Влюбленный Байрон - О'Брайен Эдна. Страница 15

Она написала Байрону анонимное письмо, предложив встретиться и книжной лавке Хукхема и, возможно, «чуть-чуть» поразвлечься, в то же время намекая, что она замужняя женщина и принадлежит к высшему обществу. Впервые увидев его у леди Уэстморленд, окруженного красивыми и коварными женщинами, она круто развернулась и не захотела быть представленной, чем несколько уязвила поэта. Через несколько дней, вернувшись с верховой прогулки по Гайд-парку, запылившаяся и разгоряченная, она сидела с Томасом Муром и Роджерсом, когда объявили о приходе Байрона. Она поспешно выбежала переодеться и вернулась в очаровательном полупрозрачном платье, какие она надевала на танцевальные вечера в Мельбурн-хаусе и в Альмак-клубе, куда ходили наследницы в поисках мужей, а замужние дамы — любовников, чтобы отомстить своим вечно неверным мужьям. Имперский вальс, завезенный с Рейна, был на пике моды. Но Байрон ненавидел его, так как сам не мог танцевать, и в стихах с уничтожающей иронией описывал игривые движения и нелепую фигуру принца Уэльского, который, несмотря на свое «монаршее брюшко», считался экспертом по части вальса.

Тем не менее Байрон был очарован Каролиной, ее мальчишеской миловидностью, золотистыми кудряшками, пленительным голосом и лихорадочным лепетом. Она утверждала, будто не имеет представления, откуда берутся хлеб с маслом, ела только с серебра, верила, что все население Англии состоит из маркизов, герцогов и нищих. Она жила под одной крышей со своим мужем Уильямом Лэмом и под надзором леди Мельбурн — стратегия, на которой настаивали и свекровь, и муж, чтобы обуздать еще более дикие выходки Каролины. Во время венчания с Уильямом с ней случилась истерика, она порвала подвенечное платье и упала в обморок прямо у алтаря. Позднее в язвительном письме свекрови она призналась, что Уильям — флагеллант [29], что он учил ее самым необычным сексуальным извращениям и в конце концов лишил ее тех немногих добродетелей, которыми она обладала. В тот же вечер Байрон спросил, могут ли они встретиться наедине, и на следующий день она распорядилась, чтобы к трем пролетам каменных ступеней был прилажен веревочный поручень в качестве импровизированных перил. Первые розы и гвоздики, которые он ей послал вместе с запиской, что «ее светлость» любит все новое и редкое, она засушила. После смерти Каролины в 1828 году их нашли в Мельбурн-хаусе в одной из ее книг. И свекровь, и муж относились к визитам Байрона вполне терпимо, так как полагали, исходя из опыта более ранних увлечений, что ее страсть вскоре утихнет. До этого у нее был роман с сэром Годфри Уэбстером — на прощание он подарил ей собачку, которая укусила ее шестилетнего сына Огастеса.

Байрон обычно приезжал в 11 утра и оставался в ее спаленке, выходящей на Сент-Джеймс-парк, где заставал Каролину распечатывающей письма, или выбирающей платье, или играющей в мячик с Огастесом, чья болезненность, как считали в семье, была вызвана наследственным сифилисом. Утренние занятия вальсом она отменяла.

Байрон отсылал друзьям самодовольные отчеты о продвижении его романа, но его письма Каролине не оставляют сомнений в том, что он был влюблен.

Ее сердце, да и все ее существо стремились к нему, опережая его взаимные чувства. Она навсегда запомнила, как он в первый раз поцеловал ее в карете и притянул к себе — «как магнит».

В зените их отношений он решил, что им нужно бежать; его предложение привело ее в восторг до такой степени, что она, оказавшись неожиданно практичной, даже собиралась продать свои драгоценности, чтобы отправиться с ним на край света. Но Байрон уже призадумался. Те самые гордость, надменность, непредсказуемость, которые раньше так интриговали его, теперь оставляли его равнодушным. Влюбленная в него Каро стала теперь «ничтожным подсолнухом, греющимся в лучах сияющего Бога Солнца». Он ошибся в своей маленькой enfant terrible [30]. В адресованном ей отрезвляющем письме он писал: «…бредовые мечты должны исчезнуть, пелена иллюзий должна упасть с глаз, месяц разлуки — и [они] станут рационально смотреть на вещи».

Но она ничего этого не хотела. Она совершала глупые, опрометчивые, унизительные поступки. Теперь уже не Ариэль и не Титания — она превратилась в «бедняжку Каро Уильямс», над которой посмеивались хозяйки салонов. Она начала осаду Байрона. Чтобы попасть в его комнаты на Сент-Джеймс-стрит и рыться в его письмах и дневниках в поисках измены, она завела дружбу с Флетчером. Каролина умоляла, чтобы ее приглашали на вечера, куда был зван и Байрон, а если ей отказывали, то ожидала в саду или беседовала с кучерами, считая, что ее статус ставит ее выше насмешек. Однако она ошибалась. Дэллес описывает пажа в алом гусарском мундире — светлые кудри обрамляли его лицо, в руке он держал шляпу. Паж появился в комнатах Байрона и оказался переодетой Каролиной. Байрон сидел молча, он не любил сцены, но в то же время был зачарован этим двуполым обликом и оказался не в силах порвать с нею, со всеми ее шалостями и сумасбродствами. Хобхауз описывает и другие ее вторжения, громовые удары в дверь, Каролину, карабкающуюся по чердачной лестнице в тяжелом мужском пальто поверх пажеской ливреи, с криками, что прольется кровь, если Байрон попытается бросить ее. Она все еще верила, что сможет вернуть его. И Хобхауз, знающий нерешительность и изменчивость характера Байрона, тоже опасался такого исхода.

Сам Байрон колебался, в какой-то момент сказал, что нет другого выхода, кроме как ему и Каро уйти вместе. Однако Хобхауз с помощью владельца лавки на первом этаже удалось вывести ее из дома, посадить в карету, а позднее отправить обратно к ее смущенной матери и разъяренной свекрови. На следующий день Байрон получил завиток ее рыжих лонных волос, слегка окрашенных кровью, с просьбой, чтобы и он прислал ей то же самое. Его дикая антилопа добавляла: «Я просила не присылать с кровью, однако все же шлите — ибо раз кровь означает любовь, я хочу иметь ее». Ее фантазии не имели границ. Она куда-то исчезала, ее находили прячущейся в аптекарской лавке на Пэлл-Мэлл или продающей кольцо с опалом, чтобы нанять карету до Портсмута; она не соглашалась на уговоры леди Бессборо уехать с нею в Ирландию, а потом стала утверждать, что беременна и что во время долгого путешествия у нее может случиться выкидыш. Принц Уэльский, услышав, как и все остальные, об этих безумствах, утверждал, что Байрон околдовал все семейство Мельбурнов — мать, свекровь и дочек, и всех их выставил дурами. В конце концов леди Бессборо приняла твердое решение, после чего мать, дочь и сэр Уильям отправились в одно из своих поместий в Ирландии, в графстве Уотерфорд.

При расставании Байрон проливал слезы. Его прощальное письмо, которое Каролина хранила всю свою жизнь, подтверждает, что в письмах он был самым страстным любовником: «Ты думаешь, что я холоден, суров и неискренен?.. “Обещай не любить меня!”… Ах, Каролина, поздно давать такие обещания… Ты знаешь, что я с радостью бросил бы ради тебя все на свете в этой жизни и даже в будущей…»

Каролина чувствовала полное опустошение. Кузен, который встретил их на пути в Ирландию, пишет, что она была «бледна как смерть, лишь кожа да кости, на лице остались одни глаза», в то время как Уильям смеялся и жрал, как извозчик.

Разделенный с Каро бурным морем, Байрон мог позволить себе быть галантным, хотя леди Мельбурн предпочитала безжалостность: лучше, как она выразилась, испытать немного боли в настоящем, чем полностью загубить свое будущее. Он писал Каро всякие «глупости», чтобы развеселить ее. Но его душевное равновесие было несколько поколеблено, когда она напомнила Байрону, что их разделяют всего лишь восемьдесят гиней и почтовое судно, после чего в ее письмах стала сквозить угроза. Она начала переписку с ненавистной ей леди Мельбурн, чтобы та узнала и соответственно передала Байрону, что Каро хранит его письма, полные любовных признаний. Байрон содрогался при мысли, что его несдержанные и теперь уже пустые излияния будут обнародованы. Единственным способом отделаться от нее, думал он, была женитьба, причем женитьба в ближайшие три недели. Флетчер, слуга со времен его молодости, путешествовавший с ним по Леванту, советовал обратить внимание на голландскую вдову, переехавшую в Лондон, «женщину сказочно богатую и приятной полноты»; ее миниатюрная горничная Абигейл была возможной находкой для самого Флетчера.