Дело о красной чуме (ЛП) - Сэйнткроу Лилит. Страница 6

Клэр мог ругать его, но не обижался. Хозяйка его дома, миссис Джинн, не любила Валентинелли, и Клэру было интересно, что бы она подумала теперь.

Вздохнув, он взял первый конверт. Он был из Ланкашира, почерк был женским, нежным, хоть чернила и были дешевыми. Обедневшие дворяне, наверное, хочет узнать, куда пропал ее муж.

Немного интересного в письме все же было, и его способности бушевали из-за такого их использования. Но это было половиной беды, вот проделки Вэнса были интересными.

Клэр тяжко вздохнул и развернул конверт.

«Долг. Всегда долг».

Может, ответственность мисс Бэннон была такой же тяжелой, как у него, но она не казалась скучающей.

«Сэр, я пишу вам в отчаянии… мой муж Томас пропал, и…»

Клэр вздохнул, ощущая аромат табака, и приступил к работе.

Глава шестая

Один из наших

Событие было не очень важным, но публичным.

— Можете подойти, — Александрина Виктрис, сосуд Британии, правительница Островов и императрица Индаса, сидела с прямой спиной на троне, украшенном камнями, Камень презрения под ногой сиял тускло серебром. Шестиугольный тронный зал со стеклянным потолком, где было видно дождливое утро Лондиния, был полон темных углов за и меж мраморных колонн, и в одном углу тень была особенно густой.

Эмма удерживала морок, хотя внимательный наблюдатель заметил бы ее движения или блеск ее украшений. Настоящая невидимость была сложной и сильно истощала, но слиться с тенью было просто и по-детски весело. Микал был теплым дыханием за ее спиной, а Эли был в галерее выше, двигался беззвучно, как рыба в глубокой воде.

Так он охотился лучше всего.

Темные волосы королевы были уложены локонами возле ее ушей, подняты сзади, как у замужней женщины. Ее нежное лицо было размытым, как глина под потоком воды. Ее глаза стали невероятно темными, искорки звезд были в их глубинах, правящий дух Острова пробудился и выглядывал из своего сосуда. Юная фигура королевы стала толще, беременность сделала шире силуэт девушки, которой Эмма Бэннон поклялась служить.

Клятва та была личной и невысказанной, Эмма в тайне думала, что Британия, хоть без возраста и мудрая, не до конца понимала природу верности волшебницы.

Может, это было к лучшему. Какая королева хотела бы знать, на какие глубины готов пойти верный слуга?

Альберик, принц и супруг, стоял справа от королевы, а не сидел на троне меньше, который он занимал во время приемов или государственных дел. Супруг, аристократ из саксов, был мужчиной с хорошей фигурой и милыми усами, был неотразим в своей форме, но не любил магию и его влияние на Виктрис было, если выразиться скромно, неясным.

«Он, — думала Эмма, поглядывая на него порой, — следит».

В тронном зале на этом событии было мало избранных, но хотя бы двое из них — Констанция, леди Рипли (ее люди окрестили леди Сплетней) и полный граф Дорнант-Бург в красном пиджаке — могли разнести истории. Это была их функция, и плечи Эммы были напряжены под голубым сатином.

А к трону приближалась причина тревоги в широком нарядном платье из розового шелка: мать королевы, герцогиня Кентская.

Она все еще была красивой женщиной, хотя с годами потолстела. На ее орлином, но приятном лице было открытое честное выражение, что заставило бы поверить в ее легкое расположение, если кому-то хватило бы на это глупости. Многие из-за ее вида думали, что герцогиня легко поддается мнению контролера Конроя, потому она держала Виктрис в строгих рамках правил и этикета, не позволяя ей контакты с теми, кого считала неподходящими; другие думали, что воспитание принцессы просто пострадало от естественного желания матери оградить ребенка от всей опасности, настоящей или выдуманной.

Правда была где-то между ними, на острове амбиций, укутанном туманом сантиментов и жажды править. Герцогиня взяла бы себе хорошего принца из другой страны, если бы ее выбрали сосудом… или была бы проблемой, будь она мужчиной.

Эмма смотрела на напряженную позу герцогини, мать королевы проявляла минимум учтивости, требуемой от члена семьи правителя. Эмма решила, что ожерелье женщины было слишком вычурным, из настоящих камней. Эта хладнокровная принцесса голубых кровей не стала бы носить подделки, хоть Конрой «управлял» ее состоянием.

Виктрис сидела неестественно неподвижно, только ее глаза показывали, что Британия разглядывает женщину, что родила ее сосуд, рассматривает пристально.

Пальцы волшебницы напряглись. Кулон на горле потеплел, эфирная сила в нем отвечала на ее настроение. Было легко ударить по герцогине, и она могла потом выпросить у Виктрис прощение. Не все заговоры, угрожавшие правлению Виктрис, были затеяны желанием герцогини вернуть дочь под свой контроль.

Но те, что были… беспокоили сильнее всего. Было дело с башней в Уэльсе, спящим змеем и армией металлических солдат. И волшебница была с ним связана, от этого Эмме стало еще тревожнее.

Теперь-то она думала о Левеллине, да? В ее груди появлялся теплый груз от этого. Она решила, что это не Камень, что был ее личной компенсацией за дело. Может, это было осознание того, как близок он был к успеху? Каждая часто того заговора привела к другим концам, но конец Левеллина Гвинфуда заставил постыдиться остальные части своим размахом.

Он был бы рад, узнав, что она так думает.

«Виктрис не обрадовалась бы, если бы я убила ее мать, что бы она ни сделала. И даже если бы одобрила Британия».

Если сравнивать с юностью, красота герцогини значительно увяла. Но ее брови были все теми же гордыми дугами, а длинный нос и решительный подбородок были уравновешены хорошими скулами. Все еще красивая женщина.

Достаточно красивая для любовника. Или ее состояние привлекло бы внимание.

Уже было отмечено, что Конрой, что обычно был тенью своей госпожи, отсутствовал. Если контролер с бледными глазами и шелковым голосом решил посмотреть на разговор из галереи, Эли легко поймает его… и Эмма Бэннон пообщается с мужчиной.

Этого не хотела Виктрис, но Эмма решила, что сэр Джон Конрой стал слишком опасным. Может, было нагло с ее стороны видеть, как Виктрис недооценивает опасность и самой убирать яд. Может, это был ее долг. Граница между этим ужасно легко размывалась.

— Ваше величество, — мать королевы повторила обращение, но на тон ниже. — Мое сердце радуется виду моей дочери.

Ее слова были напряжены, но только волшебница, всю жизнь изучавшая интонации, ритм и то, что оставалось невысказанным, это уловила.

Нет, это было не совсем точно. Это был тон, каким мать могла ругать взрослого ребенка, сладкий, но нагруженный личным значением.

Пальцы Эммы дрогнули. Мельбурн, хоть и был противным, дал королеве попробовать первый раз, что бывает от свободы правления. Виктрис все еще верила, что многое возможно, доступно, но не видела, что выбор и обстоятельства сужаются вокруг нее безумным полотном.

Виктрис чуть подняла голову.

— Мадам, — сегодня она была в маленькой короне, ее бриллианты сияли, присутствие Британии сочилось сквозь ее кожу. Она вела себя не официально, хоть и была на троне. Сидеть на троне придавало герцогине слишком большую важность. В этом Виктрис с Эммой согласилась. — Мы приветствуем вас.

«Мы», — Виктрис пряталась за Британией, или правящий дух не желал отводить взгляд от потенциальной опасности?

Улыбка герцогини чуть дрогнула.

— Я бы хотела видеть тебя чаще, моя дорогая. Но у тебя так много важных дел.

Эмма с трудом подавила оханье. Такое фамильярничание с Британией могло привести к Башне в другие дни.

Виктрис склонила голову, ее черты переменились. Милое лицо юной замужней женщины так быстро изменилось, Британия заполнила сосуд, как Темза холодное русло, и от этого не по себе было бы даже крепким сердцам.

— Важные дела, — пальцы Виктрис постукивали по подлокотнику трона. Она не прикрывала живот рукой, защищая, но это было близко. Кольца блестели, но не от эфирной силы, как украшения Эммы, а от другой. — Вы бывали в Уэльсе, дорогая мама?