Мой любимый враг - Озерова Лина. Страница 8

Поэтому Лариса ничего не имела против каникул в лагере, только бы мать не принялась в Новый год из кожи вон лезть, чтобы устроить ей «настоящий праздник».

Итак, в тот Новый год Жанна Сергеевна осталась совсем одна. Она купила елку — и по привычке, и потому, что не хотела нарушать традицию. Готовить и печь пироги не стала, все равно есть некому, а вот одеться и наложить на лицо тщательный макияж было для нее делом чести. Она сделает это для себя. Встретить Новый год распустехой в халате — ну нет, никогда!

Жанна Сергеевна медленно перебрала все свои концертные наряды и после некоторых колебаний остановилась на длинном платье из черного шелка с глубоким вырезом и прозрачными шифоновыми рукавами. Оно раньше было ей порядком тесновато, а вот сейчас — как раз по фигуре. К нему надела гарнитур, доставшийся ей в наследство от прабабки-дворянки: тяжелые золотые серьги замысловатой работы с бриллиантами и бриллиантовое колье. Светлые волосы сначала распустила по плечам, но потом передумала и стянула их в простой узел на затылке. Оглядела себя в большом зеркале: красивая элегантная блондинка тридцати двух лет, сдержанная, чуть холодноватая, но очень привлекательная. Променять ее на какую-то Любочку мог только идиот! Но ведь променяли же, променяли… Губы Жанны непроизвольно скривились, — сейчас заплачет, — но в последний момент она удержала-таки себя в руках. Вот реветь ей сегодня противопоказано. Зря, что ли, она столько времени потратила на макияж!

Ну и подумаешь, что никто не увидит, — все равно в новогоднюю ночь она зажжет елку и, безупречно одетая и накрашенная, сядет за безупречно сервированный стол, выпьет дорогого шампанского, а потом… О «потом» Жанна Сергеевна старалась не думать. Потому что «потом» ей оставалось только посмотреть телевизор, стереть косметику, снять платье и украшения и лечь спать. Но вряд ли она уснет, скорее всего опять будет обливать слезами подушку…

Стрелка на часах близилась к десяти, когда в комнату постучали. Не успела Жанна удивиться, кому это она понадобилась, как в приоткрывшуюся дверь просунулась голова соседки Наташи:

— Жанночка, можно к тебе? Можно? Ой, какая ты красивая!

Жанна обернулась от зеркала:

— Конечно, заходи. Спасибо за «красивую», ты тоже прекрасно выглядишь!

Наташа являла собой полную противоположность Жанне Сергеевне. Она работала продавщицей в валютной «Березке» и носила только ультрамодные шмотки. Вот и сейчас на ней было ярко-красное трикотажное платье с черными вставками по бокам, явно заграничного производства и явно очень дорогое. Талию подчеркивал черный лаковый ремень, пожалуй, слишком широкий, но тоже супермодный, с тяжелой золотой пряжкой. В ушах, на шее и на руках болталось неимоверное количество чешской бижутерии «под золото», так что блеском Наташа затмевала стоящую в комнате елку.

При виде всего этого импортного великолепия Жанна Сергеевна только вздохнула. Ну, не понимает девушка, что дорого и модно — это не всегда красиво. Платье «в облипочку» только подчеркивало недостатки Наташиной фигуры: низкую талию и тяжеловесный зад. И объяснять бесполезно, только испортишь настроение себе и ей.

Однако если вкус у соседки напрочь отсутствовал, то сердце было доброе.

— Жанночка, — робко начала Наташа. — Я вот тут подумала и хотела тебе предложить… Ты никуда не собираешься?

— Нет.

— Точно? Такое платье красивое…

Жанна усмехнулась:

— Ну, Новый год все-таки. Не встречать же его абы как.

— Так вот, если ты точно никуда не собираешься, может, пойдем ко мне? У меня там кое-какая компания…

Вот в Наташину компанию Жанне идти совсем не хотелось. Но отказаться — обидеть… Наташа прекрасно знала, что Жанна осталась одна, что ей сейчас, должно быть, тошно, вот и решила проявить сочувствие. Что ж, добрыми намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Жанна в замешательстве смотрела на соседку, лихорадочно изобретая благовидный предлог для отказа. Как назло, в голову ничего не приходило.

— Извини, Наташенька, но я ведь никого там не знаю…

Наташа пожала плечами:

— Какая беда? Ничего, познакомишься!

— Но чужой человек среди всех своих всегда доставляет неудобства.

Наташа рассмеялась:

— Да какие там «все свои»! Совсем маленькая компания. Мы с Пьером собирались в ресторан, но у него что-то там не выгорело. Он освободится только в десять и сразу придет ко мне.

Пьер был одним из Наташиных заграничных «друзей». Не слишком большую зарплату продавщицы Наташа тратила большей частью на такси, а основные средства к жизни ей доставляли несколько поклонников-иностранцев. Конечно, она не афишировала источники своих доходов, но Жанна давно об этом догадывалась. Однако обе предпочитали делать вид, что и итальянца Марио, и француза Пьера, и норвежца Стива — постоянных «клиентов» — связывают с Наташей только дела и платоническая дружба.

Жанна внутренне передернулась: ну вот, дожили, не хватало только провести новогоднюю ночь в обществе валютной проститутки и ее клиента. Хотя Пьер приходил в квартиру на Патриарших уже лет пять и при встречах с Жанной и Володей вел себя безукоризненно вежливо.

— Но послушай, я ведь вам с Пьером только помешаю! — Жанна сказала это и тут же смутилась. Фраза прозвучала достаточно двусмысленно.

Но Наташа двусмысленности не заметила:

— Ах, да нет, что ты! Наоборот, очень выручишь! Понимаешь, знакомый Пьера приехал по делам в Союз и застрял здесь и на Рождество, и на Новый год. Такая неприятность! А он не только знакомый, но и как-то связан с Пьерчиком делами, и, раз Рождество пропало, Пьерчик хотел бы, чтобы хоть Новый год прошел более или менее пристойно.

Ну вот, еще не легче! Наташка, видно, совсем с ума сошла! Она что, собирается и Жанну втравить в свои «заработки»? Очевидно, возмущение достаточно явно нарисовалось на Жаннином лице, потому что Наташа словно испугалась и принялась горячо оправдываться:

— Да нет, ты ничего плохого не думай! Он очень вежливый, церемонный такой и даже, кажется, какой-то граф, что ли… Или маркиз? Ну, в общем, просто пообщаешься с ним вполне светски. Посидим у меня, а потом пойдем в «Пекин». Ты такая красивая в этом платье, жалко, если тебя никто не увидит!

И тут Жанна, неожиданно для себя, почти в первый раз в жизни поступилась принципами.

— Хорошо, пойдем.

Не давая себе времени опомниться, она встала и, прихватив со стола бутылку шампанского «Новый свет», решительно направилась к двери.

Наташина комната в обычные дни была похожа на склад комиссионки — на полу у балконной двери стояли огромные сумки с барахлом, предназначенным на продажу, разноцветные упаковки с импортным «товаром» — футболками, батниками и водолазками — вываливались из всех ящиков румынской полированной «стенки», а коробочки с колготками стояли даже в «горке», вперемешку с хрусталем. Сегодня же по поводу прибытия высоких гостей Наташка, видимо, долго и тщательно прибиралась. Совершенно непонятно, куда она рассовала многочисленный «товар», но в комнате не осталось и намека на бурную спекулятивную деятельность хозяйки. Наоборот, все свидетельствовало о ее добропорядочности и зажиточности: наличие аж двух ковров — один на полу, другой на стене, обилие хрусталя, финский гарнитур мягкой мебели… Словом, такая комната — мечта любой советской женщины. Не зря Наташа, можно сказать, жизнь положила на доставание всяческого дефицита.

Распахнув дверь, Жанна остановилась на пороге, внезапно оробев. Не от Наташкиной великолепной обстановки (Жанна ее уже сто раз видела), а оттого, что прямо напротив двери в мягком финском кресле сидел потрясающий мужчина. Она и не знала, что такие бывают. Неотразимый Штирлиц — тоже мечта любой советской женщины — меркнул перед незнакомцем. Хотя он был чем-то похож на Штирлица: тонкие черты лица, изящно очерченный нос, волевой подбородок, глубоко посаженные глаза… Только, в отличие от рано начавшего лысеть Вячеслава Тихонова, у этого была еще и великолепная темная шевелюра. При виде Жанны незнакомец тут же галантно вскочил. Так они и стояли друг против друга почти минуту, показавшуюся Жанне вечностью, пока Наташка не втолкнула ее в комнату. Протиснувшись боком мимо застывшей на пороге подруги, Наташа улыбнулась и сказала вполне светски, томно растягивая слова: