Войны несчитанные вёрсты - Телегин Константин Федорович. Страница 28

По тому, как строго в назначенное время к домику командующего подъехали машины генералов В. И. Казакова и Г. Н. Орла, как К. К. Рокоссовский, подчиняясь, по всей видимости, раз и навсегда заведенному правилу, чуть ли не с секундной точностью вышел на крыльцо, я сделал для себя вывод о царившем в управлении фронта образцовом порядке, пример уважения к которому подавал сам командующий.

Быстро поздоровавшись со своими спутниками, К. К. Рокоссовский сел в машину, и тут же вся наша группа тронулась в путь.

Ехали очень быстро. Освещенные невысоко поднявшимся солнцем, розовато поблескивали колеи промороженной дороги, словно надвое разрезавшей бескрайний простор заснеженной степи.

Примерно через час въехали в поселок Вертячий, довольно лихо проскочили по окраинной, изрядно разбитой улочке и остановились у входа в капитально оборудованный блиндаж.

Навстречу нам из дверей блиндажа вышел командующий 65-й армией генерал-лейтенант Павел Иванович Батов. Он очень радушно поздоровался с каждым из приехавших, мельком взглянул на лениво поднимавшееся из-за горизонта дымчатое от мороза солнце и широким жестом гостеприимного хозяина пригласил всех проследовать в блиндаж. Вход был таким темным, словно вел он прямо в преисподнюю.

"Преисподняя" оказалась, однако, просторной, теплой, хорошо освещенной и благоустроенной с тем вниманием ко всяким житейским удобствам, с каким устраиваются люди, склонные к комфорту и рассчитывающие на долгое здесь пребывание.

Перехватив мой, видимо, откровенно удивленный взгляд, П. И. Батов пояснил:

- Эту берлогу оборудовали немцы, собираясь, судя по всему, в ней зимовать. Восемь накатов уложено, плюс метровая земляная подушка. Ну и все удобства на, так сказать, западно-генеральском уровне! - Павел Иванович обвел помещение блиндажа оценивающим взглядом и с улыбкой добавил: - А мы-то все ломали головы: чего это противник так цепляется за Вертячий. Оказывается, не хотел сдавать жилплощадь законным хозяевам.

Только теперь я заметил, что командующий подошел и поздоровался с крепко сложенным, рослым генерал-лейтенантом, стоявшим в глубине блиндажа. П. И. Батов, поняв, что мы с ним не знакомы, представил:

- Командующий 2-й гвардейской армией генерал Малиновский... Родион Яковлевич, - добавил он после короткой паузы.

Р. Я. Малиновский с достоинством наклонил голову. В жесткой короткой прическе "бобрик" под светом лампы сверкнули серебристые нити седины.

К. К. Рокоссовский, заняв за столом председательское, как принято считать, за торцом стола, место, пригласил сесть всех собравшихся и открыл заседание Военного совета.

Сидя вполоборота к висевшей на стене карте с нанесенными на ней обозначениями планируемых действий, К. К. Рокоссовский изложил смысл разработанного штабом фронта плана разгрома окруженной группировки.

Состоял он в том, чтобы расчленить, а затем по частям уничтожить окруженные войска Паулюса. Эту операцию по плану предполагалось осуществить поэтапно. Сначала силами нашего фронта, в основном 2-й гвардейской армии, наступающей в сравнительно узкой полосе, отрезать от основных сил и уничтожить четыре немецкие пехотные дивизии западнее реки Россошка в так называемом мариновском выступе. На втором этапе, также в основном силами 2-й гвардейской, нанести удар в юго-восточном направлении на Воропоново и встречным ударом 64-й армии Сталинградского фронта, наступающей через Песчанку на Воропоново, окружить и уничтожить или пленить войска южной группы противника. Вслед за тем, на третьем этапе, согласованными действиями армий Донского и Сталинградского фронтов нанести удар в направлении на Гумрак, окончательно сломить сопротивление противника и покончить с окруженной группировкой.

После вступительного, как следовало понимать, слова К. К. Рокоссовского началось обсуждение. Это тоже было для меня добрым предметным уроком, в котором постигался стиль руководства, утвердившийся в управлении фронта. Командующий выслушивал мнения участников заседания с тем терпеливым вниманием, какое всегда располагает к разговору откровенному, позволяет изложить свои соображения до конца. Глубокий разбор важнейших вопросов, порождавших подчас очень различные мнения, шел, по существу, на равных.

Заседание Военного совета закончилось для меня несколько неожиданно. Выслушав всех, кто пожелал высказаться, К. К. Рокоссовский спросил, не хочу ли я принять участие в обсуждении. Естественно, на меня устремились взгляды всех присутствовавших. Ситуация сложилась не из простых. С одной стороны, не только логично, но и закономерно предложить слово члену Военного совета, который просто обязан изложить свое мнение. Конечно, кое о чем я бы мог сказать уже и тогда. Но ведь от меня ждали не гладких слов и общих рассуждений, а деловых предложений, отражающих всестороннюю осведомленность. А откуда все это взять, если я на новом месте менее суток? Так, по-честному, и пришлось ответить на вопрос командующего. Как мне показалось, все или по крайней мере большинство присутствовавших поняли меня правильно.

Закрывая заседание Военного совета, командующий сказал, что окончательный вариант плана, с учетом высказанных здесь замечаний и предложений, он сегодня же доложит представителю Ставки генералу А. М. Василевскому.

Из ставшего душноватым к концу заседания комфортабельного блиндажа мы с удовольствием вышли на свежий воздух. Солнце к тому времени поднялось по зимним понятиям высоко, и под его лучами теперь ослепительно сверкала белоснежная степь. А вокруг особенно контрастно чернели обгоревшие остовы полуразрушенных зданий. Над самим Вертячим стояла почти мирная тишина, и лишь долетавшие о передовой звуки редких, приглушенных расстоянием орудийных выстрелов словно напоминали о приближении грозных событий.

Когда мы направились к машинам, К. К. Рокоссовский взял меня под локоть и увлек несколько вперед.

- Вам, Константин Федорович, в известной мере, здорово повезло! - произнес он, как-то по-своему мягко выговаривая букву "л". - Кажется мне, наконец-то приступаем к уничтожению окруженной группировки с гарантированным успешным результатом. Дело только сейчас в том, чтобы принятый план осуществить без всяких задержек и накладок.

Мне показалось, что в последней фразе командующего скрыто что-то недосказанное.

- А у вас есть на этот счет какие-нибудь опасения? - спросил я.

- Не то чтобы опасения. Скорее - готовность ко всякого рода неожиданностям. Вот, к примеру, Вертячий, по которому мы сейчас с вами идем. Его должна была брать 24-я армия с севера. Однако Галанин, вопреки ожиданиям, задачи не решил и по ходу дела пришлось перепоручить это Батову, который наступал сюда с запада, да еще с форсированием Дона.

К. К. Рокоссовский поведал мне, что хотя генерал П. И. Батов это задание в конце концов выполнил, за что был тогда удостоен ордена Суворова, однако время было потеряно, взаимодействие не сложилось, большая группировка противника выскользнула из вполне реально осуществимого окружения, сохранив основные силы примерно тысяч в двадцать пять штыков, и теперь противостоит той же 24-й армии.

- Мне этот Вертячий, - закончил К. К. Рокоссовский, - на всю жизнь запомнится! Наступление - это не оборона. Здесь взаимодействие предъявляет к участникам куда более жесткие требования.

Командующий замолчал. До меня теперь долетали, прерываемые скрипом шагов по мерзлому снегу, громкие рассуждения П. И. Батова о преимуществах размещения командного пункта армии именно в Вертячем.

- Вы знаете, - неожиданно сменил тему разговора К. К. Рокоссовский. - Я ведь профессиональный военный. Всю свою взрослую жизнь я или воевал или готовился к участию в военных действиях...

Очень сожалею сейчас, что моя память не смогла удержать в неприкосновенности тот давний, очень значительный для меня разговор. Вынужден привести его сейчас в том виде, в котором он мне запомнился:

- Понимаю, что бескровных войн не бывает и все же ни на минуту не могу примириться с тем, что сейчас, в этой войне, самая малая победа дается нам ценой жизни многих людей.