Искажение. Четвёртая глава (МАКАМ VIII. Небо на земле) - Панов Вадим. Страница 3

Так он говорил.

Так он думал.

И не просто думал: он знал, что так есть.

– Увидимся! – улыбнулся охранник.

– Увидимся, – согласился Кирилл, выводя за ворота мотоцикл – спокойный, как ядерная ракета, и такой же внушительный «чоппер». Без лишних, броских украшений, но тюнингованный вручную.

Московский климат не особенно благоволит всадникам, поэтому сначала Кирилл хотел научиться водить машину, но, увидев на улице мотоциклиста, понял, что начнёт с двух колёс. И стал обладателем классного «чоппера», на котором так хорошо мчаться по ночной Москве, сливаясь с дорогой и полностью отдав себя во власть инстинктов. Ведь мотоцикл не даёт иллюзию безопасности – в отличие от железной коробки автомобиля, – и всадник чувствует мир таким, какой он есть. И видит его настоящим.

Выйдя из студии на Октябрьском Поле, Кирилл рванул до Ленинградского проспекта, повернул направо и резко помчался в сторону центра. Повезло – полицейских не оказалось, – однако на Тверскую Амон выезжать не рискнул, свернул на Большую Грузинскую, быстро, но без превышения, добрался до набережной Шевченко, немного порезвился на ней, потом подъехал к парапету и вот уже десять минут просто сидел в седле, разглядывая башни Сити и их отражения в чёрной речной воде.

Не думая ни о чём. Просто отдыхая.

И уже хотел уезжать, когда услышал за спиной шаги и нахальное замечание:

– Хороший мопед.

И улыбнулся в ответ на наивную реплику. Но не обернулся.

«Мопед…»

Кирилл знал, кто стоит позади: мальчик на «Порше». За последние пятнадцать минут он несколько раз лихо промчался по набережной, то ли тренируясь, то ли куражась, заприметил одинокого всадника и решил «развлечься».

– Почём, говорю, мопед?

«Мальчику» было лет двадцать пять, «Порше», судя по всему, куплен на родительские деньги, а размер свиты – две машины с прихлебателями, – указывал на то, что «мальчик» богат…

Не только!

«Не только богат», – неожиданно понял Кирилл.

В смысле, мальчик безусловно богат, но сначала он органик. Он знает об Отражении, обладает силой, а значит, совсем не боится полиции, и надежда лишь на благоразумие прихлебателей… Один из которых как раз наклонился к вожаку и тихо прошептал:

– Среди мотоциклистов много волколаков.

Но недостаточно тихо, чтобы Амон не расслышал.

– Это не волколак, – мотнул головой «мальчик».

– И много тёмных.

– Будь он тёмным, уже бы вызверился.

Это верно – грешники спокойствием не отличались.

«Давай, вызверимся?» – с ухмылкой предложил зверь. Не «сидящий внутри Амона», а просто – зверь, часть Амона.

Естественная часть.

«Не сейчас…»

– Мне он кажется подозрительным… – Осторожный прихлебатель бросил на так и не обернувшегося Кирилла быстрый взгляд. – Надо его отпустить.

Он говорил очень тихо, неслышно для остальной свиты, и «мальчик» согласился, поскольку сейчас в отступлении не было позора. «Мальчика» тоже смущало железобетонное спокойствие всадника, и он уже пожалел, что решил к нему подойти.

Но всё едва не испортила Нара.

Возле «Порше» остановился серебристый «Мерседес», и выглянувшая из него девчонка громко осведомилась:

– Поймал кого?

Амон почуял, как «набычился» «мальчик», уловил страх осторожного прихлебателя и вздохнул, услышав от зверя:

«Они хотят умереть!»

И мягкое, расслабляющее очарование ночной Москвы уступило место приподнятому настроению ожидания схватки.

«Они хотят умереть!»

Зверь не констатировал факт – он обрадовался.

Кирилл до сих пор ни разу не обернулся, но точно знал, что сейчас позади четыре машины и двенадцать человек. Четыре девушки. Одна ведьма, правда, совсем юная и неопытная. «Мальчик» и осторожный – органики, тоже не старики, остальные – обычные люди.

«Тридцать секунд на всех, – улыбнулся зверь. – Ох, повеселимся… Но будет грязно».

Противиться желанию пустить кровь с каждой секундой становилось труднее.

– Что ты хочешь сделать с этим самокатчиком? – нахально продолжила Нара. – Искупать в Москве-реке?

«ДА! – радостно взвыл зверь. – Начинайте!»

– Я хотел у него прикурить, – твёрдо ответил «мальчик», после чего подошёл к Амону слева и тихо спросил: – Есть огонь?

Кирилл, по-прежнему не оборачиваясь, щёлкнул зажигалкой.

– Спасибо.

Парень выпустил клуб сигаретного дыма и отошёл. Осторожный прихлебатель с облегчением выдохнул. Зверь недовольно заворчал, но своевольничать не стал. Навострил было уши, когда Нара стала что-то выговаривать о «старом уроде» и «какого чёрта он здесь расселся?», но Амон заставил зверя не слушать малолетку.

– Я сдержался, – с гордостью сказал он себе. – Я молодец.

Амон понимал, что ни в коем случае не должен ослаблять вожжи – поскольку догадывался, что натворит зверь, оказавшись на свободе.

Тем временем рабы-девоны разгрузили два фургона и взялись за третий. Шварц извинился и отошёл в сторону – ему позвонили, но остаться в одиночестве Татум не позволил заявившийся в соляные подвалы Портной. Как всегда немного рассеянный и не от мира сего.

Он был выше Зур, но лишь на несколько сантиметров, отличался худым, можно сказать – тощим сложением и имел маленькое, морщинистое лицо, делавшее его похожим на постаревшую куклу. К одежде Портной относился без интереса – грязного цвета лонгслив, такие же джинсы и потёртые башмаки. Длинные серые волосы стянуты в хвост, на левой руке два золотых кольца без камней – напоминал заслуженного ветерана тяжёлой музыки и не менее тяжёлых наркотиков.

– Зиновий, дорогой, рада тебя видеть! – Татум прикоснулась к руке старого друга, но на него не посмотрела. Она никогда не смотрела Портному в лицо, опасаясь третьего глаза – обычные люди считали, что лоб доктора Зольке украшает замысловатая татуировка, но Зур знала её подлинную силу.

– Татум, я скучал, – Зиновий изобразил объятия, едва дотронувшись до плеч женщины, и вновь отступил на шаг.

Они были скорее компаньонами, чем врагами, но Портной не позволял себе вольностей с хрупкой владелицей Театра.

– Я писала тебе, но с радостью скажу лично: твои последние работы восхищают, – искренне произнесла Зур. – Твоё мастерство необычайно.

– Наши работы: Татум, я создаю камни, но без твоей огранки они никому не нужны.

Искусство Портного заключалось в уникальном умении создавать живых существ самого разного образа, «сшивая» их из разных, порой не сочетаемых на первый взгляд частей. Его работы поражали воображение даже опытных колдунов и славились на всё Отражение. Из-под иглы Портного выходили твари, а Зур правила их мозг, обучала пользоваться новым телом и служить.

– Жаль, что ты редко выбираешься из Петрояда, – продолжила Татум, использовав европейское название Северной столицы.

– Жаль, что ты редко к нам приезжаешь, – улыбнулся в ответ Портной.

– Отражение огромно, гастроли Театра расписаны на годы вперёд.

– Приятно, когда тебя ждут.

– О чём важном ты хотел поговорить? – поинтересовалась Татум. Она давно знала Зиновия, знала его болезненную привязанность к Санкт-Петербургу вообще и Кунсткамере в частности и понимала, что лишь серьёзная проблема могла заставить доктора Зольке отправиться в путь. – Здесь нет лишних ушей.

– Ты уверена? – нервно уточнил Портной.

– Я в Москве уже два дня, – спокойно ответила Зур. – Я уверена.

Потому что тщательно проверила все места, где собиралась быть. Он кивнул, ещё раз огляделся и начал рассказ:

– Мне предложили необычайно интересную работу, но человек, которого я буду шить, пребывает в подавленном состоянии. Он всё видит, всё понимает, всё чувствует, но единственная реакция, которая ему дозволена, – ярость. Остальное у него забрали. И человек проявляет ярость к месту и не к месту.

– Ты хочешь вернуть ему сознание?

– Да.

– Из альтруизма?

– Мне предлагают огромные деньги, – признался Портной. – Но только за результат.

– Кто заблокировал сознание?