Время вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада". Страница 224

  Звонарь дернул одну из веревок, и самый большой колокол загудел. Каниан сцепил зубы. Гул как будто переместился из пространства под сводами прямо в его многострадальную голову.

  Первый удар. Каниан с усилием оторвался от стенки - единственного островка относительной безопасности на продуваемой ветрами верхушке колокольни - и склонился над проемом в центре площадки.

  Второй удар. Он разглядел в трех метрах под собой звонаря и лежащего снайпера.

  Третий удар. Иргендвинд свесился в проем, левой рукой крепко держась за доски, и прицелился. На площадку снизу упала тень.

  Снайпер дернулся и стал разворачивать голову.

  Четвертый удар. Выстрел. С трех метров не попасть в практически неподвижную цель было сложно. Голова королевского стрелка дернулась и упала на доски. По площадке потекла кровь. Звонарь невозмутимо раскачивал веревку, как будто ничего не произошло. Отец Бенедикт сказал правду: ему не помогли, но и мешать не стали.

  Пятый удар. Каниан втянулся назад на площадку и нащупал винтовку.

  Шестой удар. Иргендвинд подхватил оружие и стал спускаться по деревянной лестнице. Та дрожала под ногами. Каниан зажмурил глаза. Пятнадцать метров для него оказались как-то слишком.

  Когда колокол ударил в седьмой раз, он уже стоял на площадке. Оставалось сделать не так уж много дел. Каниан оттащил труп в сторону - проверять пульс у человека с развороченным затылком было лишним - и заменил его винтовку на свою.

   К моменту, когда колокол отзвонил десять раз, Иргендвинд лежал на позиции, чувствуя, что сердце колотится почти в горле. По шее ползло что-то холодное. Каниан потянулся это "что-то" снять и обнаружил на пальцах кровь. Тот факт, что колокол больше не звонит Каниан скорее осознавал по тому, что видел неподвижные веревки. В голове у него гудело почти с той же громкостью, что и несколько секунд назад.

  "Зараза!" - Иргендвинд раздраженно вытер руку о штаны. Было очень неподходящее время, чтобы пугаться возможной глухоты. Следовало успокоиться и навести прицел. Не так уж много дел ему оставалось сделать в жизни, поэтому сделать их следовало хорошо. "У меня не меньше полутора часов. За это время голова пройдет. Все в полном порядке. Я знаю точное расстояние до цели. У меня четырехкратная оптика, погодные условие приемлемые, не самая плохая позиция. Нужно только как следует навестись...".

  Народу все пребывало. Разумеется, король же обещал дармовое угощение. На то, что Асвельд получил от Иргендвиндов после трагического и безвременного конца этого рода, он мог кормить всяческую шваль еще долго.

  Каниан вырос в стране, где к двадцати годам человек становился или подлецом, или покойником. Видимо, такова была плата за бескрайние сапфировые небеса, цветущую сирень и чистые озера его родины. Калладцы, и после конца Темных веков носившиеся со своими рыцарскими добродетелями как курица с яйцом, в лучшем случае называли эфэлцев "торгашами". В каком-то смысле даже справедливо: в Эфэле продавалось и покупалось все. Титулы, брачные партии, офицерские патенты, места в Сенате - что угодно, имелись бы деньги. У Каниана деньги всю жизнь были. Вернее, у него было все - дом, роскошные обеды, звание, любовницы - и, главное, полное отсутствие жалости к тем, у кого всего этого нет.

  А потом все закончилось. Король решил, что лучший способ рассчитаться по долгам - избавиться от кредиторов, и Иргендвиндов не стало в два дня. Ни отца, ни девочек.

   "Выродок поганый, я могу понять, за что убивать нас. Я не понимаю, за что убивать наших женщин. Их можно выдать замуж за "нужных" людей, выдворить из страны, пустить по миру - все, что угодно. Но не следовало душить их в стенах монастыря и валить все на лихорадку. Вот не следовало тебе этого делать..."

  Каниан сморгнул. Как ни странно, за последние дни он плакал только один раз. Устроил отцу Бенедикту, своему бывшему учителю божьего закона, настоящую громкую истерику, которая больше пристала бы Изольде, за что больно получил по лицу. И осознал, что что-то делает неправильно. Теперь, чтобы решить проблемы, недостаточно стало топнуть ножкой и отдать приказ дворецкому. Он взял себя в руки, с удивившим его самого спокойствием переоделся, сходил на вокзал ранним утром и получил свой багаж по квитанции. В монастырь он вернулся уже с винтовкой и четким планом действий.

  Бенедикт, конечно, догадывался, что бывший человек по имени Каниан Иргендвинд не воробьев станет из винтовки снимать, однако мешать не стал. А сегодня утром молча положил ему руку на плечо, но ничего не сказал и знаменем не осенил, как делал это обычно. Эфэлская церковь не благословляла на убийства прямо. Свое лучшее благословение Каниан получил в форме мотка толстой веревки, кошелька с деньгами и звонаря, предупрежденного о том, что не нужно обращать внимание на происходящее вокруг.

  Труп в двух метрах за спиной мешал сосредоточиться. Каниан несколько раз оборачивался, чтобы зачем-то убедиться в совершенно очевидной вещи - мертвые не ходят. Королевский снайпер лежал точно там, куда он его оттащил, в точно той же позе, и только крови стало больше. В конце концов, Иргендвинд несколько успокоился и снова стал смотреть в прицел.

  От площади, по которой вскоре поехал бы кортеж, его отделяло шесть сотен метров. Попасть с такой дистанции нелегко, но вполне возможно. Найти подходящую точку на расстоянии в четыреста метров, где шанс промахнуться был минимален, не удалось.

  Звонарь поднялся снова и отбил одиннадцать. К этому моменту Каниан уже сделался совершенно, как бывают спокойны мертвые, и ничего не боялся.

  Кортеж ехал медленно. Белые кони, красные плюмажи на них, сверкающая перевязь короля, ливень драгоценностей на груди королевы, золотистые кудряшки принца, две принцессы в белых платьях, летящие лепестки. Все как в сказке.

  Каниан медленно провожал их движение стволом винтовки. Он знал, что у него есть только один шанс попасть и знал, что времени мало.

  Король стоял и махал рукой. Принц сидел напротив него, вместе с девочками. Королева была почти скрыта за мужем. При неудаче имелись все шансы убить ее.

  "С женщинами воюют или никто, или все. Не я это начал".

  Каниан никогда в жизни не смотрел на такое количество нарядных людей через оптический прицел. Это выглядело очень странно.

  "Все. Пора".

  Он сцепил зубы, задержал дыхание, дождался паузы между ударами сердца и плавно нажал курок. Каниан целил чуть выше и правее, остальное должны были доделать ветер и деривация, на таком расстоянии незначительная.

  Самого полета пули Каниан, конечно, не увидел. Он только видел, как от головы короля отлетает солидный кусок. Падающая корона сверкнула в солнечных лучах, но Иргендвинду было не до деталей. Следовало срочно снимать вторую цель, пока охрана не догадалась прикрыть принца. Мальчишка подскочил, словно подброшенный. Королева, наверное, кричала. Каниан видел ее искаженное лицо не очень четко.

  Они еще не поняли, что происходит. Так в Эфэле королей не убивали. Их травили, душили, однажды даже казнили, но еще никогда в них не стреляли в их собственной столице, среди бела дня и в государственный праздник, под летящие в небо цветы и смех простонародья.

  Каниан передернул затвор. Навел прицел на принца.

  Ему только исполнилось одиннадцать лет. Не он отдал приказ убить Ирэну, Инэссу и Альму. Он вообще был почти ни при чем. Примерно как Каниан, который просто родился не в той семье. Сам по себе он не волновал никого - только как придаток к делам отца. Это их роднило. И еще половина общей крови.

  Бенедикт, конечно, не думал, что Каниан это сделает. Даже Каниан до последней минуты не был уверен, что станет это делать.

  Выстрел.

  Каниан зажмурился. Когда он открыл глаза, от златокудрого принца в лучших эфэлских традициях не осталось ничего. Мальчишка дернул головой, пуля прошла чуть левее и ниже и в куски разнесла ему челюсть. Даже если парень еще жил, долго бы такое недоразумение не продлилось.