Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия. Страница 28

Вернувшись в залу с другой стороны, Илья Сергеевич не пропустил ни одного эпизода разыгранного спектакля, и как только Карташевский вместе с Марьей Филипповной покинули залу, направился к Соколинскому, занятому беседой с Дольчиным.

— Михаил Алексеевич, я желал бы говорить с вами конфиденциально, — склонился он к уху Соколинского.

Мишель вздрогнул, но послушно кивнул и пошёл вслед за Урусовым на террасу. Он догадывался, о чём желал говорить с ним князь, неприятный внутренний холодок пробежал по телу и замер где-то на уровне груди. "Да, я виноват, я страшно виноват, потому приму всё, что он скажет, не возразив ни словом, ни делом", — рассуждал Соколинский, следуя за его сиятельством. Его немного удивило, что князь не стал задерживаться на террасе, а спустился в парк и направился к пруду. Урусов не оглядывался, пребывая в уверенности, что Соколинский последует за ним, потому как в глазах его легко прочёл чувство вины и раскаяние. Дойдя до горбатого мостика, Илья Сергеевич остановился и повернулся к своему спутнику. Мишелю показалось, что Урусов колеблется в чём-то, но вот лицо его приняло прежнее ожесточённое и упрямое выражение, и князь решительно шагнул на деревянный настил моста, направляясь к беседке. "Верно, — вздохнул Соколинский, проследовав за ним. — Для подобного разговора надобно уединение".

Заслышав шаги на мосту, Карташевский легонько похлопал по бледным щекам Марью Филипповну.

— Ну, же, голубушка, очнись, — прошептал он.

Ресницы девушки задрожали, и затуманенные глубоким обмороком глаза открылись. Марья Филипповна не сразу поняла, где находится, а когда сознание её прояснилось, попыталась подняться с оттоманки, но ротмистр удержал её. Карташевский навалился на неё всем своим телом, прижимая к узкому ложу, губы его прижались к шее, да так больно, что слёзы выступили на глазах Марьи. "Верно, синяк будет", — успела подумать mademoiselle Ракитина, и только теперь услыхала шаги, что раздались очень близко. Кисейный полог раздвинулся, и высокая широкоплечая фигура показалось в проёме

Урусов не произнёс ни слова, только посторонился, пропуская Соколинского вперёд себя. Ротмистр отпрянул от девушки, поднялся и одёрнул мундир, сделав вид, что оправляет одежду. Марья, нащупав край оттоманки, приподнялась и села, платье совсем свалилось с неё до талии так, что она едва успела прикрыть руками обнажённую грудь. Она не могла сказать ни слова в своё оправдание, только лишь смотрела на застывших у входа мужчин совершенно сумасшедшим взглядом, чувствуя, что вот-вот разрыдается прямо у них на глазах.

Первым опомнился Илья Сергеевич. Он шагнул к ней и поднял её с оттоманки, поворачивая спиной ко всем. Князь натянул платье на её плечи и в неверном свете фонаря принялся застёгивать крючки. Марье показалось, что он совершенно не был удивлён. Он будто бы ждал увидеть её здесь и сейчас и именно в таком неприглядном виде. Ротмистр отошёл в сторону, облокотился на перила и принялся смотреть на тёмную гладь пруда, не обращая более на неё никакого внимания.

— Что ж вы, сударь, не ту девицу взялись соблазнять? — едва сдерживая бешенство, процедил Соколинский. — Надобно было княжну выбирать. Что с бесприданницы-то взять?

Ротмистр обернулся:

— Коли девица была не прочь, отчего нет? — усмехнулся он. — Да и о женитьбе речи не идёт, Mon cher ami, — присел он на оттоманку с вызовом глядя на Соколинского. — Вам-то какое до неё дело?

Мишель собирался ответить, сказать что-то язвительное ротмистру, но внезапная догадка, осенившая его, была столь ошеломительна, что на некоторое время заставила умокнуть. Он переводил взгляд с Карташевского на Урусова и обратно, а когда заговорил, настал черёд ротмистра и князя внимать ему с немым удивлением.

— Бог мой, вы нарочно привели меня сюда, Илья Сергеевич, — обернулся Мишель к Урусову. — Всё это было подстроено. Вы, вероятно, решили, что стоит мне увидеть всю порочность Марьи Филипповны, и я сам откажусь от неё. Как же это низко, господа! Как же это низко, использовать невинную девушку. Вы не достойны называться мужчиной! А вы, ротмистр? Надобно полагать, что вам пообещали солидный куш, коли вы не погнушались совершить столь бесчестный поступок!

Первым пришёл в себя Карташевский.

— Осторожнее, Михаил Алексеевич, — прищурился он. — Не стоит бросаться подобными заявлениями. Я готов вам простить ваше заблуждение в силу вашего юного возраста, в другой раз за подобные слова придётся отвечать.

— И отвечу! — нервно дёргая перчатку, принялся стягивать её с руки Соколинский.

Марья хотела помешать, расширившимися глазами наблюдая за ним и понимая, что сейчас последует, но не успела.

— Я вызываю вас! — швырнул перчатку в лицо ротмистра Соколинский.

— Как вам угодно, сударь, — вздохнул Карташевский. — Присылайте своего секунданта.

"Я не виновата!" — хотелось закричать Марье, но горло перехватило судорогой, и только тихий всхлип сорвался с истерзанных зацелованных губ. Опомнившись, она рванулась из рук Урусова и выбежала из беседки на мостик. Платье так и осталось не застёгнутым, но она более ни минуты не могла находиться среди мужчин, сыгравших с ней столь жестокую шутку. Она поняла, что всё это был намеренный обман, но сделать, что либо, было уже невозможно. Закрыв лицо руками, девушка разрыдалась и именно в эту минуту вокруг пруда взорвались ярким пламенем и закрутились, разбрызгивая искры, колёса шутих. Вокруг сделалось светло, как днём. Марья с ужасом отняла руки от лица, глядя на толпу, что высыпала из бального зала на террасу полюбоваться фейерверком.

Она заметалась по мосту, как загнанный собаками на охоте заяц, а потом остановилась, быстро перекрестилась и перегнулась через перила мостка.

— Маша! Чёрт возьми, Маша! — скидывая с плеч фрак, поспешил к ней Урусов.

Илья Сергеевич ухватил её за платье и втащил обратно на мост. Развернувшись в его объятьях, Марья взмахнула рукой, оставлял на смуглой щеке князя отпечаток ладони.

— Господи! Как же я вас ненавижу! — стуча зубами, процедила она.

Урусов выпустил её из рук, позволяя уйти. У Марьи Филипповны звенело в ушах, перед глазами колыхали изумлённые лица гостей, всплыло бледное перепуганное лицо матери.

— Машенька, что же ты наделала? — стала тянуть её за руку Елена Андреевна.

— Ах, оставьте меня! Оставьте, — вырвалась Марья и зашагала к заднему двору, желая скрыться от любопытствующих глаз.

По пути ей встретилась Наталья. Лицо княжны было бледным и опухшим от обильных слёз, но притом полная злорадства улыбка кривила её губы. "Как же вы все мне надоели!" — остановилась Марья, глядя на княжну отсутствующим взглядом.

— Велите коляску подать, — прошептала она. — Ради Христа, пусть подадут коляску!

Наталья кивнула и поискала глазами прислугу. Передав распоряжение, она хотела что-то ещё сказать своей поверженной сопернице, но Марья посмотрела на неё таким взглядом, что mademoiselle Урусова не решилась продолжить.

— Он убьёт Мишу, — прошептала mademoiselle Ракитина помертвевшими губами. — Я виновата, но вы тоже виноваты. Все мы виноваты, — отшатнулась она от княжны.

Прислушиваясь к бессвязным словам Марьи Филипповны, Наталья побледнела. В голове вдруг всплыло пророчество старой ведьмы: "Твоим будет, но недолго", — шептала ей когда-то старуха.

Проводив глазами Марью и madame Ракитину, что, причитая, забралась в коляску вслед за дочерью, Наталья опрометью бросилась к пруду. Навстречу ей с моста сошёл Карташевский, лицо его было грустным и задумчивым. Пропустив его, княжна устремилась в беседку, где нашла Соколинского. Мишель сидел на оттоманке, закрыв лицо ладонями.

Мне надобно найти Левицкого, — опустил он руки, глядя на Наталью и не узнавая её. — Вы не видели корнета? — поднялся он со своего места.

— Миша, — шагнула к нему княжна, — что за вздор мне говорила Марья Филипповна? Кто грозился убить тебя?

— Никто, — отодвинул её в сторону Соколинский и, не оборачиваясь, вышел разыскивать Левицкого.