Тропой флибустьеров (Очерки) - Верников Владимир Леонидович. Страница 8

ЯМАЙКА: ВЕКА И ГОДЫ

Ямайка, Ямайка…

Была когда-то такая популярная песенка о далеком и прекрасном острове, которую заливисто исполнял подававший большие надежды итальянский мальчишка Робертино Лоретти. Не помню сейчас ее целиком — она быстро «сошла», как и ее исполнитель, так и не ставший большим певцом.

Ямайка, Ямайка… Воображение рисовало сказочно романтическую землю, полную солнца и влажных пугающих джунглей, окруженную невероятно голубым ультрамарином вод, населенную отчаянно храбрыми темнокожими людьми, каждый из которых непременно был морским разбойником. И еще казалось, что этот маленький клочок земли начинен бесценными кладами, оставленными пиратами, но неизвестно почему (взрослым, очевидно, было просто не до них!) до сих пор не найденными. Словом, мне безумно хотелось на Ямайку… И когда я сел в Гаване в самолет «Ил-18», принадлежащий кубинской авиакомпании, чтобы через пятьдесят минут приземлиться в Кингстоне — столице острова, в памяти все время звучала мелодия той незатейливой песенки — «Ямайка, Ямайка…». Я мысленно торопил эту встречу, надеясь после стольких лет ожидания увидеть чудо, так волновавшее меня когда-то.

И вот, скользнув крылатой тенью над цепочкой безымянных мелких островков и бирюзой океана, самолет уже бежит по дорожке аэродрома. Иммиграционный чиновник в здании вокзала деловито берет мой паспорт с четко выведенными золотистыми буквами «СССР» и начинает его долго рассматривать, даже не заглядывая внутрь, где стоит штемпель визы, разрешающий въезд в страну. Будто музейный экспонат, случайно попавший к нему, вертит он паспорт в руках, а потом вдруг очень серьезно спрашивает:

— Сэр, вы действительно из России?

— Да, сэр, действительно из Советской России.

— Надо же, впервые за семнадцать лет службы вижу такой паспорт!

— Надеюсь, не в последний, — пытаюсь отшутиться я, не зная, что намеревается предпринять этот строгий, мрачный полицейский.

У меня уже не раз случались в поездках по странам Латинской Америки досадные недоразумения с иммиграционными властями, хотя всегда была въездная виза. Дважды, несмотря на это, мне так и не позволили выйти за пределы аэропорта, а усаживали в первый же уходивший оттуда самолет и отправляли в другую страну. Объяснения, если так можно назвать короткие ответы полицейских чиновников, сводились, как правило, к фразе: «Мы ничего не знали о вашем приезде», а потому, мол, убирайтесь поскорее отсюда подобру-поздорову.

Трудно сказать, должны были они знать обо мне или не должны. Скорее всего, срабатывал устоявшийся рефлекс: для советских людей многие десятилетия некоторые страны континента были закрыты, а коль так, то зачем рисковать — вдруг виза получена какими-то окольными путями. Лучше отправить подальше во избежание неприятностей. Конечно, это печальное следствие буржуазной пропаганды против нашей страны, которой долгие годы запугивали народы Латинской Америки, рассказывая о нас всякие небылицы, изображая советских людей чуть ли не с рогами.

Вот почему и в аэропорту Кингстона я весь сжался в комок, пытаясь за шуткой скрыть волнение. В самом деле, я почти два года ждал визы на Ямайку, наконец получил ее, и было бы обидно вновь услышать уже знакомое объяснение, а значит, и не увидеть страну. Но полицейский неожиданно улыбнулся:

— Дай бог, чтоб это был не последний советский паспорт. Пожалуйста, сэр, проходите. Хорошего вам отдыха на Ямайке. Уверен, вы останетесь довольны…

И, даже не поискав мою въездную визу, шлепнул штампик о прибытии на первое же свободное место в паспорте. Редкий полицейский! Впрочем, в его действиях была определенная логика: сотни тысяч туристов со всего света приезжают отдыхать на Ямайку, так почему бы не разрешить и советскому? Но как бы там ни было, я тут же сел в первое попавшееся такси и поехал в город.

Сквозь утреннюю пелену тумана над заливом, который пролег между аэропортом и городом, Кингстон просматривался, как постепенно проявляющаяся фотопленка. Силуэты небоскребов создавали впечатление аппликации на фоне голубого до синевы неба и действительно голубых гор. Однако это не был мираж предрассветного часа — горы так и называются Голубыми. Но потом, после нескольких дней жизни в столице, я понял, что ее лучше всего осматривать именно ранним утром, пока жаркое солнце еще не обесцветило краски, не отретушировало мягкие контуры особняков и улиц.

А в тот первый день, когда я ехал в город, мне казалось, что Кингстон похож на столицу Панамы или на Монреаль, где небоскребы сплошь оккупировали набережные. Оказалось, что в Кингстоне их совсем немного, да и появились они сравнительно недавно. Правда, сейчас в новой части столицы возводятся многоэтажные здания отелей и банков, но они не столь уж высоки и не делают город похожим на другие.

Зато чем Кингстон действительно похож на многие города Латинской Америки, так это бьющей в глаза разноликостью его районов. Огромные современные отели «Пегасус» и «Шератон», принадлежащие иностранному капиталу, строящиеся рядом с ними и уже построенные здания из стекла и алюминия, в которых разместились конторы крупнейших международных банков и компаний, роскошные магазины, дипломатические представительства, широкие улицы и тщательно ухоженные газоны составляют новый центр столицы — Нью-Кингстон. Здесь все чисто, чинно и, естественно, безумно дорого. Человеку даже среднего достатка тут просто нечего делать — все рассчитано на туристов с очень тугим кошельком.

Западный район столицы — полная противоположность. Невысокие, в основном одноэтажные деревянные дома на кирпичном фундаменте, редкие деревца за самодельной оградой, где играют дети, грязные улицы, невзрачные магазины и бары — так выглядит этот район пролетариев, бедняков, безработных и тех, кто перебивается случайными заработками. По вечерам здесь не пылает неон реклам, а редкая лампочка освещает дорогу; не швартуются на отдых многометровые, похожие на корабли «кадиллаки» и «шевроле», а стоят, устало уткнувшись носом в ограду, потрепанные микролитражки или еще чаще — мопеды и мотоциклы.

Их владельцы затемно возвращаются в свои дома и засветло покидают их. Одни отправляются в Нью-Кингстон или на близлежащие предприятия, если у них есть работа, другие — на обслугу в самый уютный район столицы, на Биверли-Хиллс, где в своих крепостях, уютно устроившихся на склонах холмов над заливом, живут богатые ямайцы, национальная буржуазия. Их особняки не отличаются изящной архитектурой, но выглядят добротно — в два этажа, с крытыми верандами и с обязательными газонами, с бассейном и дремлющими в тени сторожевыми собаками. У входа в каждый такой дом — непременная табличка: «Private» — «частная собственность».

Я много бродил пешком по Кингстону и видел то, чего никогда бы не смог увидеть, разъезжая в машине. Видел заискивающие приглашения продавцов магазинов в Нью-Кингстоне и откровенно издевательские ухмылки богатых туристов, словно говоривших: «Нам черные надоели у себя в стране, здесь нас интересует только море и экзотика». Видел, как изо всех сил стараются кустари сбыть эту самую экзотику, воплощенную в отлично выполненных изделиях — ритуальных масках из ценного дерева, шляпах из пальмовых листьев, раскрашенных соломенных фигурках индейцев, до блеска отлакированных океанских ракушках и многом другом.

Видел и более безрадостные сюжеты. Нищих, копающихся ранним утром в мусорной бочке. Бездомного парня с перепачканным известкой лицом, который украдкой стелил себе в подъезде дома мешок из-под цемента для ночлега. Темнокожих тоненьких девчонок, ожидавших неподалеку от отелей богатых толстяков, которые приезжают сюда развлечься. Парней, карауливших в темных переулках тех же туристов, чтобы ограбить их.