Время вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада". Страница 309

  Нордэна, долго не раздумывая, пошла к огню, на этот раз внимательно глядя под ноги. Девочкой она здесь частенько бродила и помнила, как коварны эти камни: дом, где они с отцом жили после смерти матери, стоял километрах в трех от этого места, в лесу. Тропинку замело снегом, но Ингрейна дошла, поражаясь, что, оказывается, помнит, как и куда наступать.

  Фигурка в мехах обернулась на звук, когда до нее оставалось шагов десять, и нордэна не особенно удивилась, увидев под косматой шапкой лицо девчонки с голубыми глазами и обрамляющие его почти белые косички, заплетенные криво и неаккуратно.

  Папа был военным моряком, вязал отличные узлы, но совершенно не умел управляться с косичками и ленточками.

  Девочка у костра смотрела на Ингрейну настороженно, но без враждебности. К лежащему неподалеку самострелу она, во всяком случае, не потянулась.

  - Ветер крыльям, - поздоровалась нордэна принятым на островах приветствием. Девочка сдвинула белесые брови, нахмурившись, но встала и серьезно ответила:

  - Железу - кровь.

  Разглядывая собственное лицо, помолодевшее на добрые два десятка лет, Ингрейна почти забыла, что видит галлюцинацию и, наверное, умирает.

  - Я могу погреться у твоего костра?

  - Грейся.

  Девочка как будто совсем перестала обращать на нее внимание. Она напряженно смотрела на холодную темную воду и такое же небо.

  - Уже поздно, иди домой, - сказала Ингрейна. - Тебя отец заждался.

  - Я жду маму, - буркнула девочка. - Как они с братом вернутся, если не увидят огня?

  "Они никак не вернутся", - подумала Ингрейна. Они все так ждали братика - и мать, и отец, и она сама, она даже ему что-то связала, то ли носки, то ли шапочку, уже не помнила. Никому не могло прийти в голову, что мать умрет родами. Ингрейну она произвела на свет без особенных проблем, и все были уверены, что у нее легко может быть еще несколько детей. Ей завидовали, кто по-хорошему, кто - не очень. Вот только роды убили и Ингихильд, и так и не увидевшего дневного света Бьорна.

  Потому что пять сотен лет назад люди поиграли в богов, а боги взяли и не простили. Жрицы, конечно, рассказывали не так, но Ингрейна буквально кожей чувствовала это брошенное из глубины веков проклятие, которое не смыть ни водой, ни кровью. Еще до того, как узнала, что ее род оборвется на ней. Их много было таких - неаккуратно оборванных ниток, будто на станке у нерадивой мастерицы. И, как бы ни старалась Нейратез, узор победы из жил, полных гнилой, испорченной крови, она бы не сплела.

  Ингрейна поглядела на покрытый инеем шарф девочки, над которым поднимались клубки пара. Кажется, делалось все холоднее. Может, когда-то прежде она и сидела на утесе ночи напролет - нордэна не помнила. Точно она могла сказать только то, что это не помогло.

  - Иди домой, я подежурю у огня. Если твоя мама придет, я скажу ей, что ты ее ждала. А тебя дома ждет папа и он волнуется. Иди домой.

  - А где ты возьмешь хворост, если до утра не хватит?

  - Дойду до леса. И ты принесла много хвороста, если жечь с умом, до утра хватит.

  Девочка еще мгновение поколебалась, но все же подняла самострел и поправила шапку.

  - Скажи ей, чтобы они поторопились. Папа без них много пьет. И еще его хотят женить второй раз, а он не хочет. Стал чаще плавать к Белой Мгле. Пусть мама возвращается быстрее.

  У Ингрейны перехватило горло.

  - Я ей скажу. Иди. И тебе не обязательно жечь здесь костер каждую ночь. Ты можешь взять свечу и сделать фонарь в стекле, тогда он будет светить всем, и маме тоже.

  Девочка серьезно кивнула, качнув белыми косичками, на концах облепленными льдинками.

  - Верно. Мы с папой сделаем фонарь и повесим над обрывом, чтобы всем в пути было светло. Спасибо! Пусть боги тебя хранят. Ты похожа на маму.

  Ингрейна лишилась матери в полные восемь лет, но помнила ее почему-то очень смутно. Ее память сохранила только длинные-длинные, как у сказочной колдуньи, почти белые волосы и самые прекрасные на свете руки, раскатывающие тесто. Красивая и добрая. Ничего общего с ней самой.

  - Будь сильной. Иди.

  Ингрейне сделалось безумно жаль, но это было единственное напутствие, которое она могла дать.

  Нордэна проводила удаляющуюся фигурку взглядом. Девочка пропала из видимости почти сразу, словно вьюга радовалась возможности сожрать последний кусочек тепла в ледяном мире. Пока они говорили, белая круговерть подошла почти вплотную, до границы метели оставалось шагов десять, но гула больше не доносилось. Пелена просто как будто отрезала весь остальной мир и вроде бы остановилась.

  Ингрейна бросила в огонь пару веток и смотрела в пляшущее пламя, не думая особенно ни о чем. Она, наверное, просто умирала, ей, наверное, вкололи много морфия, вот она и увидела какие-то вещи, которые видела в детстве, но как-то не так.

  К костру медленно подкатилось большое, ярко-красное, спелое яблоко. Такое круглое и красивое - просто загляденье. На Архипелаге подобной красоты не росло. Этот гость, без сомнения, явился из Рэды или еще откуда-то с юга. Ингрейна с удивлением уставилась на заморский сувенир, очень странно выглядящий на белом снегу.

  Галлюцинация становилась чем дальше, тем неправдоподобнее. Нордэна потянулась за яблоком, но оно весьма ловко увернулось и откатилось на пару шагов назад, к границе метели. Почти одновременно оттуда выступил парень лет шестнадцати на вид в серой форме, чем-то похожей на военную, но без единого знака различия. Все бы хорошо, но ветер, рвавший волосы Ингрейны, даже складок его одежды не шевелил. И следов за ним тоже не оставалось.

  - Неприлично трогать чужие маяки, госпожа полковник, уверен, этому вас учили, - без улыбки сообщил он. Ингрейна обратила внимание, что черты лица у него то нормальные, то будто какие-то стертые, если сморгнуть или посмотреть с другого ракурса. И глаза разного цвета, один темный, другой очень светлый. - Я вас обыскался, ну здесь и месиво.

  - Ты - смерть? - равнодушно спросила Ингрейна. Ждать здесь кого-то еще было бы странно.

  - Может, и смерть, да не ваша, - парень подхватил яблоко и сел у костра, напротив Ингрейны. Теперь она очень хорошо видела, что один глаз у него человеческий, карий, а второй какой-то не людской, очень равномерного серого цвета с крохотной точкой зрачка. - Вы - люди - очень интересные существа.

  - Не сказала бы.

  - А я сказал. Кому-то в жизни ни в чем не отказывают, и они вырастают ублюдками, готовыми самолично придушить собственного брата и его малолетних детей ради вещей, которые у них есть и так. Или научить их живьем закапывать щенков, например. А кого-то всю жизнь третируют как скотину, а он все равно ведет себя так, будто в мире есть справедливость и за поступки придется отвечать. Хотя прекрасно видит, что ничего подобного в мире нет и быть не может. Удивительно.

  - Меня не очень удивит, если в мире есть справедливость и за поступки придется отвечать. Во всяком случае, меньше, чем полагается, за зло еще никому платить не приходилось.

  - Ваш нордэнский катехизис?

  - Да.

  - Все еще в него верите?

  - Я по нему жила, какая уже разница.

  - Вот уж вас, мне кажется, это должно бы здорово удивить. Про справедливость и расплату.

  Ингрейна пожала плечами и подкинула в костер еще одну ветку.

  - Ты пришел меня отсюда забрать, смерть, да не моя? Колоколов, значит, не будет?

  Парень поежился:

  - Отсюда - это откуда? Вы сейчас лежите в палате реабилитации и морфина в крови у вас столько, что это скорее кровь в морфине. А до этого семь часов лежали на операционном столе, и над вами колдовал - другого слова не подберу - хирург. Возможно, чудо получится, а, может, и нет. Я тут ничем не помогу.

  - А ты мне помогать пришел?

  Парень склонил голову на бок, так что страшноватый светлый глаз почти полностью оказался под длинной челкой.

  - Если честно, я пришел на вас посмотреть.