Чекисты рассказывают. Книга 5-я - Марченко Анатолий Тимофеевич. Страница 14
Это был пассажирский поезд, следующий во Владивосток. Шабров проверял ходовую часть вагонов.
Стояла осень, сухая и теплая. Все радовало глаз: пестрый наряд берез, синее безоблачное небо, чистый прозрачный воздух. Настроение у Шаброва было приподнятое.
У одного из вагонов он увидел Грачева. Решение созрело в одну секунду. Когда Грачев поравнялся с Шабровым, тот слегка наклонил банку с маслом и прислонил горлышко к свертку.
Масло пролилось на бумагу. Грачев остановился, посмотрел на сверток. На его лице вспыхнуло негодование. Он хотел было обругать или ударить Шаброва, но последний опередил:
— Дорогой господин, извините! — Шабров стоял, полусогнувшись, перед Грачевым с виноватым видом. — Я сейчас все исправлю, — заторопился он. — Ради бога, не ругайте меня. Это грозит мне большими неприятностями. Постойте, пожалуйста, здесь, я мигом принесу чистый лист бумаги.
Грачев в растерянности остановился. «Литература должна быть отправлена, но с таким пятном посылать нельзя!»
— Давай. Побыстрей. Сколько минут еще будет стоять поезд?
— Еще двадцать минут. Я мигом.
Шабров помчался. Грачев положил сверток на платформу, закурил. Издали увидел нужного проводника, кивнул, чтобы тот подождал.
В служебном помещении Шабров отыскал большой лист оберточной бумаги и вскоре был возле Грачева.
— Давайте, я упакую. Можно выбросить старую обертку?
— Да... Пожалуй... — задумчиво отвечал Грачев. — Него доброго, масло проникнет внутрь.
Шабров распаковал. На одной из брошюр — а в свертке лежали стопкой брошюры — он прочитал: «Трудовая крестьянская партия». Быстро завернул в чистую бумагу и перевязал шпагатом.
— Вот. Извольте. — Приподнял с платформы: — Вам поднести?
— Нет. Я сам, — решительным тоном сказал Грачев и взял сверток. — А ты здесь всегда работаешь?
— Да, господин. Если вам что-нибудь нужно, вы легко можете меня отыскать. Меня все здесь знают. Спросите Ивана Шаброва.
— Хорошо. Спасибо. — Грачев пошел к передним вагонам.
Шабров продолжал работу. Время от времени он посматривал в ту сторону, куда ушел Грачев. Увидел, как тот подошел к проводнику одного из вагонов. Разговаривали они недолго. На станцию Грачев возвратился без свертка.
Закончив работу, Шабров подошел к знакомому машинисту.
— Василий Степанович, ты знаешь в Гродеково Сергеева?
— Знаю.
— Можешь передать ему несколько слов?
— Говори.
— Проводник одиннадцатого вагона везет посылку от Грача...
— Что это значит?
— Он поймет. Скажи, передал Шабров. До свидания.
Евгений Ланговой больше года работал учетчиком на Мулинских угольных копях. Жил в небольшой комнатке деревенского дома. К нему никто не заходил, близких знакомых у него не было, да он и не стремился и заводить. Особенно тоскливо было по вечерам, когда опускались сумерки: местные жители собирались семьями, ужинали, занимались хозяйственными делами. Многие эмигранты, те, у кого не было семьи, жили в казармах, развлекались как могли: играли в карты, пьянствовали. С ними Ланговой старался не общаться.
В такие вечера Ланговой много читал. Книги он брал у Рудых, с которым познакомился по рекомендации Куксенко. Рудых работал секретарем второй конторы угольных копей и был своего рода начальником. Он имел небольшую библиотеку. В основном это были церковные книги, но попадались сочинения и русских классиков: Бунина, Достоевского, Куприна.
Ланговой читал запоем. Особенно ему нравились произведения Бунина, его ясный, красочный язык. Достоевского он не очень понимал, но каждая страница заставляла его задумываться, он много размышлял о цели жизни.
Часто вспоминал Ольгу, мечтал о своей семье. Но это потом, когда он выполнит порученное задание...
Однажды в субботу Ланговой выехал в Харбин. Остановился в небольшой харчевне. Походил по магазинчикам, а когда совсем стемнело, опустил в почтовый ящик открытку с видом на Сунгари, адресованную в Хабаровск. Это означало, что он жив и у него все в порядке.
У Лангового был адрес и пароль к Ивану Шаброву в Пограничной, но этим адресом он мог пользоваться в том случае, если у него будет что-то очень важное или он окажется в безвыходном положении. Но ни того, ни другого пока не было.
Проходили дни тягучие и однообразные, как осенние дожди. И не с кем было даже поделиться. Но однажды вечером, когда Ланговой возвратился с работы, в дверь постучали, и в комнату ввалился высокий плотный мужчина, в котором Ланговой тотчас узнал Куксенко.
— Послушай, Яков, — имя у Лангового было здесь вымышленное, — у меня к тебе дело. — Куксенко торжествующе посмотрел на Лангового. — Пойдешь с нами. На ту сторону.
Возвращение на Родину в составе банды не входило в планы Евгения Лангового и Невьянцева. Перед Ланговым были поставлены совсем другие задачи: установить связь с белоэмигрантскими организациями. Через них проникнуть в японскую разведку. Предложение Куксенко не вписывалось в эти планы, нарушало их. Прикинув это, Ланговой решил выиграть время. Он ответил:
— Нужно подумать...
— Будем готовить восстание. Группу формирует есаул Бондаренко. Слыхал о нем?
— Пока нет...
— Мужик боевой. Наша задача — проникнуть в Сучанский и Шкотовский районы, разрушить железнодорожные мосты, прервать сообщение Хабаровск — Владивосток. Затем разрушить угольные копи. По пути следования организовать повстанческие ячейки в Шмаковском, Яковлевском и других районах. Затем, опираясь на тех людей, кого я знаю и которые мне помогали, поднять восстание. Нас обещала поддержать японская армия. Нужно только продержаться до тех пор, пока не подойдут отряды из Маньчжурии. Понял?!
— А почему вы уверены, что народ поднимется? Что нас не разобьют еще до подхода японских частей.
— Так сказал большой генерал из японской армии. У них есть точные сведения.
— Дело серьезное. Я с удовольствием буду участвовать. Но сейчас я не могу дать согласие. Должен посоветоваться с Рудых. Можете подождать два часа?
Ланговой не мог прямо отказаться от участия в такой операции. Куксенко по-своему понял бы его поступок, расценил как дезертирство. Дальнейшие контакты с главарями эмигрантских организаций были бы обрезаны, и Ланговой оказался бы в изоляции. С другой стороны, многие знали о принадлежности Рудых к организации «Братство русской правды». И расчет Лангового был построен на том, что об этом знает и Куксенко. И будет считать Лангового тоже участникам этой организации... А там видно будет.
— Давай, советуйся. А я тут поговорю еще кое с кем. Потом зайду. — Куксенко вышел, не попрощавшись.
Когда Ланговой вошел в дом, где жил Рудых, было довольно поздно. Но в доме еще не спали. Ланговой открыл дверь:
— Можно к вам, Илларион Александрович? Есть разговор.
— Пойдем, поговорим. — Рудых увел Лангового в другую комнату. — Что стряслось?
Ланговой рассказал о своем разговоре с Куксенко.
— Я давно к тебе присматриваюсь, — сказал Рудых, выслушав Лангового. — У меня к тебе будет более важное дело. От предложения Куксенко ты откажись.
— Какое дело?
— Хочешь работать в нашей организации — «Братство русской правды»?
— Что нужно делать?
Рудых подошел к письменному столу и достал какую-то бумагу. Передал ее Ланговому. Большими буквами было напечатано: «Клятва».
— Подпиши, а потом у нас будет разговор.
Ланговой взял ручку и подписал.
— Ты будешь называться братом номер сорок два. Никто, кроме меня, не будет знать твоей фамилии. И ты не будешь знать никого, кроме меня. Отныне я для тебя брат номер тридцать девять.
— Я понял.
— Твоя невеста живет в Хабаровске?
— Да.
— А где работает ее брат?
— В армии. В Хабаровске.
— Ну хорошо. Ты будешь работать со мной. Что и как нужно делать, я скажу тебе после. А Куксенко объяви, что с ним не пойдешь. Я тебя не отпускаю.
— А как же...
— Если Куксенко будет настаивать, скажи ему, что я получил приказ № 5 помощника наместника БРП на Дальнем Востоке, генерала Сычева, нашего брата номер 211. В приказе сказано: «В связи с обострением общей обстановки, для успешного развития работы, учредить особый приграничный отдел БРП, который именовать «Приграничный отдел». Временно исполняющим обязанности начальника Приграничного отдела назначается Рудых, брат номер тридцать девять». Куксенко, как член нашей организации, обязан подчиниться. Ты будешь работать при штабе Приграничного отдела.