял нож и надрезал свою руку у запястья. Струя крови расплывалась, смешиваясь с водой, теряла ярко-алый цвет и становилась как будто грязной. Он наблюдал, как течет его кровь, спокойно, даже отстраненно. Подождать еще немного, совсем немного, чуть-чуть, — и все, наконец, закончится…

За всю дорогу до Москвы Андрей и Лариса не сказали друг другу почти ни слова. Она сидела рядом, вжавшись в мягкие кожаные подушки, так тихо, что он даже дыхания ее не слышал. Словно не живая женщина сидела рядом, а бесплотный дух, привидение. Впрочем, и бледна она была как привидение. Или это только казалось в неверном свете уличных фонарей?

Машина остановилась перед Ларисиным подъездом. Она взяла свою сумку и, не поднимая головы, даже не взглянув на своего спутника, распахнула дверцу, собираясь выйти. Тут Андрей не выдержал. Он схватил ее за руку — может быть, грубо, но сейчас ему было не до приличий:

— Лора, ты с ума сошла! Мы оба с ума сошли! Что мы делаем? Зачем?

Она, все так же не поднимая глаз, попыталась выдернуть руку, но пальцы Андрея держали крепко.

— Зачем, черт побери? — гневно повторил он. — Зачем ты уходишь? Это же глупо!

— Нет, — она говорила тихо, но твердо. — Это правильно. Это единственный выход из… из этого тупика.

— Но почему, почему?

Лариса наклонилась и посмотрела Андрею в глаза:

— Говорят, что прошлое человека определяет его будущее. Но иногда бывает так, что прошлое перечеркивает будущее, — голос ее сорвался. — И не мучай меня больше, пожалуйста, не мучай! Оставь меня навсегда, навсегда!

Она выдернула руку, быстро выбралась из машины и скрылась в подъезде.

После ее ухода он еще некоторое время сидел в машине, стиснув руками руль и глядя прямо перед собой. С Андреем произошло то, чего с ним еще никогда в жизни не случалось: он совершенно растерялся. Ведь именно сейчас все могло бы наладиться, все могло бы быть так хорошо! Дурацкий вопрос «почему», на который он так и не получил ответа, стучал в висках и отдавался тупой болью в затылке. Да, восемь лет назад он поступил подло. Когда Лариса сказала ему о своей беременности, он настоял на аборте. Но иного выхода не было! И потом… Тогда он еще не понимал, как сильно он ее любит, как она ему нужна. Что же, теперь всю жизнь он должен расплачиваться за это непонимание? Ведь у них могут быть еще дети!

Пошел дождь, сначала слабый, потом все сильнее и сильнее. В этом месяце дожди шли по ночам, а днем стояла изнуряющая жара. Почти машинально Андрей включил «дворники». Это движение словно вернуло его к жизни. Однако не может же он простоять здесь всю ночь! Утро вечера мудренее, может быть, завтра все наладится и прояснится! Андрей повернул ключ зажигания, и через пять минут машина уже неслась по пустому проспекту. Он ехал домой.

«Скорая» стояла на повороте с бульвара, у самого въезда в переулок. «К кому бы это?» — подумал Андрей, припарковывая неподалеку свою «ауди». Он захлопнул дверцу, включил сигнализацию и только шагнул по направлению к подъезду, как навстречу ему два молоденьких санитара вынесли носилки, на которых лежал Владик, с закрытыми глазами, белый как мел. Рядом шел третий санитар с капельницей в высоко поднятой руке. Андрей застыл, а потом рванулся вперед:

— Что?! Что с ним?

Санитар отстранил его свободной рукой:

— Отойдите, не мешайте.

— Что с ним? Это мой сын!

— Смотреть лучше за сыном надо, папаша.

— Он… жив?

— Пока да.

— Андрюша! — Ирина, которую он сразу даже не заметил, бросилась к нему, прижалась всем телом, содрогаясь от рыданий. — Андрюша! Где же ты был?

Потом все смешалось: как он ехал за машиной «Скорой помощи», а рядом всхлипывала Ирина, как они сидели вдвоем в приемном покое, ожидая приговора врачей…

Ему казалось, что за одни короткие сутки он прожил большую часть своей жизни.

Часть третья

Возвращение

Глава 1

Золушка во дворце

— Сет!

Две девушки — блондинка и брюнетка — в коротких теннисных юбочках, обе стройные и загорелые, подошли к сетке и пожали друг другу руки.

— А у тебя неплохо получается, — брюнетка тыльной стороной ладони смахнула капельки пота со лба. — Особенно если учесть отсутствие регулярных тренировок. Можно сказать, ты прирожденная теннисистка. Но до меня тебе, конечно, далеко.

— Завтра отыграюсь, — пообещала блондинка, улыбаясь недавней сопернице.

Брюнетка недоверчиво передернула плечами:

— Ну уж!

— Отыграюсь, отыграюсь!

— Что мне в тебе нравится, так это твой необоснованный оптимизм, — брюнетка обняла блондинку за талию, и они вместе направились к зрителям, наблюдавшим за игрой из-за сетки корта.

Зрителей было немного: два молодых человека, по странному стечению обстоятельств тоже блондин и брюнет. Блондин — совершенно невыразительный, из тех, мимо кого пройдешь и раз, и два, и три, и все равно не запомнишь. А вот брюнет был просто создан для того, чтобы приковывать женские взгляды: высокий, широкоплечий, длинноногий, с узкими бедрами и угадывавшейся под тонкой летней рубашкой великолепно развитой мускулатурой, он являл собой образчик плейбоя.

— О, Тони, привет, — весело сказала Николь. — Рада тебя видеть. Ну что, мальчики, как вам понравилась моя ученица?

— Вы, Лора, несомненно делаете успехи, — сдержанно похвалил Люк.

— Успехи? Да это просто грандиозно! — шумно возмутился черноволосый красавчик, которого Николь назвала Тони. — Ты же говорил, что мадемуазель практически не имела никакой возможности тренироваться! А Николь ведь играет в теннис с пяти лет.

— С трех, — поправила Николь. — Познакомься, Лора: это наш друг Антуан Бриссар.

Лариса протянула руку:

— Очень приятно.

— Рад знакомству, мадемуазель.