Тогда ты молчал - фон Бернут Криста. Страница 38

Давид улыбнулся. Он чувствовал себя удовлетворенным.

— Прекрасно, — сказал, улыбаясь, Фабиан.

Одним легким, не соответствующим его возрасту движением, он поднялся и отправился на свое место. Остальные участники семинара тоже начали открывать глаза, выпрямляться и потягиваться. У Давида сложилось впечатление, что все они, за исключением его самого, уже не впервые здесь, и он снова удивился: разве Плессен, то есть Фабиан, не обещал, что за четыре дня под его руководством они освободятся от всех проблем? Или же тут существовали курсы для начинающих и для продвинутых, и он по ошибке попал на последние? Он тоже потянулся, чтобы не отличаться от остальных.

— Сабина, — произнес Плессен. — Я помню, что на последнем занятии ты должна была упорядочить свою семью, но мы не успели это сделать. Ты хочешь сегодня использовать этот шанс?

Сабиной оказалась пухленькая блондинка, на вид, как прикинул Давид, лет сорока.

— Но нас сегодня мало, — помедлив, ответила Сабина.

— Да, правильно, — сказал Фабиан. — Не мне вам рассказывать, почему так произошло, вы обо всем, конечно, уже прочитали в газетах. Таким образом, нам придется сегодня ограничиться самым близким семейным окружением. То есть родителями, дедушками, бабушками, братьями и сестрами. Дяди-тети в расчет не принимаются. Очень жаль, но ничего изменить нельзя.

— Да, — согласилась Сабина с разочарованным видом. — Ну ничего.

— Ты хочешь установить расположение?

— Да.

— Тогда начинай.

Давид ничего не понял. Какое расположение? Что сейчас будет? Он спрашивал у КГК Моны Зайлер, существуют ли книги или брошюры по методикам психотерапии Плессена, но она и сама этого не знала. Потом он побывал в двух книжных магазинах и поспрашивал там. И действительно, книги о том, что делал Фабиан, существовали, их даже было много, но ни одной в тот момент не оказалось в продаже, а времени на то, чтобы получить их по заказу у Давида уже не было.

Однако все остальные участники семинара, казалось, знали, о чем пойдет речь, и неспеша начали вставать со своих мест. Затем, словно сговорившись, все направились в правый угол комнаты. Давид последовал их примеру. Его правая нога онемела от долгого сидения в непривычной позе, да и у остальных дела, похоже, обстояли не лучше. Сабина указала на одного из мужчин, Фолькера, и сказала:

— Ты — мой отец. Стань, пожалуйста, туда.

Потом указала пальцем на Давида:

— Ты — мой брат, встань, пожалуйста, рядом с Фолькером. Нет, ближе. Еще ближе. И я хочу, чтобы ты смотрел на него.

Затем Сабина расположила свою «мать» чуть подальше от «отца» и заставила ее смотреть в другом направлении, не на «отца». Далее Сабина выбрала Франциску, которая должна была изображать ее саму. «Сабина», как ни странно, была поставлена в такое место, что, казалось, у нее нет вообще никакого контакта со своей «семьей». И в этом, очевидно, и состояла ее проблема, потому что когда Сабина по указанию Фабиана внимательно посмотрела на эту, ею самой же составленную группу, она начала плакать.

И в этот момент с Давидом произошло что-то странное. Он внезапно почувствовал себя не то чтобы уж совсем другим человеком, но уже и не самим собой, Давидом. Близость к «отцу» стала мешать, и ему захотелось отодвинуться, отойти куда-нибудь. И Фолькеру тоже было не по себе в роли отца Сабины. Он переступал с ноги на ногу и нервно кусал себе губы. Фабиан подошел к группе, изображавшей семью Сабины.

— Как ты себя сейчас чувствуешь? — спросил Фабиан Давида.

— Не очень хорошо, — ответил Давид, что вполне соответствовало действительности, и, тем не менее, он не мог избавиться от чувства, что он произносил слова, сказанные другим человеком, которого он не знал и никогда не будет знать.

— Почему? — спросил Фабиан.

— Здесь… э-э… тесно. Он стоит слишком близко от меня. Я вообще не могу двигаться. Он постоянно наблюдает за мной. Я это просто ненавижу. Ненавижу, — повторил он. Все это было очень странно — он уже не ощущал себя самим собой. Он был другим. Братом Сабины.

— Ты — брат Сабины, — подтвердил Фабиан. — Не бойся, это нормально. Сейчас ты ее брат. Тем самым ты помогаешь ей. О’кей?

— Да, — сердце у Давида стало биться ровнее.

— О’кей. Ты чувствуешь себя плохо в этом положении. Что было, если бы ты стоял там, ближе к твоей сестре?

— Не знаю. Может быть, так будет лучше.

— Тогда стань просто рядом с ней. Вон туда. Ну как? Как тебе сейчас?

— Лучше, — сказал Давид.

— Но все равно еще не очень хорошо?

— Я бы лучше…

— Да?

— Лучше бы я стоял рядом с ней. Но не смотрел бы на нее. Был бы предоставлен самому себе.

— Значит, давайте попробуем сделать так.

В конце концов сложилась наилучшая ситуация для Давида, игравшего роль брата Сабины. Странно, но «заместительница» Сабины тоже сказала, что ей лучше, когда брат находится рядом с ней, а родители — напротив.

Закончилось все тем, что «родители» оказались рядом и смотрели на «детей», стоящих напротив. Настоящая Сабина выглядела счастливой, когда группа составилась таким образом. Она несколько минут стояла перед группой, пока Фабиан не дал указание разойтись. Все снова заняли свои места в кругу.

— Ты себя хорошо чувствуешь, Сабина? — спросил Фабиан.

— Да. Очень.

— Прекрасно. У тебя счастливый вид. Ты была не единственной в твоей семье, кто страдал.

— Я…

— Твой брат не только находился в центре внимания твоей семьи, оно было для него также и обузой. Два восторженных человека, постоянно ожидающие от третьего только самого лучшего, — это уже обуза.

— Да, но… Он был их любимцем. Все готовы были разорваться ради него. Я же, наоборот…

— Да. Никто не обращал на тебя внимания, и тебе приходилось бороться с этим всеми доступными средствами.

— Да. Так оно и было.

— И ты всегда пыталась привлечь их внимание.

— Да. Да!

— Ты спала с кем попало, пила.

— Да… Да, я действительно так делала.

— А теперь, Сабина?

— Я… я не знаю.

— Теперь в этом нет необходимости. Твоя семья теперь расположена так, как ты хочешь и как тебе нужно. Она образует гармоничное целое.

— Да, но только здесь, у тебя. Но на самом деле… Ведь моя семья даже не знает, что я — у тебя. Я имею в виду…

— Ничего не останется таким, как было. Я тебе обещаю. Положение изменится. Это — закон природы. Мы восстановили баланс, и все подчинится новому порядку. Можешь быть в этом уверена.

— Да.

— А теперь давайте обедать. Потом очередь Фолькера. О’кей, Фолькер?

— Да, прекрасно, — Фолькер сиял.

У него были толстые губы, маленькие глаза и растрепанные светлые волосы, в которых уже пробивалась седина. Волосы, пожалуй, казались длинноватыми для его возраста, поскольку ему было уже под пятьдесят.

— Хорошо. Розвита, моя жена, приготовила нам обед. Мы расположимся на свежем воздухе, на террасе.

Давид подумал, что если он спросит о цели этого упражнения, то произведет на присутствующих странное впечатление. Может быть, после обеда он поймет больше. Теряясь в догадках, Давид последовал за остальными.

11

Вторник, 22.07, 12 часов 10 минут

В это время Мона неохотно пилила ножом жесткий кусок мяса, который ей принесла в кабинет Лючия, секретарша Бергхаммера. Бергхаммер ел сосиски с салатом, выглядевшие намного лучше, чем отбивная Моны, а Клеменс Керн пил яблочный сок. Жара буквально давила на запыленные окна, которые сегодня невозможно было открыть, поскольку во внутреннем дворе работала бетономешалка и грохотали отбойные молотки. Мона опустила глаза, пытаясь проглотить кусок мяса. Она знала, что Бергхаммер ожидает хороших новостей по делам Самуэля Плессена и Сони Мартинес, но новостей не было — ни хороших, ни плохих. Вторник, 22 июля. Завтра исполняется ровно неделя с того дня, когда был обнаружен труп Сони Мартинес. Раскрыть дело по горячим следам не удалось, и теперь они знали не больше, чем неделю назад.