Шерлок Холмс Человек, который никогда не жил и поэтому никогда не умрёт - Вернер Алекс. Страница 4

Лондон с высоты птичьего полёта, вид с воздушного шара, 1884 г., Уильям Лайонел Уайли и Генри Уильям Брюэр.

Неудивительно, что чаще остальных в рассказах Конан Дойла упоминаются всего два района: там писатель, хоть и недолго, жил в начале 1890-х годов. Первый район находился в центре города, простираясь от Блумсбери до Мэрилебона; он ограничивался Монтегю-стрит и Бейкер-стрит (для Холмса) и Монтегю-плейс и Уимпол-стрит (для Конан Дойла), пересечёнными двумя основными магистралями: Тоттенхэм-Корт-роуд и Оксфорд-стрит. Таким им обоим представлялся столичный центр. Потом Конан Дойл переехал в Норвуд, и Холмс начал «обживать» новый район: предместья к югу от Темзы, «к которым гигантский город выбрасывает свои ужасающие щупальца». Второй район включал не только Норвуд, но и два соседних округа — Сиденхам и Стритам, а так же Ламбет и Кенсингтон, Льюишем и Вулидж, Блэкхет и Гринвич, Брикстон и Кройдон, Уимблдон и Уондсворт. Довольно часто упоминаются и другие районы Лондона: Сити, Доки и Ист-Энд; Клеркенвелл и Ковент-Гарден; Мейфер, Сент-Джеймс и Пэлл-Мэлл; Риджент-стрит и Пиккадилли; Трафальгарская площадь, Флит-стрит и Стрэнд; Кенсингтон, Гайд-парк и Ноттинг-Хилл; Чизуик, Хаммерсмит и Фулхэм и (но крайне редко) Хэмпстед и Харроу.

Гранд-отель, вид с Трафальгарской площади, ок. 1890 г.

Нередко появляются железнодорожные вокзалы, особенно Паддингтон, Чаринг-Кросс, Ватерлоо, Лондон-Бридж и Виктория (большинство загородных приключений Холмса происходило к югу или западу от Лондона). Так же были упомянуты Британский музей, Альберт-холл, Министерство иностранных дел, Парламент, Вестминстерское аббатство, Собор Святого Павла и Хрустальный дворец; широко представлены театры, гостиницы и рестораны: некоторые реальные (Хеймаркет, Лангам и Симпсоне), некоторые вымышленные; госпиталь Святого Варфоломея, Черинг-Кросс, госпиталь Кингс-Колледжа (заслуга доктора Ватсона), Ватерлоо, Хаммерсмит, Воксхолльский мост (хотя Лондонский и Тауэрский мосты остались без внимания).

Этот утомительный список точно отражает пределы конан-дойловского знания Лондона, а также поднимает следующую тему, часто остающуюся без внимания. Одна часть холмсовского Лондона, включающая Вестминстерское аббатство и Британский музей, потрясающие особняки Ковент-Гардена, Блумсбери, Мейфер и Риджент-стрит Джона Нэша, была старой, а вторую, большую его часть отстроили незадолго до рождения и во время жизни сыщика (Холмс, как и Конан Дойл, родился в 1850-е годы). Вокзал Ватерлоо построили в 1848 году, Паддингтон — в 1854-м, а вслед за ними Викторию и Черинг-Кросс — в 1860 и 1864 годах. Первая линия метрополитена была открыта в 1863 году, она соединила Кингс-Кросс, Юстон и Паддингтон, и именно возле станции Алдгейт — конечной остановки на востоке — в рассказе «Чертежи Брюса-Партингтона» было обнаружено тело Артура Кадогена Уэста. Среди других зданий, упомянутых в рассказах, сиденхамский Хрустальный дворец, возведённый в Гайд-парке ко Всемирной выставке 1851 года, Вестминстерский дворец и Министерство иностранных дел, достроенные в 1860-х годах, Альберт-Холл, открытый в 1871 году. Чаринг-Кросс-роуд, Шафтсбери-авеню, Клеркенвелл-роуд, Виктория-стрит и Набережная Темзы были застроены в середине Викторианской эпохи, в то время как Нортумберленд-авеню и Розбери-авеню были заложены, когда Холмс уже жил в Лондоне. Большинство ближних пригородов, находящихся милях в восьми-девяти от Кингс-Кросса, возникли во второй половине XIX века, добирались до них конными автобусами, трамваями и пригородными железнодорожными линиями. Гостиницы, рестораны и театры становятся основной особенностью центрального Лондона только с 1870-х годов. Как в 1888 году заметил один современник: «Лондон действительно стал новым городом». Возможно, это покажется преувеличением, но самой поразительной особенностью славной столицы времён Шерлока Холмса и доктора Ватсона была не тоска по прошлому (как станет со временем), но активное стремление к будущему.

Безусловно, на протяжении большей части своей истории Лондон был сердцем королевского двора, правительства, судебной и законодательной власти; а также центром торговли и культуры, политической и общественной жизни, литературной и научной деятельности, он был большим портом, процветающим промышленным регионом и крупным финансовым центром. В конце XIX века все эти сферы (за исключением производства) достигают высшей степени подъёма, и Лондон закрепляет своё господство над остальной частью Соединённого Королевства, становится финансовой и имперской столицей мира. Начинается резкий подъём численности населения. По данным Совета Лондонского графства, в 1881 году население Лондона составляло 3,8 миллиона, а двадцать лет спустя — 4,5 миллиона, а население Большого Лондона выросло с 4,7 миллиона до 6,6 миллиона соответственно.

Хрустальный дворец, Сиденгам, ок. 1890 г. Джордж Вашингтон Уилсон.

В Лондон приезжали иммигранты и работники со всех уголков Британии, Европы, из Северной Америки и остального мира. Увеличилось число конторских служащих низшего звена среднего класса, которые трудились в городе, а жили в пригородах (вспомните мистера Путера из «Дневника незначительного лица» Джорджа и Уидона Гроссмитов). Возросла численность предпринимателей и квалифицированных специалистов среднего класса, в город начали стекаться временные и постоянные жители со всех уголков страны и из Соединённых Штатов. Так, расширившись, крупнейший город мира стал более пёстрым и многоликим, чем когда-либо. В рассказе «Шесть Наполеонов» Конан Дойл более чем расплывчато описал, как Холмс с Ватсоном стремительно проехали «фешенебельный Лондон, Лондон гостиничный, театральный Лондон, литературный Лондон, коммерческий Лондон и, наконец, Лондон морской». И если фешенебельный, коммерческий и морской Лондон ещё можно себе представить, то, прикажи Конан Дойл, Холмс или Ватсон кэбмену отвезти их в «гостиничный» или «литературный Лондон», он бы имел смутное (или вообще никакого) представление, где они могут находиться.

Своеобразный образ Лондона конца XIX века, созданный Конан Дойлом, как будто состоящий из множества мазков, складывающихся в единое целое, подобен полотнам Моне. Но что же стоит за этим сугубо личным видением города, в который писатель поселил своё творение? Как признавали многие современники, ответ не так-то прост. Начнём с того, что Лондон, возможно, и являлся одним из самых авторитетных городов в мире, но — на фоне стремительного развития Соединённых Штатов и Германии — понимания того, как долго это продлится, не было. Скоро эти две страны обгонят Британию и по объёму промышленного производства, и в области финансов. Многонациональный Нью-Йорк обладал колоссальной энергией, его пять районов были невероятно сплочены, вслед за Чикаго там появились небоскрёбы. Сам Конан Дойл, впервые посетивший Соединённые Штаты в 1894 году, признавал, что Нью-Йорк — настоящий город будущего. Кроме того, положение Лондона в качестве выдающейся имперской столицы было не совсем таким, каким казалось. «Драка за Африку», создание Австралийского союза и завоевание Бурских республик означало, что имперская эйфория достигла зенита, особенно в великой столице; но убийство генерала Гордона в Хартуме, стремление Ирландии к самоуправлению, создание партии «Индийский национальный конгресс», требующей независимости для Индии, и унизительное поражение Британии в Южной Африке говорили совсем о другом. К 1900 году многие молодые африканцы и азиаты, некоторые из которых позже станут лидерами национально-освободительных движений, получили юридическое образование в Лондоне. Безусловно, в Лондоне, как в столице королевства, проходило множество торжеств и событий, радостных и печальных: в 1897 году, через 10 лет после парада в честь Золотого юбилея королевы Виктории, состоялся парад, посвященный её Бриллиантовому юбилею, четыре года спустя её оплакивали, потом состоялась пышная коронация Эдуарда VII — нового обожествляемого монарха. Но пока народ чествовал своего короля, его приближённые опасались скандала: никто не должен был узнать о пристрастии принца Уэльского (короля Эдуарда VII) к азартным играм и внебрачным связям, а также о возможном образе жизни его старшего сына, принца Эдди.