Заметки с выставки (ЛП) - Гейл Патрик. Страница 21

Он не стал возражать или жаловаться, а просто продолжал искать, сравнивать и сортировать, пока она проскользнула обратно в пещеру и быстренько пописала в песок. Она сменила халат и купальник на хлопковое белье, запудренное песком, надела выцветший сарафан в маках и попахивающие тряпичные тапки.

— Нашел! — крикнул он.

— Ну, я рада. Давай поглядим.

Это оказался самый обычный камень, который только можно было вообразить, коричневатый, земляного оттенка, без блеска и одноцветный.

— Ой, — удивилась она. — А почему это ты?

— Попробуй, — сказал он и протянул камень ей.

Он был намного тяжелее, чем ожидалось, точно из свинца, и так точно укладывался в сжатые пальцы, что, казалось, был вылеплен из мокрой глины. Как говорили местные жители, когда что-то совершенно точно соответствовало своему назначению: Прям как нарочно было сделано.

Она улыбнулась.

— Видишь? — спросил он.

— Конечно.

Она думала, что он просто хочет разложить камни у входа в пещеру или высоко на валуне в ручье. Наученные утомительной необходимостью таскать домой много чего с прогулок, они с Энтони уже давно подчеркивали важность того, чтобы оставлять то, что принадлежит природе там, где дети нашли это — чтобы и другие могли получить от этого удовольствие.

Однако Петрок настаивал на том, чтобы отнести домой все шесть камней.

— Они слишком тяжелые, — сказала она, когда природный аргумент не помог. — Нам еще подниматься по очень высокой скале, а потом наверху идти по всем этим полям. Почему бы нам не оставить их здесь, вот как-то так? Мы могли бы выложить из них очень даже прелестный круг. Или… Или сложить пирамиду, чтобы люди знали, что их не надо трогать, пока ты не вернешься.

Но он был непреклонен. Более того, он начал плакать, что встревожило ее, потому что он плакал так редко и никогда не закатывал истерик напоказ в отличие от Морвенны и Хедли, питавших слабость к преувеличенной драматизации собственных переживаний.

— Ты не понимаешь! — крикнул он. — Мы не можем их здесь оставить, потому что это мы!

— Ну, которые поменьше можно положить ко мне в сумку. Но эти большие мы просто не можем взять.

— Но это же Венн и Энтони!

— Петрок, это же просто камни. И я устала от всего этого.

С грозным видом, который не посрамил бы и Гарфилда в его неудачный день, он взял два самых крупных камня из большой семьи, зажал по одному под каждую худенькую руку и перелез через валуны на тропинку. Ему не всегда удавалось одновременно и карабкаться вверх, и держать их, но приходилось сначала поднимать их вверх, а потом карабкаться до них самому и снова поднимать камни.

Рейчел последовала за ним, наполовину забавляясь, наполовину любопытствуя. На плече у нее висела сумка для пикника, а ноги саднило там, где и так тесноватые тапки натирали песком подзагоревшие лодыжки. Взбираться обратно к полям было далеко не таким головокружительным или рискованным делом, нежели слезать вниз, но все же было и скользко и трудно, ее забава превратилась в вину, по мере того, как она наблюдала за его трудолюбивым продвижением впереди нее — с камнем под каждой его рукой. В конце трудного пути был большой камень, где, по традиции, они, как правило, собирались вместе, чтобы восстановить дыхание и полюбоваться видом. Она сделала несколько больших шагов — догнать его и уговорить посидеть с ней. Она настояла на том, чтобы он уступил ей один из своих камней, и она взяла бы его в свою сумку.

— Дай мне Энтони, — сказала она. — Я все-таки замужем за ним.

Таким образом, все камни пришли с ним домой.

Она полагала, что он познакомит с камнями остальную часть семьи так же, как сделал это с ней. Но когда они добрались до дома, он оказался странно замкнутым, возможно, почувствовав, что устроил детскую возню из-за пустяков.

Камни начали свою жизнь в доме на подоконнике комнаты, которую Петрок делил с Хедли. Затем они таинственным образом мигрировали в ванную комнату, где один из них отколол от ванны кусочек эмали. В конце концов, они поодиночке добрались до чердака, где она нашла им применение, прижимая бумагу при открытых окнах. За исключением камня Гарфилда, того, что был в форме трубы. Он пригодился для выжимания последней капли краски из тюбика.

ЗАРИСОВКИ ИЗ АЭРОРБУСА

(1986)

Тушь на бумаге

Келли закончила эти маниакальные зарисовки — вид из левого окна Боинга 747 «Британские Авиалинии» — во время единственного трансатлантического перелета, совершенного ею самолетом. В Пасху 1986 года она направлялась на свою персональную выставку, организованную в Нью-Йорке и прошедшую с триумфом, однако трагически и почти безрезультатно. Келли ненавидела даже европейские полеты. Они пугали ее, и она обнаружила, что не может спать в пути, потому что, по ее собственному утверждению, убедила себя, что, если она позволит себе забыться, то самолет рухнет с неба. Столкнувшись с необходимостью относительно длительного полета в Нью-Йорк, она занимала себя, вновь и вновь повторяя высококачественные рисунки тушью (вкупе с достойной самого Хогарта штриховкой), на которых изображала все, что могла видеть из ближайшего иллюминатора. В результате появилась модернистская версия экспериментов, предпринятых Моне в Руанском соборе; ключевые архитектурные элементы — рама иллюминатора, крыло и двигатели — остаются неизменными от картины к картине. А поскольку там нет одинакового света, тени и формы облаков, ни один рисунок не повторяет другого. Это была идея самой Келли — поместить рисунки в раму все вместе, чтобы композиция в целом выглядела как витраж. Примечательно, что до отбора работ для данной ретроспективы никто не заметил очевидного — сравнивая картины цикла, изображающие наступление ночи и звездное небо, с расписанием ее поездок можно утверждать, что на обратном пути она работала точно так же, как и во время первого полета. Всегда считалось, что во время полета домой она, будучи под воздействием слишком сильных успокоительных средств, даже говорить не могла, не говоря уже о том, чтобы так прекрасно рисовать.

(Предоставлено для выставки Государственной Галереей, Штутгарт)

— Ты же не собираешься угрохать машину или замутить что-нибудь еще в этом роде? — сказала Рейчел.

— Это вряд ли, — ответил ей Хедли.

— Ну-ну, — сказала она, и ему показалось, что в ее голосе прозвучало разочарование.

Энтони закончил укладывать чемоданы и присоединился к ней у открытого окна.

— Вся информация по галерее и квартире у Венн, — сказал он. — На всякий случай. Не позволяй ей работать слишком много. Заставь ее прогуляться, ну, или что-нибудь такое.

— Обязательно.

— И попытайся уговорить Пета хотя бы немного подготовиться к экзамену. У него всего через несколько недель после начала семестра устный экзамен по французскому, а с глаголами далеко не все в порядке.

— Есть, сэр.

— Извини, — усмехнулся Энтони. — Никак не могу поверить, что мы на самом делеуезжаем.

— Без нас! — напомнил ему Хедли.

Рейчел посмотрела на часы.

— Мы опаздываем, — сказала она.

Невдалеке по платформе проводник захлопнул последнюю незакрытую дверь и запрыгнул в вагон, в то время как начальник станции поднял флажок и дал свисток.

— Вовсе нет, — сказал Хедли Рейчел. — Желаю вам прекрасно провести время. И продать кучу всего. Когда вы там будете?

— Надеюсь, вы уже будете давно и крепко спать.

Энтони поднял руку и помахал на прощание. Рейчел, не оглянувшись, уже прошла к своему месту. Она терпеть не могла путешествовать, ненавидела поезда, и еще больше ненавидела летать. К тому времени, когда они приедут, она уже будет в возбуждении и Энтони понадобится святого терпения даже более, нежели обычно. Хедли уповал на то, что за ее спиной дважды проверил все, что она упаковала. В последний раз, когда они попытались провести семейный отпуск, арендовав коттедж на полуострове Гауэр, она намеренно, но как бы случайно забыла упаковать свои препараты лития и даже не подумала заикнуться об этом целую неделю их пребывания там. К тому времени, когда это обнаружилось, она разве что не летала, а вся семья была близка к тому, чтобы помочь ей слететь со скалы. Пришлось везти ее в больницу в Суонси и получать там рецепт по скорой помощи.