Наша непостижимая бесконечность (ЛП) - Янг Саманта. Страница 39

— Но мы не знаем этого наверняка, — возразила она. — И никогда не узнаем, потому что она умерла. И я очень боюсь потерять еще и отца. Я не стану делать что бы то ни было, из-за чего смогу его потерять.

— И никто кроме Финна не знает?

— Никто. И так все и останется.

— Эль, я видела, как отец ведет себя с тобой. Он поддержит тебя. Ты же знаешь, он тебя любит.

— Нет. — Я видела, как паника взяла верх над ее гневом. — Ты не знаешь его. Он поддерживал кампанию против однополых браков и открыто заявлял о том, что традиционная и «правильная» американская семья — это разнополая пара. Я не могу рисковать. Это изменит его мнение обо мне.

— И мнение о тебе в школе?

— Именно. Уж ты-то должна понять меня, Индия. Тебе нужна популярность, чтобы чувствовать себя в безопасности — что ж, я чувствую то же самое. Я всегда была Элоизой Фейвезер. Я привилегированная, популярная, все уважают меня. Пока Элоиза Фейвезер остается аристократкой, отличницей и девушкой основателя школы, ее уважают, ей завидуют и восхищаются ею. Если же Элоиза Фейвезер окажется лесбиянкой… Ее уничтожат.

— Не уничтожат. В моей старой школе в Калифорнии были открытые геи, и никто над ними не измывался. Их просто принимали такими, какие они есть.

— Это не Калифорния. И даже не Бостон. Это школа Тобиаса Рочестера.

Мне все еще не верилось, что ее не примут в школе.

— Но в школе Тобиаса Рочестера есть открытые геи. Парень, с которым ты играешь в «Нашем Городке» — гей. Грег как его там…

— Грег Уотерс.

— Так вот, я не видела, чтобы в школе Грега гнобили за то, что он гей.

— Грега — нет. Но в прошлом году Джози Фаркуар открылась семье и друзьям, и в течение нескольких часов эта новость попала во все социальные сети. На следующий день в школе все началось — грубые шутки, злые девчонки. Они могли закричать, когда она проходила мимо них в коридоре, шарахались от нее, припадочно хихикая, жаловались, что она пыталась потрогать их грудь. Они развернули целую кампанию, чтобы ее выгнали из женской раздевалки, потому что они якобы чувствовали себя некомфортно с ней рядом. Изо дня в день насмехались над ней и делали все, чтобы она чувствовала себя «другой». В итоге она ушла. Родители увезли ее в другой штат, чтобы она могла закончить школу.

— Это всего лишь один пример. Те злые девчонки, скорее всего, в любом случае нашли бы, за что издеваться над ней. Тебе это не грозит. Ты Элоиза Фейвезер.

— Но я им лгала. Дурачила, притворяясь той, кем не являюсь, за что мне обязательно захотят отомстить. Давай признаем: есть много людей, которые наслаждаются чьим-то падением. Я не смогу это вынести. Чего далеко ходить… Мои друзья уже демонстрировали свою плохую реакцию — Брайс не воспримет новости хорошо.

— Кстати, а почему ты с ней дружишь? — Брайс была… нет, способа выразить это мягко не существовало. Брайс умела быть стервой.

— Потому что мы дружим с самого детства. Иногда она умеет быть милой.

Я состроила недоверчивую гримасу.

Элоиза рассмеялась.

— Честно. С тобой она вела себя не особенно мило, но отчасти это моя вина.

— Как так?

— Перед твоим приездом я не скрывала, что не хочу жить с тобой. — Она подалась вперед и поставила пустую кружку на столик. — Пойми, это не было личным. Познакомившись с Хейли, я, естественно, заволновалась, потому что хоть у отца и были романы, но до серьезных отношений дело ни разу не доходило. Я боялась, что она окажется охотницей за деньгами. Но она или совсем не такая, или является прекрасной актрисой.

— Не буду отрицать, Хейли нравится обеспеченная жизнь, — сказала я, — но она любит Тео. В прошлом она встречалась с разными идиотами, но это всегда было несерьезно. С Тео она чувствует себя в безопасности. Ты должна понимать ее, как никто.

— Так и есть. После знакомства с ней у меня создалось такое же впечатление, поэтому я решила их поддержать, но продолжая присматривать за интересами отца. Проблемой была… ты.

— Почему?

— От отца скрывать такую большую тайну легко. Мы близки, но я подросток и девушка, и он не вторгается в мою личную жизнь. Но узнав, что у нас дома появится еще одна девушка моих лет… я начала бояться, что ты каким-нибудь образом выяснишь, что я лесбиянка. — Она фыркнула. — Как оказалось, я боялась не зря.

Внезапно все начало вставать на свои места.

— Поэтому ты была холодна со мной?

— Я пригласила тебя за наш стол лишь потому, что директор шпионил за нами и стучал на меня папе. — Она прищурилась. — Я видела, что ты нам не доверяешь. И теперь думаю, что это как-то связано с твоим отцом.

— Да, — признала я.

— Ты должна знать, что мой отец по-настоящему хороший человек.

— Если не брать в расчет его нетерпимость к геям.

Она вздрогнула.

— Он же не хочет жечь их на кострах. Просто… не понимает этого. Это означает, что у него есть недостатки, а не то, что он плохой человек. Здесь ты действительно в безопасности.

Я была благодарна ей за слова утешения, особенно с учетом того, что она была в полном эмоциональном раздрае из-за своих проблем.

— Как и ты. Прислушайся к тому, что ты сейчас сказала. Тебе стоит подумать о том, чтобы открыться отцу. Это не означает, что о тебе должны узнать все остальные.

— Нет. — Она резко встала и гневно уставилась на меня. — И ты должна пообещать, что ничего ему не расскажешь.

— Я обещаю. — Я подняла руки. В конце концов, Элоиза знала своего отца лучше меня. — Обещаю. Я никогда никому не расскажу об тебе. Это не мой секрет.

Ее плечи расслабились, и она медленно опустилась обратно на диван.

Мы помолчали немного.

— Ты когда-нибудь приходила в ужас от того, кто ты есть? — наконец проговорила она — так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы услышать ее.

Наши глаза встретились, и мою грудь опалило огнем. Я подумала о том, насколько трудно мне доверять кому-то, о своей неспособности по-настоящему впустить кого-нибудь в душу.

— Да. И я боюсь, что из-за этого до конца жизни буду одна.

Ее рот задрожал от эмоций.

— Я тоже.

От ее признания, от понимания внутри меня что-то оттаяло.

— Думаешь, это должно быть так сложно?

— Не знаю. — Элоиза тяжело вздохнула. — Каждый день трудный, и запутанный, и сложный, и я грущу чаще, чем мне бы хотелось, и злюсь на все и всех. Но каждый день я встаю и преодолеваю его. Напоминаю себе, что у меня есть то, чего нет у других, — в моей жизни есть любовь, а самое главное, у меня есть надежда, Индия. Надежда на то, что после школы для меня все изменится. Что я стану сильнее, что ужасный страх потерять папу как-то пройдет, и я смогу быть собой. Действительно быть собой. Вот, что помогает мне не сойти с ума в школе.

Проникнувшись ее словами, я почувствовала, как растет мое восхищение ей. Более того, у меня появилось странное ощущение, будто она поднесла ко мне зеркало, и мне не нравилось отражение в нем.

— Ты сильнее, чем думаешь. Боже…

— Что?

— Я целых пять лет держала людей на расстоянии — в особенности друзей, потому что считала, что знаю нечто такое, чего не знают они. Мне было так больно, что я перестала замечать чужую боль… В некотором роде я была холодной, эгоистичной засранкой.

— В этом ты не одинока.

— Но в том-то и суть. У вас с Финном есть деньги, привилегии, власть… Но это не спасает вас от боли. Я считала вас напыщенными, узколобыми снобами, которые не разбираются в жизни… а оказалась узколобой сама.

— Нет, ты не такая, — заверила меня Элоиза. — Иначе ты не была бы со мной такой доброй.

— Есть разные виды узколобости, — возразила я.

Она рассмеялась и, сдаваясь, подняла руки.

— Ладно, в том, что касается нас, ты была узколобой. Но теперь ты знаешь правду. Жизнь такова, какой ты ее создаешь, и неважно, откуда ты.

— Жизнь такова, какой ты ее создаешь, — прошептала я. — Да. Это вроде как мой девиз.

— И ты хочешь править школой, — напомнила она мне.

— Да. — Но теперь я уже сомневалась в важности своей цели. Я была так долго сконцентрирована на ней, словно боялась хотеть от жизни чего-то еще.