Питер Пэн должен умереть - Вердон Джон. Страница 4

Гурни откинулся назад, глядя через открытую дверь на заросли аспарагуса в дальнем конце вымощенного голубоватым песчаником старого дворика. В этом году побеги вымахали гораздо выше, чем в прошлые два. Пожалуй, высокий человек мог бы стоять там, выпрямившись во весь рост, и остаться незамеченным. Обычно голубовато-зеленые, сейчас, под серым неспокойным небом, листья аспарагуса словно выцвели и покачивались в порывистом ветерке, непредсказуемо налетавшем то с одной, то с другой стороны.

Гурни сморгнул, с силой потер лицо обеими руками и попытался сосредоточиться на том, как бы распутать весь этот тягучий клубок проблем, выявив основные составляющие.

Насколько он мог судить, его просили запустить в плавание новый детективный бизнес Хардвика – помочь тому заключить первое крупное соглашение с клиентом. Вот это и станет платой за все маленькие услуги в обход правил, которые Хардвик оказывал ему в прошлом – ценой своей полицейской карьеры. Тут, по крайней мере, все ясно. Однако было, о чем подумать и кроме этого.

Одной из характерных черт Хардвика была невозмутимость из разряда «а там хоть трава не расти», проистекающая из полного отсутствия привязанностей или строго определенной цели. И все же сейчас он явно уцепился за свой новый проект и предвкушал прибыль, которую этот проект сулил. Перемена, пожалуй, не к лучшему. Каково-то будет работать с Хардвиком, одержимым этой новой идеей, – с прежней ершистостью, поставленной отныне на службу обиженной воинственности?

Он перевел взгляд с покачивающихся побегов аспарагуса на лицо Хардвика.

– Так что же это значит, Джек, – «член команды»? Что от меня требуется, кроме как с умным видом бренчать медалями?

– Да чем, черт побери, захочешь, тем и занимайся. Послушай, я же тебе говорю. Обвинение было насквозь гнилым с самого начала. Если в итоге всего этого старший следователь не загремит в Аттику, я… я, черт возьми… заделаюсь веганом. Стопроцентно гарантирую: во всех фактах и показаниях окажется до черта нестыковок. Их, твою мать, даже в судебных протоколах выше крыши. И, малыш Дэйви, хочешь соглашайся, хочешь – нет, а ты и сам прекрасно знаешь: ни у одного копа нет такого глаза и чутья на нестыковки, как у тебя. Вот и все. Ты мне нужен в команде. Сделаешь это для меня?

«Сделаешь это для меня?» Просьба эхом звучала в голове Гурни. Отказаться он был не в силах. Во всяком случае, сейчас. Он глубоко вздохнул.

– Протоколы заседаний у тебя есть?

– Есть.

– С собой?

– В машине.

– Я… взгляну. Надо прикинуть, куда от них плясать.

Хардвик поднялся из-за стола. Теперь нервозность его больше походила на возбуждение.

– Оставлю тебе еще и копию официального досье по делу. Уйма интересного дерьма. Может оказаться полезным.

– Откуда ты раздобыл досье?

– У меня еще остались кое-какие друзья.

Гурни натянуто улыбнулся.

– Ничего не обещаю, Джек.

– Отлично. Нет проблем. Пойду принесу все из машины. Поизучай на досуге. Посмотрим, что ты скажешь по этому поводу. – Шагая к двери, он остановился и обернулся. – Не пожалеешь, Дэйви. В деле Спалтеров есть все – ужас, ненависть, гангстеры, безумие, политика, крупные деньги, крупная ложь и, возможно, капелька инцеста. Тебе, черт возьми, понравится!

Глава 3

Что-то в лесах

Мадлен приготовила незамысловатый ужин, и они поели довольно быстро, почти не разговаривая. Гурни ожидал, что она втянет его в утомительное обсуждение встречи с Хардвиком, но она задала лишь один вопрос:

– Что ему от тебя надо?

Гурни описал ситуацию с некоторыми подробностями – само дело Кэй Спалтер, новое положение Хардвика как частного детектива, его пылкую вовлеченность в пересмотр приговора Кэй, просьбу о помощи.

Мадлен в ответ только легонько кивнула и еле слышно хмыкнула. Поднявшись, она собрала со стола посуду, унесла ее к раковине, помыла, сполоснула и поставила в сушилку. Потом взяла из буфета большой кувшин и полила растения, стоявшие на сосновом столе под окнами кухни. Она не затрагивала щекотливую тему, но с каждой минутой Гурни все сильней и сильней подмывало добавить еще несколько слов, что-то объяснить, оправдаться. Когда он уже готов был заговорить сам, Мадлен предложила прогуляться к пруду.

– Слишком хороший вечер, чтобы дома сидеть.

«Хороший» – пожалуй, не то слово, какое сам Гурни употребил бы по отношению к этому вечеру с переменчивым небом и чередой туч. Но он удержался и не стал возражать, а прошел за Мадлен в прихожую, где она надела одну из своих нейлоновых ветровок яркой тропической расцветки, а он натянул зеленовато-желтый кардиган, служивший ему верой и правдой уже чуть ли не двадцать лет.

Мадлен, как всегда, посмотрела на него, скептически сощурившись.

– Надеешься сойти за чьего-то дедушку?

– В смысле – за человека надежного, внушающего доверие и располагающего к себе?

Она иронически приподняла бровь.

Больше они не говорили, пока не прошли через луг и не уселись на старой деревянной скамейке около пруда. Если не считать просвета напротив скамейки, берега пруда заросли высоким камышом, где с мая по середину июля гнездились красноплечие трупиалы, реагирующие на вторжение чужаков агрессивными криками и пикирующими налетами. К началу августа птицы исчезали.

– Пора бы нам время от времени срезать тут камыш, – заметила Мадлен, – а не то весь пруд затянет.

Каждый год кольцо камышей становилось толще, вторгалось в воду чуть дальше. Как уже выяснил Гурни, выкорчевывать их было занятием грязным, утомительным и тоскливым.

– Ага, – понуро отозвался он.

Вороны в кронах деревьев на краю луга галдели вовсю – резкий неумолчный грай, каждый вечер достигавший пика к закату и быстро сходивший на нет по наступлении сумерек.

– И с этой штукой надо бы что-то сделать. – Мадлен показала на покосившуюся ветхую шпалеру, которую предыдущий владелец установил в начале тропинки, идущей вокруг пруда. – Но с этим придется подождать, пока не построим курятник с большой вольерой. Курам же надо и побегать, не сидеть же им все время в темном сарае.

Гурни промолчал. В сарае имелись окна, а внутри было не так уж темно – но эта линия аргументации гарантированно ни к чему бы не привела. Да, сарай был меньше прежней постройки, сгоревшей в загадочном пожаре несколько месяцев назад посреди расследования дела Доброго Пастыря, но уж точно достаточно просторным для петуха и трех несушек. Однако в глазах Мадлен замкнутые помещения годились, в лучшем случае, на роль временного пристанища, а открытое пространство приравнивалось к раю. Ясно было: она сочувствует курам в их мнимом заточении и убедить ее, что в сарае им вполне хорошо, столь же нереально, как уговорить самой там поселиться.

Кроме того, они пришли к пруду не для того, чтобы обсуждать камыши, шпалеры или кур. Наверняка она вот-вот снова поднимет тему Джека Хардвика. Гурни начал уже выстраивать линию доводов в обоснование своего потенциального участия в деле.

Она спросит, неужели он и на своей так называемой пенсии возьмется за очередное полномасштабное расследование убийства, а если да, то зачем вообще было выходить в отставку?

Он снова объяснит, что Хардвика уволили из нью-йоркской полиции за помощь Гурни в деле Доброго Пастыря, так что теперь помочь ему – вопрос элементарной справедливости. Взял в долг – плати.

Она укажет, что Хардвик сам виноват, что его уволили, – погубила его не передача нескольких секретных документов, а долгая история неподчинения и непочтительности, подростковая тяга уязвить эго начальства. Такое поведение сопряжено с очевидным риском, вот топор наконец и упал.

Он возразит расплывчатым доводом о долге дружбы.

Она отметит, что они с Хардвиком никогда не были настоящими друзьями – просто вечно пикирующимися коллегами, у которых время от времени совпадали интересы.

Он напомнит ей об уникальных узах, связавших их много лет назад в деле Питера Пиггерта, когда они в один и тот же день нашли по половине тела миссис Пиггерт – на расстоянии нескольких сотен миль.