Путь к рейхстагу - Неустроев Степан Андреевич. Страница 16

Таким образом, между фронтами образовался огромный разрыв. В него из Восточной Померании в любое время мог ворваться противник. Для него с каждым днем назревала реальная возможность ударить во фланг и тыл 1-го Белорусского фронта. А сил там у немцев сохранилось немало.

Чтобы обезопасить свой фланг, командующий фронтом маршал Жуков приказал нашей армии, как и некоторым объединениям, резко повернуть на северо-запад.

Теперь мы шли только форсированными маршами. Нам предстояло пройти 152 километра. И тут нас ожидали новые невзгоды...

На марше нас застиг свирепый буран. По земле и по небу катился вой протяжный и надрывный. В лицо, как сухим веником, хлестал колючий снег. Вокруг в пяти шагах уже ничего не было видно.

Мы шли отдельными батальонными колоннами. С дороги давно сбились. Снег выше колен, местами - по пояс. Где ее искать, эту дорогу? Неизвестно. Кругом все заволокло снежной мутью.

Я отступил в сторону и пропустил мимо себя роты. Солдаты, как призраки, проваливались в молочную бездну, проваливались без шума и крика. Мне стало жутко. Куда мы идем?

Мой связной Петя Пятницкий заслонил меня своим телом от бушующей стихии. Глаза его, узкие, как щели, выжидающе смотрели на меня. Я чувствовал, что он хочет мне чем-то помочь. Но чем? Петя в любую минуту мог снять с себя шинель, укрыть меня и остаться в одной рубашке. Я это знал. Но сейчас требовалось другое.

Сбросив плащ-палатку, я передал ее Пятницкому.

- Накрой, карту посмотрю.

Он не расслышал, вокруг выло и свистело. Я притянул его к себе и прокричал в ухо:

- Накрой палаткой, накрой меня палаткой!

Наконец он понял. Я согнулся под палаткой, стал смотреть на планшетку. Но что она мне может сказать. Вокруг нет никаких ориентиров.

Меня знобит. Зубы мелко стучат.

Машу рукой Пятницкому: идем! Да, конечно, идем. Зачем сейчас смотреть на карту? Когда не знаешь места своего нахождения, карта ничем не поможет. Теперь беги, догоняй голову колонны. Но ничего, хоть согреемся.

Колонна останавливается, люди падают, многие сразу засыпают. Их сверху укрывает снег.

Зачем капитан Ярунов, новый мой заместитель по строевой части, остановил батальон?

- Дорога! Дорога, комбат!..

Я скорее понял, чем расслышал слова. Топнул ногой - твердо. Действительно дорога. Она тянулась поперек нашего движения, была пустынна и мертва. Ни следа, ни души.

Куда идти? Вправо или влево? А не все ли равно, надо идти. И тогда куда-нибудь выйдем.

Я выслал вперед Пятницкого с двумя автоматчиками и приказал поднимать батальон.

Тронулись. Строго придерживаемся дороги. Она переметена сугробами, как волнами, и с нее легко сбиться.

Прошло не более часа. Я уже хотел сделать привал, как из снежного облака вынырнул Пятницкий.

- Впереди какие-то дома. Слышен лай собак. Возможно, овчарки. Автоматчиков оставил возле дороги. Если что - они прибегут.

Мысли обгоняют одна другую. Может быть, там немецкий заслон? Или линия обороны? Машинально, по привычке, отдаю приказ Гусельникову - его рота идет головной:

- Восьмой роте развернуться и занять оборону!

Начальника штаба вместе с Пятницким и группой бойцов высылаю к домикам. Тут же вызываю командиров подразделений и, пока жду их, укрываюсь от ветра за высоким сугробом. Мысли невеселые: вдруг немцы, может быть, даже с танками? И Зинченко хорош. Несколько раз развертывали рацию молчит. Но при чем тут командир полка? Я же сам завел батальон черт знает куда!

- Товарищ комбат, командир седьмой роты капитан Куксин по вашему приказанию явился.

Подтянутый, стройный, свежий, как будто и не было этого тяжелого марша, Куксин своим докладом вывел меня из раздумий.

Я поднял глаза - ротный стоит навытяжку.

- Садись рядом.

- Есть садиться рядом.

Даже в такой обстановке капитан Куксин, как военный человек, был безупречным.

Пришел Панкратов. Этот устало поднял руку к шапке и просто сказал:

- Панкратов. В роте все нормально.

Когда собрались все командиры, я поставил задачу. Батальон занял круговую оборону. К тому времени метель стала утихать.

Вдали, куда ушел с бойцами начальник штаба, стали вырисовываться крыши домов. Потянулись томительные минуты ожидания.

Гусев вернулся веселым и оживленным.

- Вот, комбат, и конец мучениям. Там село. Немцы из него ушли. Село целехонькое.

Усталость как рукой сняло, будто бы ее и не было. И настроение у солдат сразу изменилось. Иду вдоль колонны и слышу шутливый разговор:

- Как хорошо окопались в снегу, посидеть бы в обороне, нет же, бросай оборону и куда-то иди.

- Вот я на фронте почти три года. И сколько же построил оборонительных укреплений! Волос на голове меньше.

- Ну, Семен, - отвечали ему, - если считать по твоей голове, то немного же ты построил этих укреплений.

- Верно. У него волос на голове, как у бабы на коленке.

Звучит дружный хохот.

- Чего ржете? - сердито говорит старшина. - Вам бы еще километров пятьдесят по целине отмерить, небось перестали бы ржать-то.

- Не шуми, старшина, нам отмерь хоть сотню километров. Нашел чем пугать!

На второй день к вечеру в одном из населенных пунктов собрался весь полк. В буран наш батальон хоть и отклонился от своего направления, но ненамного - километров на семь. Шли-то мы по компасу строго на запад, а запад - ориентир безошибочный.

Штаб полка разместился на окраине, в старинном замке. Батальоны расположились в крестьянских хатах, крытых соломой. В тот день Зинченко собрал всех командиров батальонов и спецподразделений для разбора марша.

Я поднимался по широким мраморным ступеням богатого панского замка и думал: "Вот он, капитализм без прикрас. Здесь - роскошь, в избах бедность". Полы в коридоре были паркетные, горели огнем. Под потолком в длинном коридоре висели дорогие замысловатые люстры. А в крестьянских хатах - земляные полы, сквозь подслеповатые окна едва пробивается свет, у большинства тут же, в хате, и скот.

Первыми докладывали комбаты Кастыркин и Боев. Обозы батальонов пришли все еще не полностью, батареи 45-миллиметровых пушек увязли километрах в пятнадцати. Много лошадей пало. Второй день нет фуража. Люди сидят на сухом пайке, но и он на исходе.

В общем, положение оказалось сложным. И не только в нашем полку. Не лучше обстояло дело во многих других частях. Мы прошли большой путь, оторвались от своих баз. К тому же много трудностей принесла нам зима, снежная и суровая. Дороги заметало, часто шли целиной.

В феврале наступление приостановилось.

С тех пор прошло более сорока лет. Многие и по сей день живо вспоминают ту пору. Говорят, обсуждают разные подробности. Некоторые пытаются произвести ревизию Висло-Одерской операции, мол, надо было в феврале 1945 года овладеть Берлином и тем самым закончить войну.

Я командир маленький, не мне судить об операции во всем масштабе. Но я знаю, что в феврале 1945 года наши тылы отстали и нам не хватало очень многого. Люди испытывали предельную усталость, а ряды бойцов сильно поредели. Войскам требовался отдых.

После тяжелых переходов польская земля осталась позади. Перешли старую - довоенную - польско-германскую границу. Получили приказ: занять оборону фронтом на север. 756-й полк разместился в районе небольшого городка Флатов. Юго-западнее, в Шнайдемюле, шли бои. Хотя крепость с окруженными немецкими войсками и осталась в нашем глубоком тылу, но фашисты продолжали сопротивляться. Они отклонили советские предложения сложить оружие.

14 февраля противник ценою огромных потерь прорвал кольцо окружения и двинулся строго на север - в Восточную Померанию, где сконцентрировалась крупная группировка фашистских войск. Гитлер планировал использовать ее для флангового удара по войскам 1-го Белорусского фронта, стоявшим на Одере.

Полковник Зинченко поставил задачу: третьему батальону немедленно по тревоге выдвинуться на высоту 69,5, через которую проходит дорога из Шнайдемюля в Померанию, занять оборону и задержать продвижение противника до подхода основных сил полка.