Отель на перекрестке радости и горечи - Форд Джейми. Страница 32

Родители Генрн гордились сыном. «Молодец, что сам зарабатываешь, глядишь, и накопишь на дорогу в Китай», — хвалил его по-кантонски отец. А мама лишь улыбалась и кивала, глядя, как Генри ссыпает монеты в банку из-под варенья. А что еще делать с таким богатством, когда сахар и обувь по карточкам? Тратиться на дешевые сладости и комиксы — расточительство, тем более если вспомнить лагерь «Гармония», где не хватает самого необходимого.

— Сегодня как в прошлый раз, — буркнула миссис Битти, выгружая из кузова те же японские пряности.

Генри уже понял, откуда они брались. Миссис Битти заказывала побольше продуктов для школы, провозила в лагерь и тайком раздавала заключенным в обмен на сигареты, которые выдавали каждой семье. Генри так и не узнал, продает она сигареты или курит сама.

Зато узнал, что на четвертом участке больше всего заключенных. Этот участок был самый обширный, огромный сарай служил столовой.

— Твои родители не против, если ты поработаешь на каникулах? — спросила миссис Битти, спичкой выковыривая из зубов остатки завтрака.

— Конечно, нет, мэм, — с готовностью ответил Генри.

В том, что он не мог сам заговаривать с родителями, имелась и хорошая сторона. Они решили, что Генри учится на летних курсах или подрабатывает в Рейнир — за плату. Каких только глупых вопросов они не задавали! «У тебя дополнительные занятия? Ты учишь других ребят?» Представьте, их сын учит белых! Генри лишь улыбался и кивал: пусть думают что хотят.

В лагере «Гармония» Генри тоже столкнулся с языковым барьером. Обнаружив китайского мальчишку, стоящего на ящике из-под яблок, японцы не скрывали недоумения. И чем больше Генри расспрашивал об Окабэ, тем сильнее одолевало его беспокойство. Как правило, люди просто отмалчивались, а те немногие, кто хотел помочь, не понимали ни слова. И все равно, как терпящий бедствие корабль то и дело подает сигналы SOS, так и Генри продолжал спрашивать:

— Окабэ, кто-нибудь знает семью Окабэ?

А что, если людей по фамилии Окабэ десятки, а то и сотни? Может, это столь же обычная фамилия, как Смит или Ли.

— Зачем ты ищешь Окабэ? — раздался вдруг голос где-то в середине очереди.

К прилавку неуверенно подошел мужчина. Он был в застегнутой под горло рубашке, некогда белой, а теперь одного цвета с пасмурным небом. Мятые брюки заляпаны грязью. Волосы спутаны, зато бородка и усы аккуратно подстрижены. Держался человек с достоинством, несмотря на свое положение.

Генри поставил на поднос тарелку с кукурузным месивом, приправленным вареными яйцами, и тут узнал его. Да это же отец Кейко!

— Генри? — изумленно спросил тот.

Генри кивнул.

— Будете кукурузу? — Неужели это все, что он способен сказать?

Генри постарался не отвести взгляда, ему было неловко видеть господина Окабэ при подобных обстоятельствах — все равно что зайти в чей-то дом и застать хозяина неодетым.

— Как вам здесь живется? Как ваши родные… как Кейко?

Господин Окабэ пригладил волосы, потеребил бородку.

— Как ты сюда попал, Генри?

Он перегнулся через стойку и схватил Генри за руку. Лицо осветилось неуверенной улыбкой.

— Неужели… то есть… как ты здесь очутился?

Генри оглядел очередь, собравшуюся за господином Окабэ.

— Миссис Битти, повариха из школьной столовой, предложила с ней поработать. Видно, по-своему пытается помочь. Я успел побывать на всех участках, всюду искал вас с Кейко. Как она, как вам всем живется?

— Ничего. Ничего. — Господин Окабэ улыбался, начисто забыв о своем скудном обеде. — Впервые за много лет я в отпуске — жаль только, не где-нибудь в теплых краях!

Генри знал, что желание господина Окабэ может исполниться. Ходили слухи, что армия строит постоянные лагеря в Техасе и Аризоне. В знойных, бесплодных краях. Господин Окабэ посторонился, чтобы не задерживать очередь.

— А где Кейко, она что, не обедает? — спросил Генри, орудуя черпаком.

— Осталась в бараке с мамой и братишкой, все хорошо. Вчера пол-участка чем-то отравились. Мы с Кейко уже выздоровели, но она осталась присматривать за остальными, а я хотел отнести ей свою порцию. — Господин Окабэ с опаской посмотрел на варево в тарелке. — Она постоянно про тебя вспоминает.

Генри не запрыгал от радости, не сделал сальто, не прошелся колесом, однако никогда еще его не охватывало такое ликование.

— Знаешь, где место для свиданий? — спросил господин Окабэ. Слова его прозвучали музыкой, чистой нотой на хорошо настроенном инструменте. Место для свиданий? Генри и помыслить не мог о подобном.

— Здесь есть место для свиданий? Где?

Стоявший в очереди мужчина вежливо кашлянул, напоминая о себе.

— Выйдешь из дверей — и налево, к главным воротам четвертого участка. Там, у самых ворот, огороженная площадка. Может, если улизнешь с черного хода, сумеешь пробраться туда. Скоро ты освободишься?

Генри глянул на старые армейские часы над входом.

— Через час…

— Скажу Кейко, пусть ждет тебя там. — Господин Окабэ направился к выходу. Обернулся. — Спасибо, Генри.

— За что?

— На всякий случай, если мы вдруг больше не увидимся.

Генри смотрел, как за господином Окабэ закрылась дверь. Очередь оживленно шумела. Отношение к Генри переменилось полностью, теперь он был свой, и каждый из очереди считал своим долгом заговорить с ним — кто на японском, кто на английском.

После обеда, собрав подносы, вымыв и убрав их, Генри разыскал миссис Битти — та беседовала с молодым офицером, отвечавшим за кухню. Как и неделю назад, они обсуждали меню и спорили, что готовить — картошку (которая в здешних краях была в изобилии) или рис, и миссис Битти настаивала на рисе, хотя его не было в списке. Генри рассудил, что беседа затянется, — и оказался прав: миссис Битти небрежным взмахом руки отослала его к черному ходу.

Генри быстро направился к ближайшим воротам, там свернул на тропинку, что тянулась вдоль двух заборов. Эта ничейная полоса через несколько сот метров заканчивалась на огороженной площадке для свиданий с арестантами (как они сами себя именовали), или интернированными (так называла их армия).

Вдоль внутреннего забора были расставлены скамьи, посетителей и узников разделяла колючая проволока, многие из людей плакали, пытались прикоснуться к собеседнику, просунув пальцы через проволочную ограду. На стороне заключенных, за самодельным столиком, сидели два солдата, оружие свое они прислонили к столбу. Со скучающим видом солдаты играли в карты, изредка отвлекаясь, чтобы проверить письма и посылки.

Генри не был интернированным, так что мог бы запросто подойти к солдатам, но он побоялся — слишком велика была опасность, что его примут за заключенного. Потому-то миссис Битти просила его держаться ближе к столовой, где кухонные работники знали его в лицо. Даже имея пропуск, безопаснее навещать обитателей лагеря по всем правилам — хотя бы для спокойствия миссис Битти, чтобы та и дальше брала его с собой.

Приблизившись к ограде, Генри ткнул в проволоку палкой: вряд ли она под напряжением, но кто знает. Солдаты не обратили на него никакого внимания. Они о чем-то спорили с двумя миссионерками из местной баптистской церкви, которые принесли для пожилой узницы Библию на японском языке. Генри старушка показалась совсем древней.

— Издания на японском запрещены! — объявил охранник.

Баптистки, потрясая распятиями, совали солдатам листовки. Те раздраженно отмахивались.

— То, что я не могу прочесть на английском, в лагерь не попадет! — услышал Генри.

Баптистки отступили от солдат, что-то сказали старушке-японке на ее родном языке, попрощались, коснувшись ее пальцев. Библия как появилась в лагере, так и исчезла, старая японка ушла ни с чем. Солдаты вновь засели за карты.

Генри ждал. И вот наконец на грязной тропе показалась знакомая хрупкая фигурка в желтом платье, поверх которого был накинут коричневый плащ, на ногах у девочки были тяжелые, облепленные грязью красные калоши. Она остановилась по ту сторону забора напротив Генри, лицо за колючей проволокой было бледным и усталым. Генрн облегченно выдохнул и улыбнулся.