Звездно-полосатый контракт - Гаррисон Джим. Страница 17

Фрэнклин Куиллер посмотрел на Макферрина и по слогам произнес:

– Пе-ли-ас, Колин. Поработай с Пелиасом для нас, и ты окажешь неоценимую услугу всей американской нации, по-настоящему выполнишь свой гражданский долг. Теперь ты понимаешь меня?

– А что дальше, Фрэнк? После Пелиаса? Что меня ждет дальше? Пошлют убивать президента? Или он уже мертв?

– Боже милостивый, Колин. Мы не желаем смерти Бурлингейму, хотя против того, чтобы его переизбрали. Эдварда следует убедить сойти с политической арены. В этом случае его место займет Отис Дэнфорт. Дэнфорт будет выдвинут кандидатом на ближайшем партийном съезде, затем победит на выборах. Можешь положиться на меня, мой мальчик.

– А Дэнфорт – ваш человек?

– Да, – произнес Куиллер. – Отис на нашей стороне. Это, естественно, подразумевает, что мы будем направлять все его действия.

Макферрин подался вперед и положил руки на столик, ладонями вверх. Он посмотрел на Дугласа, пытаясь заглянуть в глаза своему бывшему другу. Когда это ему не удалось, Колин повернулся и прямо взглянул Куиллеру в лицо. Затем спокойным и ровным голосом он заметил:

– Вы всё рассказываете мне, посвящаете в ваши планы потому, что легко можете меня убрать с дороги. Ваши убеждения не столь уж незыблемы, чтобы выстоять в одиночку. В противном случае вы бы предоставили мне самому возможность принимать решение. Однако я здесь – заключенный, и вы держите меня по той простой причине, что сами не очень верите в то, что говорите. Вы опасаетесь, что ваши убеждения не выдержат конкуренции на свободном рынке идей. Вот так обстоит дело. Я свое сказал. А что скажете вы, Фрэнк?

Куиллер будто только теперь заметил присутствие Макферрина в комнате. Он долго и пристально смотрел на Колина.

В гостиной воцарилось молчание, атмосфера была накалена, как перед грозой.

Наконец, пытливо глядя Колину в глаза, Куиллер заметил:

– Я отвечу так. Ты свободен, Колин. Да, свободен, сынок. Эймес отвезет тебя в Филадельфию или в Вашингтон, в общем туда, куда ты захочешь.

– А что дальше? – спросил Макферрин.

– А дальше – ничего, – улыбаясь, проговорил профессор. – Просто через день-два позвони мне и сообщи о своем решении.

«Происходило ли все наяву? – лихорадочно соображал Макферрин. – Неужели я на свободе?»

Но конечно, свободным Колин не стал. Он никогда уже не будет свободным. Его постоянно станут преследовать либо просто убьют. А если рассматривать смерть как своего рода свободу, то обрести свободу можно только такой ценой.

Макферрин устроился на заднем сиденье машины, Эймес находился за рулем.

Так теперь отныне и будет. Придется сидеть сзади, а тебя повезут туда, куда, по их мнению, ты сам хотел отправиться. Они просто-напросто будут крутить свою баранку, совершенно не беспокоясь о том, что ты можешь им чем-то помешать.

Они повернулись к тебе спиной и делают свое дело – везут ли тебя домой, на вашингтонскую квартиру, или всю американскую нацию в будущее, где правят одержимые властью люди с помощью рассчитанных на компьютере глобальных схем международного планирования.

16

Над Пентагоном сгустились сумерки. Однако в огромной оперативной комнате было светлее, чем в летний полдень в южном штате Аризона.

Начальники штабов всех видов вооруженных сил США стояли над макетом Греции: горные хребты, долины, пляжи и заливы были скопированы с топографической точностью. Рядом находился дополнительный терминал «Уолната», который в любую минуту готов выслушать вопрос и немедленно дать на него ответ.

В соседней комнате, отделенной от оперативной большими стеклянными окнами и связанной с ней переговорным устройством, располагались сотрудники Разведуправления, стратеги РУМО.

В оперативной комнате проигрывался сценарий контрреволюционного переворота в Греции. Прорабатывались всевозможные детали операции: организация транспортного сообщения, связи, патрулирования, тылового обеспечения и прочие вопросы.

Председатель комитета начальников штабов Марк Пучер провел последнюю исчерпывающую проверку сил артиллерии для поддержки высадки десанта с моря.

Наконец генерал Пучер сказал:

– Мы опростоволосились в Канзас-Сити. Но, господа, даю вам слово, что в Афинах уж мы не подкачаем.

– И слышать ничего не желаю о Канзас-Сити! – воскликнул генерал Келлер. – Ничего не желаю об этом слышать. Я солдат. Война – моя профессия.

– Все так, но проблема не решена, и она возникнет снова, – возразил генерал Гриссл. – Мы потерпели фиаско в Канзас-Сити, поскольку хотели остаться в стороне и не запачкать руки. Мы доверили исполнение Артуру Ундервуду вместо того, чтобы поручить операцию собственным сотрудникам из РУМО.

– Мне хотелось бы обратить ваше внимание, господа, на наши непосредственные задачи, – снова начал генерал Келлер, указывая на макет Греции. – Во время военных действий надо выполнять свой солдатский долг, а не потворствовать всяким там головорезам. В том-то и заключалась наша ошибка в Канзас-Сити. Допускать подобных просчетов мы не имеем больше права.

– Совершенно верно, – заметил адмирал Торн.

– Совершенно верно, – повторил за ним генерал Пучер. – Отныне мы будем вести дела, как подобает настоящим солдатам, – причем как здесь, у нас в стране, так и за границей.

– Решено, – почти хором ответили присутствовавшие военачальники.

Когда военные стали потихоньку выходить из зала, Марк Пучер повернулся к генералу Грисслу:

– Осталось еще разобраться с этим полоумным Макферрином. Собаке – собачья смерть. Надо бы вверить его в заботливые руки нашей очаровательной Дитц.

– Совершенно верно, – вновь повторил генерал Гриссл.

В тот вечер Морган Дрексел допоздна засиделся в своем кабинете в Лэнгли.

Была почти полночь, но красивая старинная лампа по-прежнему освещала антикварный письменный стол директора ЦРУ. Морган Дрексел знал, что ему не так много удалось сделать. Он даже знал, что ему просто ничего не удалось сделать.

И все же сидение за столом несколько успокаивало.

Эдвард Бурлингейм провел ночь с первого на второе августа в военно-морском госпитале «Бетесда».

Врачи уложили президента в кровать в семь вечера, предварительно дав снотворное. Затем Бурлингейма навестила жена Мэри с детьми, которые пробыли у него до половины восьмого.

Фрэнклин Куиллер вечером первого августа выступил в нескольких телевизионных программах. Так же, как и госсекретарь Отис Дэнфорт.

Куиллер и Дэнфорт обратились к согражданам, с болью и трепетом воспринявшим недавние события, с призывом восстановить порядок в стране, чтобы повсеместно восторжествовали разум и справедливость.

– Экстремизму, – заявил профессор Куиллер, – нет места в свободном и открытом обществе, особенно когда опасности подвергаются наши лидеры.

Отис Дэнфорт, отвечая журналистам на вопрос относительно его реакции в связи с покушением на жизнь президента США, заявил следующее:

– Я до глубины души потрясен и обескуражен, когда думаю о том, что президент Соединенных Штатов Америки не может спокойно и в полной безопасности передвигаться по дорогам собственной страны.

Колин Макферрин и Валери Крейг заснули в объятиях друг друга в третьем часу ночи.

Они безмятежно проспали несколько часов, не двигаясь, ничего не чувствуя, забыв обо всем на свете. Когда кто-либо просыпался ненадолго, то старался не шевелиться, не смея нарушить сон любимого человека.

17

Валери возродила в нем желание жить. Жить на любых условиях.

На смену этим размышлениям пришли и другие. Колин вспомнил Куиллера и все связанное с ним.

Наступило утро, начался новый день, и предстояло обдумать свои дальнейшие действия.

Валери подошла к нему:

– Наша жизнь стала бы лучше, Колин, если бы я в данный момент была свободна. Если бы мы всегда были рядом, скажем, где-нибудь в другом месте. Возможно, тогда вообще многое не имело бы значения и все эти куиллеры занимались бы своим делом и не существовали для нас. А мы с тобой отгородились бы от них и просто любили друг друга. Если бы я только была свободна! За такую жизнь я отдала бы все. Мы могли бы тогда дать куиллерам весь мир на откуп. Так или иначе, от нынешнего мира все равно дурно пахнет. Нам нужен лишь свой кусочек земли, и мы обнесли бы его электрической проволокой и стеной, заперли бы ворота, заперли бы входные двери и любили бы друг друга до потери сознания. Не так уж плохо, правда? Это нас вполне бы устроило.