Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия. Страница 20

Дворецкий вскоре воротился и попросил её следовать за ним. Марья Филипповна, про себя молилась, чтобы Ильи Сергеевича не оказалось дома и ожидала, что её проводят в гостиную, но слуга, пройдя через комнату, где обычно Урусовы принимали гостей, распахнул перед ней двери в кабинет хозяина поместья, после поклонился и исчез, плотно закрыв обе створки.

— Марья Филипповна, какая честь видеть вас у себя, — приветствовал её Илья Сергеевич, намеренно склонившись в насмешливом поклоне, словно перед особой королевской крови.

— Простите за вторжение, ваше сиятельство, — постаралась удержать на лице улыбку, что так тщательно репетировала перед зеркалом, Марья. — Я ехала к Калитиным, да у коляски ось треснула неподалёку от Овсянок.

Урусов дотянулся до колокольчика и позвонил. Тотчас явился лакей, да столь поспешно, будто стоял за дверью и только того и ждал, чтобы барин его позвал.

— Скажи, что я велел людей на дорогу отправить. Пусть коляску сюда доставят, — произнёс он, отпустив прислугу взмахом руки.

В комнате повисла тягостная тишина. Марья, стоя у дверей, не решалась пройти дальше без приглашения, а Илья Сергеевич не торопился предложить ей присесть. Облизав пересохшие губы, девушка уставилась в окно, кожей ощущая его пристальный взгляд.

— Присядьте, — тоном, каким обыкновенной отдают приказы, а не произносят просьбы, обронил он.

Марья Филипповна чуть поморщилась, но поспешила воспользоваться возможностью сесть в кресло, потому как нога ужасно болела. Вздох облегчения сорвался с её губ, когда она опустилась в твёрдое вольтеровское кресло с прямой спинкой. Илья Сергеевич вновь позвонил и распорядился, чтобы принесли холодного квасу. Князь дождался, когда его гостья утолит жажду и только после этого заговорил.

— Марья Филипповна, мне известно, что невысокого мнения обо мне, но позвольте вас заверить, что о том, что случилось вчера, никто не узнает.

— Благодарю вас, — залилась пунцовым румянцем mademoiselle Ракитина.

— Я не собираюсь осуждать вас, видит Бог, все мы не без греха, но хотел бы предупредить, дабы вы не питали иллюзий относительно господина Соколинского.

— Я не понимаю вас, ваше сиятельство, — пробормотала Марья. — О каких иллюзиях вы говорите?

— Нынче утром Михаил Алексеевич был у нас с визитом. Ежели вы надеялись, что он разорвёт помолвку с Натали ради ваших прекрасных глаз, то вынужден вас огорчить. Соколинский ни словом ей не обмолвился о знакомстве с вами, более того, просил подумать о том, чтобы перенести свадьбу с сентября на август. Наталья ответила согласием. Надеюсь, вы понимаете, о чём я пытаюсь толковать с вами?

Марья совсем опустила голову. Не дождавшись её ответа, Илья Сергеевич тяжело вздохнул и продолжил:

— Я хочу вас просить не искать встреч с Михаилом Алексеевичем.

Марья резко вскинула голову и посмотрела в глаза князю. Он не должен был говорить о том, в конце концов, это просто оскорбительно! Чувство вины сменилось злостью. Илья Сергеевич мгновенно ощутил в ней эту перемену. Он видел, как она нахмурилась, как тонкие складочки прорезали чистый гладкий лоб, глаза, ещё мгновение назад прятавшиеся за занавесом роскошных ресниц, ныне источали гнев и ярость. Подмечая эти перемены, Илья Сергеевич невольно залюбовался ей. Что и сказать, в гневе Марья Филипповна была удивительно хороша. У Соколинского не было шансов не поддаться этому обаянию, как нет их у него самого, с удивлением отметил он. О, да, в ней ощущалась натура страстная и горячая, и именно эти черты пробудили в его сердце чувство к ней. Он и сейчас любил её, и даже готов был презреть всё, что случилось, и вопреки словам, сказанным сестре, вновь просить её руки.

— Вы не должны были говорить мне этого! Это… Это оскорбительно! — прошипела она. — Не вам решать, как мне надлежит поступить.

Урусов присел на край стола и нервным жестом ослабил галстук:

— Желаете сказать, что ваше свидание с Соколинским носило далеко не невинный характер? Ежели это так, то мне жаль вас, но спокойствие собственной сестры мне дороже вашей репутации, — смущённо кашлянул он.

Марья изо всех сил вцепилась в подлокотники кресла, дабы не выказать злости и гнева, что бушевали в ней, после того, как Илья Сергеевич осмелился предположить, что она отдала свою невинность Соколинскому.

— Как же вы плохо думаете обо мне, Илья Сергеевич! — язвительно улыбнулась она.

— Вы сам дали повод к тому, — парировал Урусов. — Дайте мне слово, что станете вести себя разумно.

— Нет! — поднялась с кресла Марья. — Я не дам вам такого слова!

Илья Сергеевич прищурился, черты его лица окаменели, выдавая с трудом сдерживаемый гнев, но Марья уже не могла остановиться. Ей нестерпимо хотелось досадить ему.

— Я люблю Михаила Алексеевича, и вы не сможете мне запретить видеться с ним.

— Несмотря на то, что он не изменил своих намерений в отношении моей сестры? — обманчиво спокойно поинтересовался князь.

Марья кивнула.

— Вы же знаете, Илья Сергеевич, я привыкла получать то, чего желаю, а ныне мне нужен Соколинский.

— Не пожалейте о своих словах, Марья Филипповна, — глядя в сторону, процедил Урусов.

Марья собиралась сказать ещё что-нибудь столь же язвительное, но в этот момент в двери кабинета Урусова постучали, и лакей доложил, что ось в экипаже mademoiselle Ракитиной заменили.

— Благодарю за помощь и гостеприимство, — холодно улыбнулась князю Марья Филипповна.

— Что ж, всего доброго, Марья Филипповна. Рад был оказаться полезен вам, — наклонил голову Урусов, прощаясь с ней.

Илья Сергеевич не пошёл её провожать, оставшись в своём кабинете, он из окна наблюдал за тем, как mademoiselle Ракитина забралась в коляску, и та тронулась к воротам по подъездной аллее. Он не мог счесть её слова простой угрозой. Ежели Марье Филипповне взбредёт в голову вскружить голову этому мальчишке Соколинскому, то она непременно своего добьётся, к тому же в её положении — он самая достойная партия. Илья скрипнул зубами. Сначала ему показалось, что она осознаёт всю опасность своего положения, но заговорив о том, он лишь сам дал ей подсказку, как надобно действовать. В этом была вся mademoiselle Ракитина, сколько он знал её, она всегда поступала наперекор всем и вся.

По дороге в Калитино Марья впала в глубокую задумчивость. Разговор с князем совершено лишил её душевного равновесия. Она вовсе не собиралась говорить с ним столь откровенно, но бешенство, овладевшее ей в тот момент, когда он взялся поучать её, совершенно затмило рассудок. Она говорила совершеннейший вздор с одной лишь целью — досадить ему. По-видимому, у неё вполне получилось желаемое, ибо даже сама, пребывая в состоянии раздражённом, она не могла не заметить, как зол остался князь Урусов. Один немаловажный вывод она для себя сделала: о том, чтобы стать княгиней Урусовой, она может забыть. Илья Сергеевич ясно дал понять, что более она не услышит от него предложения руки и сердца. Она даже не думала о том, чтобы выйти замуж за Соколинского, но Урусов, заговорив о том, лишь укрепил её в мысли, во чтобы то ни стало добиться того. "Да хотя бы и затем, чтобы назло!" — дулась Марья Филипповна всю дорогу до Калитиных.

Василий Андреевич встретил племянницу ласково. Справился о здоровье сестры, и распорядился, чтобы накрывали стол обедать. Тётушка Марьи Ольга Прокопьевна тоже выказала радость по случаю её приезда. В обществе дядюшки и тётушки, Марья быстро оттаяла. Калититны всегда были добры к ней, может быть, потому, что собственных детей они не нажили, а потому племянников любили, как родных, но более всего Марью, потому как она всегда была ласкова с ними, с самого детства, тогда как Серж всегда стеснялся этих проявлений нежности.

Глядя на свою родню со стороны, Марья всегда недоумевала, как столь совершенно разных по характеру и складу ума человека ужились вместе. Шумный, пышущий здоровьем дядя Василь всегда слыл душой компании, тогда, как Ольга Прокопьевна больших собраний не любила, светскому обществу предпочитая уединение и спокойствие собственной усадьбы, оттого Калитины редко куда выезжали и почти никого у себя не принимали.