Искажение. Четвёртая глава (МАКАМ VIII. Небо на земле) - Панов Вадим. Страница 2

Считается, что ночью никому нет дела до Слова. Несмотря на то, что именно ночью, когда царствующая Тьма купается в отражённом свете, Слово имеет силу спасения. Его ищут и ждут.

А слышат приглушённую музыку…

Никто не верил, что ночью люди захотят чего-то, кроме развлечений, и потому сюрпризом стал громкий успех «Первого Полночного» – шоу, которое вёл на «НАШЕм радио» Кирилл Амон. Человек, потерявший память, но умеющий подбирать нужные слова. Человек, покаравший убийцу в прямом эфире. Человек, чьё отражение было такой же загадкой, как сам Амон.

– Доброй ночи, брат-полуночник, – произнёс Амон, принимая звонок.

– Доброй ночи, брат Кирилл.

– Хочешь поговорить о тенях?

– В детстве я их боялся, брат Кирилл, – ответил слушатель. – Тени казались живыми, и я до сих пор помню, как дядя Коля показывал нам «театр». Он включил настольную лампу, направил её на стену и стал складывать разные фигуры. Он умел… Сейчас я понимаю, что он владел потрясающим умением игры с тенями, такого мастерства я не видел ни до, ни после, но тогда тени показались живыми. И страшными. Они смотрели на меня со стены и жаждали крови. Они обещали прийти ночью и убить… Я перепугался, зарыдал и выскочил из комнаты.

– Сколько тебе было лет, брат-полуночник?

– Шесть или семь. И я долго боялся темноты.

– Тени живут на свету, брат-полуночник, – тихо напомнил Кирилл.

– Но то, что их порождает, приходит из Тьмы.

– А Тьма – это ночь. Ночью мир отражается в тёмной воде и пьёт украденный у Солнца свет. Ложный свет, не дающий тепла, зато порождающий новые тени, обретающие плоть в наших испуганных глазах. Но глаз мало. Вода слишком темна, и ночью мир отражается в наших душах, сплетается с собой и показывает то, каким мы его сделали. В действительности мир остаётся прежним, но мы получаем способность видеть его иным. Не настоящим, а тем, который незаметен днём.

– Мир делается темнее от зла, брат Кирилл, – вздохнул слушатель.

– Зло приходит не только по ночам.

– Сейчас оно стало наглым.

Фраза прозвучала настолько неожиданно и настолько правильно, что Амон на мгновение осёкся. Сначала ему показалось, что он говорит с собой. Через секунду – что с кем-то из Отражения… И потому следующим прозвучал такой вопрос:

– Скажи, брат-полуночник, как ты относишься к теням сейчас?

– Я знаю, что они лгут.

– Но ты можешь выйти из дома ночью?

– Я каждый день выхожу из дома ночью, – ответил слушатель и тут же рассмеялся: – Как забавно прозвучало: я каждый день выхожу из дома ночью…

– Мы оба знаем, почему ты так сказал, брат-полуночник, – поддержал шутку Кирилл. – Мы с тобой дети Дня и потому ищем свет, а не ночь. Мы опасаемся теней, но изгоняем их, а если надо – сражаемся. Наш мир наполняется отражениями, прибывает ими, становится ярче и богаче, но мы не любим тёмные копии. Нам не нравится мир, отражённый страхом и жестокостью.

– Но такие отражения существуют, – заметил слушатель.

– Потому что он – мир, он многогранен. И закон в том, что мы не в состоянии победить Тьму. Но если перестанем сражаться – проиграем.

– То есть Тьма сильнее Света?

– Тебе знакомо понятие «жестокость», брат-полуночник? – выдержав короткую паузу, спросил Амон. – Она способна творить чудеса. И помогает Тьме.

– Почему не ответить тем же?

– Потому что Свет и Тьма – не одно и то же, брат-полуночник. И если Свет вытащит чёрный клинок – мир окончательно потускнеет.

– Извини, – помолчав, ответил слушатель. – Я согласен с тем, что тебе виднее, брат Кирилл, ты сражался, тебе довелось убить монстра…

– Не думаю, что это войдет в привычку, – неожиданно для себя перебил собеседника Амон.

– Было трудно?

– Неприятно.

– Наверное, это означает, что ты нормальный и… Можно ещё вопрос?

Амон давно понял, что слишком затянул разговор, но решил пойти навстречу слушателю:

– Да.

Вопрос оказался интересным.

– Скажи, брат Кирилл, в Москве много монстров?

– Не знаю, брат-полуночник, – честно ответил Амон. – Но не сомневаюсь, что по ночам в нашем городе происходят весьма интересные вещи…

Вереница одинаковых фургонов, едущих глубокой ночью по центру города, наверняка привлекла бы внимание блюстителей порядка, если бы не «бонус» от высокопоставленных театралов московского Отражения: они похлопотали о предоставлении сопровождения, и впереди колонны Татум двигался белоснежный полицейский автомобиль с включённой «люстрой». Всего один автомобиль, но этого было достаточно.

Театр Отражений много гастролировал, но Зур давно отказалась от больших, многоосных грузовиков – узкие улочки старинных городов становились для них непреодолимым препятствием. Или не улочки, а место выступления. В Москве, например, театр традиционно играл в древних соляных подвалах, проехать в которые гигантские машины попросту не могли. А вот фургоны – с лёгкостью. Колонна поднялась по безлюдному Яузскому бульвару, свернула налево, в Подколокольный, спустилась к Хитровской площади – там полицейский автомобиль остановился, перекрыв дорогу в сторону Солянки, а фургоны по очереди отправились в распахнутые железные ворота с красной буквой «М» и исчезли внутри простенького здания, из которого давным-давно был проложен грузовой въезд в замысловатую подземную «систему» старой Москвы. В огромный, выложенный кирпичом лабиринт высотой в несколько метров и с такими широкими «улицами», что на них могли разъехаться два «УАЗа».

Официально считалось, что некогда этот гигантский подземный город предназначался для хранения соли. И возможно, часть его действительно использовалась для этой цели, но только часть, потому что расположенный в глубине лабиринта амфитеатр вряд ли можно было отнести к складам. Даже с натяжкой.

– Мы подготовили должное количество помещений, Татум баал, – с почтением произнёс Шварц, помогая женщине выйти из фургона. – Грузчики ждут.

Шварц – правая рука Гаапа, исполнитель воли первого из Первородных Москвы, никогда не занимался делами лёгкими или неважными. Его присутствие демонстрировало уважение. Зур это обстоятельство отметила и оценила.

– Я знала, что на вас можно положиться, – прошелестела она из-под капюшона. И прикоснулась к руке грешника. – Ни в одном другом городе Отражения я не чувствую себя столь комфортно.

– Гастроли Театра Отражений – праздник для нас, Татум баал, – склонил голову Шварц. – Мы восхищаемся вашим искусством.

Зур знала, что, в отличие от Гаапа – подлинного ценителя тёмной сцены, Шварц был неимоверно далёк от восприятия прекрасного, но знание не мешало ей принимать лесть.

– Благодарю.

Её прикосновение подарило грешнику «укол удовлетворения» – короткий, но с долгим послевкусием. Шварц неприятно улыбнулся – его портили мелкие, словно сточенные напильником, зубы – и негромко произнёс:

– Мы ожидаем на первом представлении особого гостя, Татум баал. Он явится после начала и останется в ложе баала Гаапа. Не нужно привлекать к нему внимание.

– Никакого внимания, – кивнула Зур.

– Но мы надеемся на какой-нибудь особенный подарок после постановки, – закончил Шварц. – Баал Гаап хочет произвести на гостя впечатление.

– Баал Гаап останется доволен, – пообещала Татум.

Тёмное искусство Театра Отражений являлось табу для высших органиков, но с каждым годом им становилось всё труднее и труднее противиться соблазну запретного. В последнее время Зур часто встречала обитателей Дня на своих постановках, а предосторожности, которые принимал гость Гаапа, намекали на то, что очередной обращенный принадлежит к высшим кругам. Возможно, входит в Первую Свиту. И если так, то грешники одержали в Москве большую победу.

«Ночью мир отражается в тёмной воде и пьёт украденный у Солнца свет. Ложный свет, не дающий тепла, зато порождающий тени. Слабые тени, умирающие от дуновения ветра, и сильные, обретающие плоть в испуганных глазах. Но глаз мало. Вода слишком темна, и ночью мир отражается в наших душах, сплетается с собой и показывает то, каким мы его сделали. В действительности мир остаётся прежним, но мы получаем способность видеть его иным. Не настоящим, а тем, который незаметен днём…»