Супермен (сборник) - Фолкнер Уильям Катберт. Страница 63

Боголаб взглянул на меня. Он не поверил моему оправданию, но был благодарен мне уже за то, что я оправдываюсь.

— Тебе придется переменить стиль, — заметил он.

— Да — согласился я. — Стиль мне придется переменить.

Когда мы с ним встретились на следующий день, он заявил, что если я надену маску, то уже не смогу выступать на Западном Побережье под своим именем.

— Хорошо, — сказал я.

Он пристально на меня посмотрел.

— Что такое? — спросил я.

— Да нет, ничего. Некоторые этого не любят.

Он попросил меня задержаться в Лос-Анджелесе еще на несколько дней, чтобы мы с ним могли обсудить наши планы, составить график моих будущих встреч (большинство из них — с теми, с кем я собирался встретиться в своем собственном обличье) и подписать новые контракты. Мне пришлось отменить встречи в Сакраменто и Беркли; Боголаб был так захвачен мыслью о моем блестящем будущем, что даже согласился заплатить за меня часть неустойки.

Встретив меня двумя днями позже, он спросил, какие у меня идеи.

— Насчет чего? — не понял я.

— Как «насчет чего»? Насчет костюма!

Я попытался разыграть энтузиазм. Предложил Боголабу выкрасить меня в зеленую краску и надеть на меня маску чудовища. Чтобы непременно были клыки, с которых капает слюна — как со сталактитов. Меня можно будет назвать «Человек-Волк» и объяснить, что моя внешность — следствие того, что до восемнадцати лет я воспитывался среди волков, в пещере на территории Бельгии.

Боголаб задумчиво выслушал меня, потом нахмурился.

— Не пойдет, — сказал он наконец. — Сентиментальщина.

— Черт возьми, а мне казалось, что это удачная мысль!

— Нет, — отрезал он. — Что будет, когда ты вспотеешь?

— Когда я вспотею?

— Ну да. Что будет с зеленой краской? Нет, это не годится.

А как насчет маски палача? На голову надевается колпак — до самых плеч. С большими прорезями там, где глаза и ноздри.

— Для этого у тебя фигура неподходящая, — профессионально оценил меня Боголаб. — У тебя фигура, какая и должна быть у молодого парня. Это надо учитывать в первую очередь.

— Да, — согласился я. — Наверно, вы правы.

— Ясное дело, — сказал он. — Из этого и надо исходить. Раз ты не монстр, то монстра из тебя и не получится.

— Из шелкового платочка свиного уха не сделаешь, — заметил я.

На это Боголаб ничего не сказал. Он погрузился в размышления. Внезапно он улыбнулся и весело похлопал себя по животу.

— Появилась идея? — поинтересовался я.

— Кажется, да! Сделаем так. Наденем на тебя белую шелковую маску. Такую, как у Одинокого Скитальца, но только белую. Еще на тебе будут белые трусы и щегольская накидка из белого шелка. И белые туфли. И ничего больше. Все очень просто. Ты будешь Повеса-Инкогнито! Ты носишь маску, потому что на самом деле ты сын миллионера и не хочешь, чтобы твои родители узнали, что ты профессионально занимаешься борьбой, — это разбило бы их сердца. «БОРЕЦ-АРИСТОКРАТ — КТО ОН?» Ну, как тебе?

— Мистер Боголаб, — сказал я, — вы гений.

И я стал Повесой-Инкогнито. Барокко тогда как раз начинало проникать на ринг, и затея мистера Боголаба имела огромный успех. Победы устраивались мне регулярно. Боголаб объяснил мне, зачем это делается. Ну станет ли такой повеса-миллионер, как я, заниматься борьбой, если он будет терпеть неудачу за неудачей? Ясно, что борцом он должен быть отличным. Боголаб был доволен своей выдумкой, и я все чаще и чаще появлялся на рингах Западного Побережья. Однажды Боголаб сказал мне, что этот мой маскарад приносит пользу капитализму и свободному предпринимательству. Сейчас слишком много болтают о рабочем классе пояснил он. А если американцы увидят, каким ладным и крепким может быть сын богача, и намотают себе на ус, то это пойдет на пользу бизнесу.

«Все мы похожи на Боголаба», — печально подумал я. То же самое бывает и в кино, в цветных музыкальных комедиях, когда Хосе Итурби, играя что-нибудь классическое, вдруг переходит на буги-вуги. Тут мы аплодируем. В нас говорит тот же самый инстинкт, что заставляет нас в определенный момент подмигивать Кармен Миранде и Эстер Уильямс. Бывает такое тайное рукопожатие посредством подмигивания. Ведь классика — это только причуда, а вот все доходчивое нравится людям по-настоящему. Маленькое — это большое, слабый — силен, а бедняк — это богач. Но все это не идет в сравнение с тем, что доказывал людям я, человек в шелковой маске (как у Одинокого Скитальца, но только белой). Я словно говорил им: «Богатые бедны, а все живые когда-нибудь станут мертвецами».

Теперь у меня было целых четыре «я», или, во всяком случае, четыре обличья. Южный Босуэлл, жизнерадостный, победоносно несущий бремя белого человека, победитель итальяшек, усмиритель поляков и гроза еврейчиков. Среднеатлантический Босуэлл, а также Босуэлл Среднего Запада и Среднего Севера — неудачник, используемый иммигрантами из Европы как боксерская груша англосаксонского происхождения. Номер три — вариант для Западного Побережья. Повеса-Инкогнито. Сын богача (было здесь какое-то сходство с Иисусом). Человек в маске из белого шелка. Он не нуждается в деньгах и лупит соперников лишь затем, чтобы доказать, что он парень хоть куда. (А смерть ему недоступна, так как в принципе он бессмертен, но он все же умрет — чтобы все поняли, что он и вправду парень хоть куда.) И, наконец, я был самим собой — повсюду. Босуэлл по фамилии Босуэлл. Только не задавайте мне вопросов. Не надо.

Чтобы решить, хороший я человек или плохой, непременно нужно было смотреть на карту. И лишь закулисный Босуэлл, Босуэлл в толпе, мог отдохнуть — и то лишь урывками.

Пять месяцев я путешествовал. Я объезжал деловые, покрытые копотью восточные и центральные штаты и выступал в индустриальных городах, чтобы рабочие дневной смены могли немного посмеяться для разрядки. По южным штатам я передвигался как бы ленивой трусцой, сделавшись олицетворенной надеждой белых, надеждой на что?.. Потом отправился на Запад. Все ускорилось. Очки в роговой оправе — долой. Надеть накидку. Маску. Белые туфли. Перед вами — Друг Капиталистов. Символ Свободного Предпринимательства. Но выступал только в отборочных соревнованиях. Гонг — и уход с ринга. В прихожую всемирной истории. Тот, кто борется с тем, кто борется с тем, кто борется с тем, кто в один прекрасный день спасет или убьет короля.

Однажды вечером, спустя полгода после того, как я надел в Лос-Анджелесе шелковую маску, я ужинал в Колумбусе, штат Огайо, с одним спортивным менеджером.

— Пару недель назад, — сказал он мне, — я виделся с Барри Боголабом. Он приезжал на Восток, чтобы разведать обстановку. Ведь ты на него работаешь, верно?

— Да.

— Ну, он мне так и сказал… А тот номер в Лос-Анджелесе ты неплохо устроил. Ну этот, как его, Повеса Неопознанный, что ли?

— Повеса-Инкогнито.

— Ну да, он мне так и сказал.

— И что же?

— Звучит неплохо. В следующий раз, как поедешь в Колумбус, прихвати с собой маску.

Вот так, постепенно, настоящий Босуэлл стал исчезать. Босуэлл умер. Да здравствует Босуэлл. Я все чаще выступал в качестве Повесы-Инкогнито. Газеты захолустных городков рекламировали меня вовсю. Не раз и не два мне случалось сидеть в номере паршивого отеля, глотать дорогое виски, кутаться в видавший виды халат (из-под которого выглядывал шелковый галстук) и, скрестив ноги и настроившись на демократичную ноту, поглядывать сквозь прорези в маске на репортера, пришедшего меня проинтервьюировать.

— Ага, все верно. Я кончил Кембридж. Но потом я сказал отцу, что у богачей сидячий образ жизни, а меня это не устраивает. Он, конечно, решил, что это все юношеские угрозы, ну а я стал развивать свое тело — и вот, можете на меня посмотреть.

— Правда ли, что ваше семейство входит в число четырехсот богатейших семей?

— Честно говоря, нет. Несколько лет назад один из моих дядей погорел, занимаясь коммерцией. Думаю, что сейчас моя семья находится где-то в самом конце списка пятисот богатейших…

— Понятно, — устало вздыхал бедняга репортер. — Но вы, конечно, не поддерживаете свою семью материально, ведь она не…