Бойся Кошек - По Эдгар Аллан. Страница 54
Концерт был в самом разгаре, когда из сада вернулся Эдвард.
— Эдвард! — Луиза поспешно вскочила на ноги. — О, дорогой, если бы ты только знал! Если бы ты знал, что только сейчас произошло.
— Ну, что там у тебя произошло? — буркнул он. — Чаю бы сейчас неплохо. — Лицо у него было вытянутое, остроносое, слегка раскрасневшееся, а от пота сейчас оно ярко блестело и чем-то смахивало на длинную влажную виноградину.
— Это та самая кошка! — продолжала кричать Луиза, указывая на спокойно сидевшее на стульчике серое создание. — Ты только послушай, я сейчас тебе все расскажу!
— Мне казалось, я сказал тебе, чтобы ты отнесла ее в полицию.
— Да ты только послушай меня. Это просто неслыханно! Нам попалась музыкальная кошка!
— Да что ты?!
— Да, она прекрасно разбирается в музыке и умеет ценить ее, как никто другой.
— Ладно, Луиза, хватит молоть чепуху и дай мне, пожалуйста, чаю. А то я, как черт, умотался с этими ветками и костром. — Он опустился в кресло, взял из стоявшей на столике коробки сигарету и прикурил от стоявшей тут же громадной лакированной зажигалки.
— Как ты не можешь понять, что в нашем доме произошло небывалое событие. Пока тебя не было, здесь произошло такое, что, возможно… что… да, поистине невиданное событие!
— Ну, уж в этом-то я почти уверен.
— Эдвард, умоляю тебя… — Луиза все так же стояла рядом с пианино, ее обычно розовое личико раскраснелось еще больше, и теперь на обеих пухлых щечках словно распустилось по пунцовой розе. — Знаешь, что я скажу тебе? Я скажу тебе, что я думаю по поводу всего этого.
— Ну и что же, дорогая?
— Я полагаю, что в этот самый момент… да, что в эту самую минуту мы находимся в обществе… — Она запнулась, словно сама осознала абсурдность собственной мысли.
— В каком обществе?
— Возможно, тебе это покажется сплошной глупостью, но я просто уверена в этом.
— Да в каком обществе-то, черт побери?
— В обществе Ференца Листа, вот так!
Муж глубоко затянулся сигаретой и пустил к потолку облако дыма. Кожа плотно облегала его скулы и проваливалась на щеках, как у человека, у которого был полный рот вставных зубов; всякий раз, когда он затягивался, кожа натягивалась еще больше, тогда как провалы на щеках начинали походить на настоящие ямы, а кости на лице обозначались, как у скелета.
— Что-то я тебя никак не пойму, — пробормотал он.
— Но ты ведь меня совершенно не слушаешь. Сегодня я видела такое, что иначе, как перевоплощением, и не назовешь, нет, в самом деле.
— Ты что, имеешь в виду эту драную кошку?
— Не надо так говорить, дорогой.
— А ты часом не перегрелась на солнце?
— Со мной все в порядке, спасибо. Но ты знаешь, я и правда сама не своя, хотя после того, что произошло, любой на моем месте почувствовал бы то же самое. Эдвард, уверяю тебя, что…
— Да что случилось-то, можешь ты толком объяснить?
Луиза принялась рассказывать, и все это время он продолжал сидеть, развалясь в кресле, вытянув ноги, покуривая сигарету и пуская в потолок клубы дыма. С лица Эдварда не сходила ироничная ухмылка.
— Не вижу во всем этом ничего необычного, — проговорил он, когда жена, наконец, завершила свой рассказ. — Самые обычные кошачьи фокусы. Ее, скорее всего, научили подобным трюкам.
— Эдвард, не надо говорить глупости. Стоило мне заиграть Листа, как она приходила в необычное возбуждение и подсаживалась ко мне. Причем именно Листа, и вряд ли ты станешь утверждать, что кто-то специально смог научить ее различать Листа и Шумана. Даже тебе такое не под силу. Зато кошка справилась с этой задачей, причем совершенно безошибочно. Сразу определила, когда я играла Листа.
— Причем дважды, — пробормотал муж. — Ей это удалось дважды.
— А разве этого недостаточно?
— Хорошо, пусть сделает это еще раз, хорошо, а мы посмотрим.
— Нет, — решительно произнесла Луиза, — я на это не согласна. Если это и в самом деле Лист, или его душа, или что-то, во что он перевоплотился, не знаю, как уж там, то с нашей стороны было бы верхом бестактности подвергать его столь унизительному испытанию.
— Моя дорогая, мы имеем дело с самой обычной серой кошкой, причем довольно неразумной, если она сегодня чуть не спалила себе шерсть, сидя слишком близко от костра. И потом, что ты вообще знаешь про перевоплощения?
— А то, что если его душа сейчас действительно с нами, в этой комнате, то мне этого вполне достаточно, вот и все, что я знаю.
— Ну, так что ж, пусть он объявится, как-то проявит себя. Пусть каким-то образом обнаружит разницу между собственной белибердой и чужой.
— Нет, Эдвард. Я уже сказала, что категорически против того, чтобы устраивать столь нелепые проверки. Хватит с него на сегодня испытаний. Сейчас я сделаю кое-что другое — я еще поиграю для него.
— Боюсь, это не очень-то потянет как доказательство.
— Сам увидишь. Могу пообещать тебе только одно: как только зазвучит его собственная музыка, он просто окаменеет, замрет на месте и ни на миллиметр не пошевелится.
Луиза прошла к полке, где стояли альбомы с нотами, быстро пролистала один из них и выбрала очередную композицию — это оказалась соната си минор. Ей было интересно проверить собственную догадку, а потому она не намеревалась играть все произведение, однако как только из инструмента полились первые звуки, кошка действительно замерла на месте, чуть подрагивая от явного возбуждения, и у женщины не хватило смелости, чтобы остановиться. Сыграв всю сонату, она триумфально посмотрела на мужа и проговорила:
— Ну, как? Разве ты сможешь отрицать, что ей это действительно очень понравилось?
— Что ж, значит ей по нраву всякий шум, вот и все.
— Нет, — проговорила Луиза, подходя к кошке и беря ее на руки, — просто она очень любит музыку, правда ведь, дорогая? О, какая же она прелесть! И как жалко, что такое существо не умеет говорить. Ты только вообрази, дорогой, — в юные годы она встречала Бетховена, точнее, не она, а он, разумеется. Знавал Шуберта и Мендельсона, Шумана и Берлиоза, Грига, Делакруа, Энгра, Гейне, Бальзака. Да, и потом — ведь он был тестем самого Вагнера! Ты только представь себе — я держу на руках тестя Вагнера!
— Луиза, — прервал ее муж, выпрямляясь в кресле, — постарайся успокоиться и взять себя в руки. — Что-то в его голосе изменилось, он заговорил резче и громче.
Луиза метнула на него быстрый взгляд.
— Дорогой, неужели ты ревнуешь?
— Ну да, да, разумеется, я, конечно же, ревную, причем именно к этой драной кошке.
— Тогда не будь таким вредным и ехидным. А если тебе хочется вести себя именно так, то можешь уйти в сад или вообще оставить нас вдвоем. Это будет самое лучшее, правда ведь, дорогая? — это было обращено уже к кошке, которую женщина ласково гладила по голове. — Знаешь, давай попозже вечерком поиграем еще что-нибудь из твоих работ, а? Ну, конечно же, — произнесла она, чмокнув кошку в загривок, — мы с тобой сыграем Шопена. Слов не надо — я и так знаю, что ты без ума от Шопена. Ведь вы же были настоящими друзьями, разве не так? Если мне не изменяет память, именно в доме Шопена вы повстречали свою самую большую любовь. Мадам Икс. И у вас было от нее трое незаконнорожденных детей, так ведь? Ну, конечно же, это так, баловник вы эдакий, и не вздумайте это отрицать. Значит, решено — мы играем Шопена, — кивнула она, в очередной раз целуя кошку, — и, надеюсь, это навеет на вас новые приятные воспоминания.
— Луиза, это когда-нибудь прекратится?
— Ну, не надо быть таким строгим, Эдвард.
— Ты ведешь себя, как законченная дура. А потом, ты что, забыла, что на вечер мы приглашены к Вилли и Бетти?
— Ну, что ты, разве я могу пойти? Об этом теперь не может быть и речи.
Эдвард медленно поднялся из кресла, затем наклонился и напряженным движением загасил окурок в пепельнице.
— Ну, признайся, — наконец, сказал он, — ты ведь и сама не веришь в… во всю эту чертовщину. Разве не так?
— Разумеется, верю. А ты в этом еще сомневаешься? И потом, это ведь накладывает на нас особую ответственность, ты не находишь? На нас обоих — в том числе и на тебя.