Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius". Страница 12

— Плохо ей… А ну как не выдюжит, а, Фетха?..

— Я ей не выдюжу! — сердитый рык знахарки донесся из дальнего угла хижины, где Фетха хранила лечебные травы. В этот момент она быстро, но без суеты наполняла ими большую сумку, собираясь идти по домам остальных больных. — Двоих недорослей народила — а теперь в кусты?! Пусть только попробует!

Руа помимо воли хихикнула: Фетху послушать — так Рослый сам решает, жить или помереть! И однако — ведь как хорошо было хоть на минутку поверить, что Смерть может отступить лишь потому, что у кого-то — дети…

— Смотри, чего делаешь!

А вот это уже совсем не ободряет — зато на рабочий лад настраивает отменно. И правда, дурёха — чуть отвар не выкипел!..

— Давай сюда.

Знахарка протянула ладонь над исходящим жаром горшочком, который Руа удерживала с помощью толстой кожаной рукавицы, зашептала заклятие, освобождающее целебную силу напоя. Молодая наблюдала за ней с едва скрываемым страхом: уж очень сильно отличалась эта нараспев произносящая незнакомые, странные слова женщина от той вредной, язвительной старухи, которую все знали. Даже голос изменился, став из старческо-скрипучего полнозвучным и глубоким.

— Остынет — дашь ей, — Фетха, закончив заклятие, вскинула сумку на плечо. — Смотри, чтоб все выпила, и не разлей! Как выпьет — накрой ее хорошенько, а полог подними — пусть холодом дышит, остывает… И огонь поддерживать не забывай. Придет Кныш — пусть принесет еще воды и дров. И где ходит эта…

Полог, закрывающий вход в хижину, поднялся, пропуская вошедшую Анхэ и прервал раздраженную реплику.

— Здесь я, куда денусь! — буркнула красавица, будучи совершенно не в восторге от того, что ее приставили помогать Фетхе во время визитов к больным. — Наши принесли ракушек с Ближней реки, разбирали… Вон все ладони порезала!

Знахарка, однако, не удостоила вниманием протянутые ей девичьи руки, и правда сильно исцарапанные.

— От горе-то, — буркнула она. — Пошевеливайся!

— Не командуй! — огрызнулась Анхэ, но, встретившись с Фетхой взглядом, предпочла замолчать и последовать за ней.

Селище встретило травницу и ее невольную помощницу двумя новостями: как водится, плохой и хорошей.

Хорошая состояла в том, что из всех заболевших четверо, среди которых оказались и Ким с Шохом, уже выздоравливали. Жар у них спал, кашель понемногу смягчился, так что простой настойки для поддержания сил да нескольких нашептанных заклятий должно было хватить для полного выздоровления.

Анхэ, услышав об этом, тут же одарила Шоха многообещающей улыбкой, намекая, что выздоровление можно и отпраздновать, но прежде, чем тот успел что-либо ответить, Фетха, сердито фыркнув, вытащила любвеобильную девицу из хижины воздыхателя.

С остальной тройкой дела обстояли не столь радужно, и знахарке пришлось остаться в их хижинах подольше, готовя отвары, нашептывая заклятия и дожидаясь хотя бы первых признаков того, что жар начинает спадать. Особенно огорчило Фетху то, что среди невезучей троицы находился и Ёль — мальчик, помогавший Анху. Его хижина была последней, и знахарка засиделась у него допоздна, вполуха слушая слезные причитания Руты — родительницы больного — и со все большей тревогой вглядываясь в его лицо, с которого никак не желал уходить пылающий лихорадочный румянец. Анхэ, приставленная следить за закипающим отваром, кажется, тоже прониклась трагичностью ситуации: бойкого, веселого и сообразительного подростка в селище любили, да и на его родительницу, после смерти супружника оставшуюся с сыном вдвоем, жалко было смотреть.

Время перевалило за полночь, когда в хижину заглянул Кныш, принесший, помимо прочего, плохую новость: в селище появилось трое новых заболевших. Знахарка, услышав об этом, озабоченно нахмурила брови и, судя по всему, о чем-то крепко задумалась. Затем еще раз окинула взглядом находящегося где-то на границе сна и бреда Ёля и, видимо приняв решение, энергично кивнула сыну Взывающего:

— Иди-ка сюда.

Кныш послушно подошел к лежанке с пареньком. Лицо его помрачнело.

— Ему очень плохо? — тихо спросил он у Фетхи. Та раздраженно покосилась на него, явно собираясь ответить что-нибудь язвительное — но в последний момент передумала и лишь коротко сказала:

— Бери его на руки — и в лекарскую. Донесешь-то?

— Донесу.

Кныш, присев, аккуратно подсунул руки под шею и колени мальчика и медленно поднялся — с некоторым напряжением — но все же гораздо легче и быстрее, чем от него можно было ожидать. Фетха, не удержавшись, одобрительно хмыкнула, но, видимо решив не отвлекаться, буркнула:

— Бегом! Я за тобой. А как в лекарскую его снесешь… — она замялась, словно принятое решение далось ей нелегко. — Как снесешь — за родителем своим беги.

Рута, услышав это, тоненько завыла, порываясь последовать за уносящим ее ребенка Кнышем — но сильная рука знахарки остановила ее.

— Ты не реви-то, раньше сроку… — голос Фетхи звучал, в противовес обыкновению, тихо, мягко. — Не о том оно… Не для того Взывающий. Ляг, отдохни. Ему ты все одно не помощница сейчас.

— Да как же я… Не с дитем-то!..

— Ложись, сказано. Успеешь еще напомогаться.

И прежде чем измученная тревогой женщина успела возразить, Фетха исчезла в холодной темноте зимней ночи.

В лекарской хижине знахарку ждала еще одна хорошая новость: Мара, женщина с жаром, оставленная на попечение Руа, чувствовала себя гораздо лучше. Жар спал еще несколько часов назад, и она успела даже отоспаться и немного поесть. Внесенного в хижину Ёля она встретила сочувственным охом и тут же предложила вошедшей травнице свою помощь.

— Руте тут делать нечего: родительница, не выдержит, саму отхаживать придется… А я помогу чем… Ты ведь меня, считай, из Холмов Предков назад вернула… — ее рука легко коснулась груди.

— Домой, к мелким своим иди, помогатая, — голос травницы звучал деловито, но не резко, как частенько случалось. — Тут не ты помогать должна… Как проснется Лучезарная — приди, осмотрю тебя, еще хворь заговорю. А если Лихомана вернется — пришли за мной кого, только немедля… А вот и ты!

Последняя фраза относилась к Анху, которого Кныш умудрился каким-то образом разбудить прямо по дороге в лекарскую: благо их с Взывающим хижина приходилась по пути.

Анх окинул тяжело дышащего Ёля, уложенного на подстилку, с которой только что поднялась Мара, долгим пристальным взглядом, затем многозначительно переглянулся с травницей и в своей обычной властной манере коротко скомандовал:

— Все вон.

Руа, уставшая после долгого бдения при больной, все же предложила довести ту до хижины, и обе женщины удалились. Кныш, помедливший было у входа, едва не нарвался на раздраженную родительскую отповедь — но Фетха его опередила.

— Вернись к Руте, что хочешь с ней делай, чего хочешь говори, хоть к дереву привязывай — но чтоб ноги ее тут до Лучезарной не было. Живо!

Кныш, получив задание, коротко кивнул и исчез, а Анх обратился к Фетхе:

— Зачем позвала — знаю. Начинай, он уже одной ногой в Холмах предков.

Слова эти, впрочем, были излишни: Фетха уже выверенными движениями выбирала с полок, устроенных в глубине хижины, необходимые травы. Взывающий опустил полог, закрывавший вход в лекарскую, и подбросил несколько поленьев в очаг, давая пламени разгореться. Обернулся, проверяя, достаточно ли в хижине воды. Большая полная колода у входа заставила его одобрительно хмыкнуть.

— Силой Матери-Земли… — голос Фетхи снова стал звучным, совсем не старческим. В пламя полетела первая веточка какого-то растения с длинными тонкими иголками. Зашипела. Занялась огнем, распространяя резко пахнущий смолой сизый дым.

— Силой Неба-Отца, — голос Взывающего также не походил на тот, каким он говорил обычно, а плавный напевный речитатив заклятия создавал впечатление, что он поет. Анх опустил пальцы в другой мешочек, переброшенный ему знахаркой и также сыпанул в огонь пригоршню каких-то истолченных цветов. К запаху смолы примешался сладкий медовый аромат.