За опасной чертой - Ребров Михаил. Страница 14

Решение решением, а жизнь свои поправки вносит. На практике не все идет, как по-писаному.

Разными путями приходят люди в авиацию: один добровольно, другой — по призыву; один рвется в небо, другой только признает его; одного надо сдерживать, приучать подчиняться разуму, а не порыву, другому — привить любовь к полетам, раскрыть их значимость и красоту.

А как прививать? Опять же так, как Хапов, как другие инструкторы? Конечно, главное можно взять у них, но не слепо копировать, а с головой.

С одним шаблоном ко всем подчиненным не подойдешь — очень уж они непохожи друг на друга. Счастье, что большинство в группе — патриоты летного дела, дисциплинированные, исполнительные. Эти ясно видят цель А другие? От них ведь не откажешься, тем более что и эти ребята неплохие, так, с выкрутасами, что ли…

Один с гонорком, воображает, что все уже постиг, на товарищей посматривает свысока; другой — любитель пропустить рюмку-другую, сходить в «самоволку», словечко крепкое при случае, а то и без случая бросить. Таких проще всего наказать. Проще. А как лучше? Как нужно?

Георгий сплеча не рубил — все же сам не так давно был курсантом. Поначалу привыкал к своим подчиненным, присматривался, изучал их. Выдержанный и тактичный, он упорно искал ключи к их сердцам. И, как правило, находил. Но случались и неудачи.

— Характер у меня, наверное, не тот, не командирский, — говорил он своему другу, тоже инструктору Владимиру Нефедову. — Приказывать не умею. А тут больше десятка людей, и у каждого свое. В воздухе — там проще, летные способности курсанта видны как на ладони. А на земле приходится учитывать все его особенности, даже скрытые, да еще как-то влиять на них. Тут надо быть и психологом, и методистом, и педагогом, и еще не знаю уже чем.

— Опыта у нас пока маловато, да и возраст еще самый что ни на есть курсантский, — отвечал Нефедов. — Притом первую в жизни группу получили. Когда сединой и шрамами обзаведемся, авторитет придет сам собой. Сразу станет легче. А характер у тебя действительно очень мягкий. Этим кое-кто и пользуется.

Так было сначала. На плечах инструктора Георгия Мосолова офицерские погоны. Лицо волевое, крутой изгиб губ, густые вразлет брови, а улыбнется — мальчишка мальчишкой. Видимо, не отстоялось еще в нем то самое — начальственное, что ли? Может, его и не надо бы слишком-то, а все-таки совсем не обойдешься. Инструктор ведь, командир.

Характер характером, а четыре выпуска летчиков-истребителей все-таки подготовил. Более пятидесяти юношам дал путевку в небо Георгий Мосолов. А это не шутка. Знал, стало быть, дело, справился, набрал силу. По-иному и на инструкторскую работу смотреть стал.

А она своеобразна, эта работа, — целыми днями только и знаешь: взлет да посадка, взлет да посадка. Или если в зоне, то виражи, перевороты, петли, штопор. А внизу всегда одни и те же, до деталей знакомые, словно сфотографированные памятью, степь, рощи, речка, уходящая под мост, да неровные улочки маленького городка. Ну разве не надоест? Вечерами насидишься в штабе над летными книжками, инструкциями, полистаешь «Курс учебно-летной подготовки», блокнот, испещренный заметками. А еще методику обучения надо осваивать, психологию. Это уже дома. Там на тумбочке делая стопка книг и конспектов.

Трудно, конечно, утомительно, но если признаться, то и приятно было видеть, как крепнут крылья у твоих питомцев, узнавать в их летном почерке свой, получать потом из частей теплые письма с благодарностью за науку. Да и у самого летный почерк изменился, стал четким, устойчивым, красивым. Великое дело — практика, да еще на инструкторском кресле, где думать, а иногда и действовать приходится за двоих — за себя и за курсанта. И отвечать тоже.

Однажды прибывший из штаба генерал наблюдал за его полетом. Он стоял рядом с начальником училища и не скрывал удовлетворения.

— Прилично вполне… — не отрывая глаз от самолета, говорил генерал. — Молодой?

— В тысяча девятьсот сорок восьмом году закончил. С отличием! — ответил начальник училища.

— Хочу полетать с ним.

— После посадки зарулите на стоянку! — услышал Георгий команду руководителя полетов.

Через несколько минут летчик познакомился с генералом.

— Слетаем в зону на спарке, — приказал тот. — Задание прежнее.

Генерал занял место в инструкторской кабине. Взлетели. Видневшаяся впереди линия горизонта поползла под самолет. Истребитель пробил редкую облачность и вырвался на солнечный простор.

Поет свою привычную песню турбина. Но отчего так учащенно бьется сердце? Оробел? Нет, это что-то другое. Георгий словно забыл, что летит не один, что за спиной сидит опытнейший летчик, от взгляда которого не ускользнет ни одна ошибка.

Полет проходил почти над самым аэродромом. С земли видно, как истребитель, расплескивая солнечные блики, то рвался вверх, то молнией устремлялся навстречу земле, выписывал глубокие виражи, делал перевороты, крутил «бочки».

Георгий продолжал «рисовать». Сейчас он как-то особенно чувствовал самолет, как-то органически ощущал, насколько отклонить ручку, «дать ноги» и какую силу при этом нужно приложить.

После полета проверяющий не поспешил с выводами. Трудно было понять и по его лицу, доволен он или нет. Генерал неторопливо расстегнул шлемофон, сдержанно произнес:

— Н-да, вроде бы неплохо получается. Сколько вам лет?

— Двадцать четыре.

— Так, так… Ну что ж, добре.

Генерал, казалось, хотел что-то сказать, но передумал, отпустил Георгия и зашагал к командно-диспетчерскому пункту.

Мосолов по привычке наморщил лоб. Он старался представить, о чем сейчас думает генерал, как скажется этот визит на его, Георгия, судьбе? Почему-то казалось, что посещение училища генералом будет иметь для него какие-то серьезные последствия. Но какие? Вот этого он отгадать не мог.

Мимо прошел адъютант соседней эскадрильи.

— Что голову повесил, Мосолов? Здорово ты сейчас крутанул!

— А я не повесил. Но чему радоваться? Если знаешь, подскажи.

Про себя же подумал: «Пока нечему». Слово «пока» чуть успокаивало. Но только чуть.

Вечером Георгий пошел в Дом офицера. В большом светлом зале гремела музыка. Молодежь веселилась шумно и беззаботно.

Дежурный нашел его среди курсантов-выпускников. Нашел и сказал, что вызывает начальник училища.

Георгий шел, теряясь в догадках: что, если генерал все-таки чем-нибудь недоволен? Вроде бы все должно быть нормально. А вдруг? Так в сомнениях и дошел до штаба. С ними постоял минуту у закрытой двери и толкнул от себя.

— Разрешите?

Начальник училища, высокий, широкоплечий.

— Входите, Мосолов, входите. Генерал хочет с вами побеседовать.

— Да, это я попросил вызвать вас, товарищ старший лейтенант. «Письменный экзамен», так сказать, вы сдали, теперь — устный. Согласны?

Георгий слушал генерала со смешанным чувством. В глубине души он радовался, что проверку выдержал. Но что будет дальше? Про себя отметил: генерал явно в хорошем расположении духа. Доволен чем-то.

А тот вдруг прямо спросил:

— Скажите, Георгий Константинович, у вас нет желания стать летчиком-испытателем?

— Испытателем?

Мосолов удивился. Собственно, не то чтобы удивился, а просто растерялся. Стать летчиком-испытателем? Он даже не сразу поверил в реальность этого предложения. Уж больно оно неожиданно. Да кто же из летчиков не мечтает об этом? Но… Говорят, туда не попадешь, отбор такой, что не дай бог. Только самые из самых. А тут так просто: желаете или не желаете? Конечно, пойдет, прямо сегодня, хоть сейчас.

Хотел ответить, что давно, дескать, мечтал. А вместо этого вырвалось:

— Не знаю даже, как сказать…

Похолодел и потерял дар речи.

«Что же я сделал! — пронеслось в голове. — Могут подумать, что отказываюсь. Сколько мечтал о большом деле — и вдруг…»

Но генералу его ответ неожиданно понравился. Он перестал расхаживать по кабинету.