Питер Пэн должен умереть - Вердон Джон. Страница 2

Череда низких темных туч быстро скользила над дальним гребнем, словно отступая перед свирепым ревом красного автомобиля. С того места, где сидел Гурни, уже видно было, как машина движется вверх по склону через скошенный луг к дому. На миг Гурни завладело искушение: просто-напросто пересидеть на холме, пока Хардвик не уедет. Но это ведь делу не поможет, лишь удлинит период тоскливого ожидания неминуемой встречи. Решительно хмыкнув, он поднялся с камня.

– Ты его ждал? – спросила Мадлен.

Гурни удивился, что она помнит машину Хардвика.

– Такой рев не забудешь, – пояснила она, словно бы прочтя по лицу мужа его мысли.

Гурни посмотрел вниз. «Понтиак» остановился рядом с его запылившимся «универсалом» на крохотной самодельной парковке рядом с домом. Могучий мотор неистово взревел, когда ему поддали газу, перед тем как выключить.

– Ждал, в общем. Но не обязательно сегодня.

– А сам-то ты хочешь с ним повидаться?

– Я бы сказал, это он хочет увидеться, а мне хочется поскорее с этим покончить.

Мадлен кивнула и поднялась.

Когда они повернули обратно на тропу, зеркальная гладь озера задрожала под порывом внезапного ветра. Перевернутое отражение неба и деревьев разбилось на тысячи мелких серых и зеленых осколков.

Если бы Гурни верил в предзнаменования, то сказал бы, пожалуй, что разбившееся отражение предвещает беду.

Глава 2

Мразь земли

На полпути к Барроу-хилл, в лесу, откуда дом уже не был виден, у Гурни зазвонил телефон. Он узнал номер Хардвика.

– Привет, Джек.

– Обе ваши машины на месте. Прячетесь в подвале?

– Спасибо, у меня все хорошо. А ты как?

– Где ты, черт побери?

– Иду через вишневую рощу, в четверти мили к западу от тебя.

– По тому склону, где листья от клеща жухнут?

Хардвик всегда умел задеть Гурни за живое. И дело было не просто в беспрестанных мелких уколах и выпадах, и даже не в том, с каким явным удовольствием Хардвик отпускал эти замечания. Нет, это было зловещее эхо голоса из детства Гурни – безжалостного, язвительного тона отца.

– Ага, по тому самому. Чем могу служить, Джек?

Хардвик кашлянул, прочищая горло.

– Весь вопрос в том, чем мы оба можем друг другу услужить, – с омерзительным пылом откликнулся он. – Ты мне, я тебе, как-то так. Кстати, я заметил, у тебя дверь не заперта. Не против, если я подожду в доме? Чертова мошкара вконец задрала.

Хардвик стоял посередине просторной комнаты, занимавшей добрую половину нижнего этажа. Вдоль стены была устроена кухня в деревенском духе. В закутке рядом с застекленной двойной дверью стоял круглый сосновый стол, за которым они завтракали. Другая половина комнаты была отведена под гостиную. Здесь главенствовал массивный камин, и еще имелась дровяная печка. По центру стоял обеденный стол в шейкерском стиле и с полдюжины деревянных стульев.

Первое, что поразило Гурни, едва он вошел в комнату, – какое-то странное, потерянное выражение на лице Хардвика.

Даже насмешливый возглас, которым он их приветствовал, звучал чуточку вымученным:

– А где же наша несравненная Мадлен?

– Я здесь, – отозвалась та, с приветливой и в то же время встревоженной улыбкой выходя из кладовки и направляясь к раковине. В руках она держала букетик только что сорванных на лугу цветов, что-то вроде маленьких астрочек. Положив их в сушилку для посуды, она посмотрела на мужа. – Оставлю пока здесь. Найду вазу попозже. Мне надо наверх – пора упражняться.

Когда шаги ее стихли, Хардвик усмехнулся и прошептал:

– Упражнения – путь к совершенству. И в чем она упражняется?

– Виолончель.

– А. Ну да, конечно. А знаешь, за что все так любят виолончель?

– За то, что красиво играет?

– Ах, малыш Дэйви, типичный ответ в стиле «все всерьез, без дураков», какими ты и знаменит. – Хардвик облизал губы. – Но знаешь, почему именно она красиво играет?

– А попроще сказать слабо?

– И лишить тебя возможности разгадать великолепную загадку? – Он театрально покачал головой. – Да ни в жизнь! Гениям вроде тебя необходимо напрягать мозги. А то прямиком на помойку.

Глядя на Хардвика, Гурни начал потихоньку понимать, что именно с ним сегодня не так. Под покровом язвительной болтовни – обычной манеры Хардвика общаться с миром – чувствовалось непривычное напряжение. Он всегда был резковат, но сегодня в его голубых глазах Гурни читал скорее нервозность, чем резкость. Что-то грядет? Нехарактерное беспокойство Хардвика действовало чертовски заразительно.

Да еще и Мадлен, как назло, выбрала для упражнений особенно дерганую пьесу.

Хардвик бродил по комнате, проводил рукой то по спинкам стульев, то по уголкам столов, растениям в горшках, декоративным плошкам, бутылкам и подсвечникам, купленным Мадлен по сносной цене в местных антикварных лавочках.

– А мне тут нравится! Красота! Чертовски аутентично. – Остановившись, он провел пятерней по рано поседевшим коротко стриженным волосам. – Ты ж понимаешь, о чем я?

– О том, что это чертовски аутентично?

– Глубинка в чистом виде. Погляди только на эту железную печку – сделано в Америке, – она ж насквозь американская, как какие-нибудь чертовы блинчики. А энти вот широкие половицы – прямые и честные, как деревья, из которых вытесаны.

– Эти вот половицы.

– Что-что?

– Не энти, а эти.

Хардвик прекратил рыскать по комнате.

– Ты, черт возьми, о чем?

– Ты просто так приехал или у тебя дело есть?

Хардвик поморщился.

– Ах, Дэйви, Дэйви, деловой, как всегда. Напрочь игнорируешь мои попытки обменяться парой приятных фраз, соблюсти светские приличия, подпустить пару дружеских комплиментов пуританской простоте твоего домашнего убранства…

– Джек…

– Ладно. Дело превыше всего. Где сядем?

Гурни показал на круглый столик рядом с застекленной дверью.

Они уселись друг напротив друга. Гурни выжидающе подался вперед.

Хардвик прикрыл глаза и с силой потер лицо руками, словно пытаясь избавиться от глубоко въевшегося зуда. Потом положил руки на стол и начал:

– Ты спросил, есть ли у меня дело к тебе. Да, есть. Возможность. Знаешь эти строчки из «Юлия Цезаря» про прилив в делах людей?

– Это о чем?

Хардвик весь подался вперед, словно в этих словах заключалась глубинная тайна жизни.

– «В делах людей прилив есть и отлив, с приливом достигаем мы успеха. Когда ж отлив наступит, лодка жизни по отмелям несчастий волочится».

– Ты это специально для меня заучил?

– Со школы помню. Через всю жизнь пронес.

– Что-то никогда от тебя не слышал.

– Просто подходящей ситуации не возникало.

– А теперь?

Уголок рта Хардвика дернулся, как от тика.

– А теперь настал момент.

– Прилив в твоих делах?

– В наших.

– Наших с тобой?

– Именно.

Гурни немного помолчал, глядя на возбужденное, озабоченное лицо собеседника. Этот неожиданный облик Джека Хардвика – открытый и серьезный – лишал душевного равновесия куда сильнее, чем извечный его цинизм.

На мгновение воцарилась тишина. Слышалась лишь ломаная мелодия пьесы начала двадцатого века, над которой Мадлен билась всю прошлую неделю.

Губы Хардвика снова чуть заметно дрогнули.

Видеть это во второй раз и ждать, когда они дернутся в третий, было уже совсем невмоготу. Для Гурни это означало лишь одно: расплата, которую потребуют от него за многомесячный долг, окажется очень весомой.

– Так ты намерен объяснить, о чем это ты? – спросил он.

– Я о деле по убийству Спалтера. – Последние слова Хардвик подчеркнул с неповторимым сочетанием значимости и презрения. Глаза его были устремлены на Гурни, словно в ожидании должной реакции.

Гурни нахмурился.

– Женщина, застрелившая богатого мужа-политика в Лонг-Фоллсе?

Несколько месяцев назад эта история стала сенсацией.

– Именно.

– Насколько я помню, приговор был стопроцентно обвинительный, без сомнений. Дамочку буквально завалило уликами и показаниями свидетелей. Не говоря уж о маленькой дополнительной детали – ее муж, Карл, скончался во время суда.