Время вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада". Страница 307
- Куда уж понятнее. Хотя на словах это тоже можно было сказать.
- Не криви морду. Это чтобы лучше запомнил. Держи, - Винтергольд извлек из нагрудного кармана плоскую флягу и протянул сыну. - Дома прочитаешь.
Эдельвейс поднял брови, но никак не прокомментировал. Отец был не из тех людей, кто оговаривается, да и он сам на слух не жаловался.
- А сейчас возвращайся и жди меня. Всех остальных - спускай с лестницы. У тебя разболелась рука, голова и вообще что угодно. Ты ж маменькин сынок, она это умела.
Судя по количеству упоминаний бывшей жены на единицу речи, Винтергольд оказался взвинчен до последней крайности. Эдельвейсу даже огрызаться не хотелось. Вряд ли он мог сказать о браке зрелого жандармского тогда еще полковника и юной прелестной бесприданницы что-то такое, о чем народ не говорил, не пел и не писал последние несколько сотен лет. Тем более, что двадцать два года назад над историей внезапно обретшего раскидистые рога жандармского начальника вдоволь позубоскалили вся столица и провинция.
- Хорошо.
В дверях Винтергольд обернулся:
- Жизнь собачья, - зачем-то сказал он.
Эдельвейс промолчал. Он был зол, а, когда злился, старался говорить как можно меньше. В двадцать лет еще можно высказать всемогущему батюшке все, что думаешь о жизни, лишиться наследства, наворотить романтичных глупостей и повеситься где-нибудь в нумерах, но в тридцать это уже как-то не очень серьезно звучало бы.
- Ты еще можешь взять билеты до Виарэ... - начал отец старую песню.
- ... потому что я маменькин сынок, да? И по этой же причине я торчу на этой голубятне, а не прожигаю жизнь где-нибудь в ресторане, как какой-нибудь Маэрлинг.
- Ты меня не понял.
- Да вас вообще мало кто понимает.
- Ты здесь торчишь, потому что Амалия - надеюсь, ее последний душка еще не сдал ее куда-нибудь в варьете - так и не сумела испортить породу.
- Нет, - Эдельвейс проскользнул мимо отца, едва не задев его плечом. - Потому что я вообще не собака. При любой собачьей жизни я не хочу быть собакой, ни породистой, ни цепной, ни какой угодно еще.
Во второй половине дня Эдельвейс получил две новости. Вернее, одну новость он получил, а вторая к нему пришла. Первая заключалась в том, что карета с двумя генералами - тщательно проверенная карета самого Винтергольда - взлетела на воздух, едва отъехав от Третьего отделения, и что выживших нет. К ней прилагалось сочувствие полковника Майлза и его заверения, что сыну великого человека всегда будут рады в их стенах. Заверения Эдельвейс отправил в камин сразу, чувствуя, что его трясет. Отец, конечно, разменял шестой десяток и, конечно, с его профессией он вообще долго прожил, но история с бомбой в голове все равно не укладывалась. Хотя, казалось бы, что могло быть более ожидаемым концом для шефа жандармов, чем бомба в карете? Разве что бомба в коробке конфет на именинах.
С четырех пополудни до девяти вечера Эдельвейс молча сидел в гостиной, не испытывая ровно никакого желания думать и действовать. Он не плакал, не хотел напиться, даже, по большому счету, не чувствовал грусти, или горечи утраты, или что там полагалось ощутить сыну, внезапно получившему большое наследство и еще большие проблемы в наследство. Он в прострации смотрел на потухший камин, в котором еще днем в пепел сжег тридцать фотографических карточек.
Во фляге не оказалось ничего, кроме инструкции, вырезанной на коже с внутренней стороны. Вернее, даже не инструкции, а секции, шкафа, полки и порядкового номера книги из их домашней библиотеки. Книга - толстенный том бессмертной классики с роскошными репродукциями гравюр - не содержала в себе ровно ничего интересного. Эдельвейс не сразу обратил внимание, что страницы с иллюстрациями слишком толстые даже для издания конца прошлого века. Вооружившись ножом для разрезания бумаги, он довольно быстро извлек на свет тридцать карточек. Человеку, который их собрал, оставалось только пожелать сдохнуть в муках, потому что с фотографий смотрели дети, старшему из которых на вид было лет четырнадцать. "Объект 72. Кай. Родители - неизвестно. АП - "Метелица". МК - 1. ФВ - средняя. ПВ - сильно выше средней. ПС - удовлетворительное. Особо опасен. При устранении использовать схему В-12." "Объект 79. Матильда Фрер. Родители - неграждане, ид. номер 11243/15, 11856/15. АП - "Снежинка". МК - 2. ФВ - средняя. ПВ - ниже средней. ПС - удовлетворительное. Опасна. При устранении использовать схему Б-5." "Объект" Агнесс Триссэ, Белинда Виро, Альберт Грэссэ. Их там было три десятка, опасных и особо опасных детишек, с милыми кличками зимне-вьюжной тематики, "Снежков", "Поземок" и "Снегирей", с "удовлетворительным" психическим состоянием и оптимальной схемой устранения. При мысли, что это и есть полулегендарное Вету, Эдельвейсу стало тошно. Он многого ожидал от самых сильных калладских магов, но почему-то думал, что все они взрослые люди, наверное, даже лет за тридцать, то есть старые для магов. Но эти оказались молодыми даже для магов. И даже на этих, очевидно, не вчера сделанных фотографиях их лица уже были подернуты мутью, а черты аккуратно подведены карандашом. Мальчика по имени Кай вообще скорее нарисовали, чем сняли на фотоаппарат.
В любом случае, Эдельвейс перенес нужные данные в записную книжку, предварительно зашифровав, а затем сжег все в пепел. Потом пришли новости об отце. Он сидел и смотрел в потухший камин. А вечером вошел дворецкий, у которого отродясь не было семьи, и вежливо сообщил, что положил дочку спать на первом этаже в комнате для слуг, а сын сегодня очень просил лично подать молодому господину чай, если мессир Винтергольд не возражает.
Эдельвейс еще не настолько сошел с ума, чтобы на ночь глядя бегать по собственному дому с пистолетом наперевес. И вряд ли дворецкий, безупречно служивший его отцу четверть века, тронулся умом без каких-то очень веских причин. По-видимому, некая веская причина очень хотела попасть на чай. С тем же успехом причина, например, могла бы снарядить дворецкого двустволкой и каким-то менее мирным желанием, чем уложить несуществующую дочку спать и приобщить сына к ремеслу. Поэтому Эдельвейс даже возражать не стал. И не особенно удивился, когда "сын" дворецкого оказался похож не на дворецкого, а на фотографию мальчика с агентурной кличкой "Метелица".
Парень спокойно вошел и поставил на столик поднос с заварником и двумя полными чашками. Правда, без приглашения не сел, чем отчасти сгладил прескверное впечатление. Эдельвейс подождал секунды три, потом кивнул на кресло. Вету молча опустился туда и застыл, сложив руки на коленях, как примерный ученик. Как будто решил дать себя рассмотреть, прежде чем начать говорить.
Эдельвейсу бросилось в глаза, что на парне совершенно обыкновенный студенческий мундир, щедро покрытый бурыми пятнами с правой стороны. В остальном маг выглядел настолько обычно, что даже взгляду не за что зацепиться. Разве что глаза оказались темноваты для этнического калладца, хотя черты лица были вполне калладские и вместе с тем абсолютно никакие.
- Ваш дворецкий не пострадает, - спокойно сообщил Вету, видимо, решив, что осмотр окончен. - Если мы с вами договоримся, вообще никто не пострадает.
- Неужели, - фыркнул Эдельвейс. - А кто пострадает, если не договоримся?
- Врать не буду, сначала пострадает вы, - и не подумал смутиться гость.
- Вы мне угрожаете?
- Ни в коем случае.
- С кем вообще честь имею?
- Меня зовут Кай, до сегодняшнего утра я состоял в подразделении Вету. И я не думаю, что говорить со мной - честь для вас, - гость держался настолько спокойно, что Эдельвейсу явственно захотелось как следует съездить ему по лицу.
- И вы чудесным образом уволились в тот же день, когда на моего отца совершено первое успешное за тридцать лет покушение?
Парень неприятно улыбнулся, склонив голову на бок: