Твои не родные. ДНК (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 44

Она отстранилась от меня, всматриваясь в глаза. Раны на ее лице затянулись, но я по-прежнему видел их на её кукольном лице.

– Прости меня, – прошептала она, а мое сердце пропустило удар от этой просьбы. Дотронулась до моего лица своими ладошками. Я смотрел в её глаза, видел, как катятся слезы по щекам, и не мог произнести ни слова.

– Прости, – поцеловала мою скулу, щёку, каждое прикосновение сопровождалось болью в груди, от которой хотелось выть на луну, – прости меня, пожалуйста, – её губы коснулись моих, посылая электрический заряд по телу, – пожалуйста...мне так это нужно... Я смотрел на нее и не видел. Её слова эхом отзывались в голове. "Прости" – от одного этого слова тело начало вибрировать мелкой дрожью. В одно мгновение передо мной снова сидела не Аня, а лживая сука, пытающаяся выкупить себе свободу любым способом. Перед глазами снова пробежал образ её обнаженного тела, отдающегося другому. Мне захотелось кричать во весь голос от омерзения.

Схватил её за шею, поднимая со своих колен и, посмотрев сквозь багровую пелену на её лживое лицо, сбросил на кровать. Вскочил с места, сжимая кулаки изо всех сил, сдерживаясь от того, чтобы снова не покалечить её.

– Таких, как ты, не прощают, – прошипел сквозь плотно сжатые челюсти. – И не смей марать своим грязным ртом это слово, приблизился к ней, испепеляя её испуганное лицо взглядом. – Поняла? – крикнул, ударяя стену над её головой.

***

На секунду мне показалось, что от моих слов его взгляд затуманился и губы слегка дрогнули, как же мне хотелось целовать его, касаться этих губ снова и снова, стирая жестокую, циничную ухмылку, которую я видела раньше. Вот в эту секунду мне казалось возможным вернуть все обратно, выдернуть нас из жестокой реальности, услышать в его голосе иные оттенки, увидеть в его глазах свое отражение, почувствовать, как он касается меня снова и снова. Я, умирающая от жажды, по его ласкам, по его нежности, которую я успела узнать...Не гонит, не отталкивает, а я касаюсь его лица и сердце замирает от ощущения его колючих скул под моей кожей. Как я любила тереться щекой о его щеку и закрывать глаза в изнеможении, не веря, что любима им, что он рядом. В те короткие минуты счастья, когда я жила иллюзией новой жизни. Жизни с тем, кого совершенно не знала. Зато знаю теперь. И это, к сожалению, ничего не меняет.

"Прости"… звучит так тихо, так неуверенно, но я все еще наивно надеюсь, что оно услышано, что оно пробьется сквозь ненависть и презрение, проникнет сквозь всю ту ложь, которая между нами. Глухая стена. Которая на мгновение стала прозрачной, и я смогла до него дотянуться. Я даже почувствовала, как по его сильному телу прошла дрожь, когда коснулась губами его губ, но в ту же секунду Егор схватил меня за горло и отшвырнул от себя, как тряпичную куклу. Его руки сжались в кулаки, и я почувствовала, как мое сердце снова остановилось и зашлось, когда увидела ненависть в его глазах:

Судорожно сглотнула и потянула на себя покрывало.

– Поняла. Ты очень доходчиво объясняешь, – в горле пересохло, и я с трудом сдерживала слезы. – Тогда чего ты хочешь от меня, Егор? Убей меня! Вышвырни на улицу! Зачем я здесь? Зачем я тебе?

***

Её лицо побледнело, зрачки расширились от страха. Трясущимися руками она схватила одеяло и натянула на себя. Её страх выводил меня из себя. Секунду назад она так уверенно прижималась ко мне, пытаясь запудрить мне голову, а теперь сидит и трясется от ужаса. Мерзкая тварь! Каждое слово фальшивое, продуманное, лишь страх настоящий.

Её вопросы вертелись в голове, словно рой ядовитых пчел. Я и сам не мог ответить себе на эти вопросы. Задавал снова и снова, но так и не находил ответа. Знал лишь то, что не могу отпустить, и убить пока тоже не получается. Сжал крепче кулаки, приближая свое лицо к её, пристально глядя в её глаза.

– Потому что ты МОЯ! И я буду делать с тобой то, что посчитаю нужным, – прошипел ей в лицо. Увидел, как её грудь начала быстро вздыматься, а дыхание участилось. Усмехнулся, выпрямляясь. – Убивать или вышвыривать тебя на улицу пока в мои планы не входит.

Осмотрел её с ног до головы, вспомнив, как она была уверена, что снова обдурила меня, и решение показать её место, словно спасательный круг появилось в моей голове.

– Вставай, – усмехнулся, увидев, как тщательнее она начала кутаться в покрывало.

– Ты же хотела увидеть, для чего мне нужна. Лучше тебе поторопиться! Дважды просить не буду,– открыл дверь комнаты, ожидая, пока она встанет.

***

– Потому что ты МОЯ! И я буду делать с тобой то, что посчитаю нужным.

Он сжал сильнее кулаки, а я почувствовала, как учащается мое дыхание от обиды, как тает надежда и каждое слово, как удар по нервам. Вещь. Сейчас это еще не стало очевидным, но скоро станет, настолько очевидным, что я сама себя почувствую вещью.

Егор с презрением осмотрел меня с ног до головы, а мне хотелось впиться в его рубашку и кричать:"ТЫ! Ты не видишь, как делаешь мне больно? Ты не видишь, что рвешь меня на части?"Только самое страшное, что он видит и прекрасно понимает, что делает. В отличие от меня, он знает гораздо больше, чем я.

– Вставай.

Я плотнее закуталась в одеяло и когда увидела, как он хищно усмехнулся, мне захотелось зажмурится, чтоб не видеть его лицо и эту ненависть, но я больше не покажу ему свою боль. Ведь именно ею Егор сейчас наслаждается.

– Ты же хотела увидеть, для чего мне нужна. Лучше тебе поторопиться! Дважды просить не буду.

Я резко встала с постели, посмотрела на него, тяжело дыша.

– А ты и не просишь. Ты приказываешь.

Я вышла из помещения, всматриваясь в полумрак коридоров.

ГЛАВА 21

Я не знаю, что я чувствовал в тот момент, когда приехал в больницу. Я ощущал, что я – это кто-то другой, и я вижу этого кого-то со стороны. Он ставит машину на больничной парковке, он быстро взбегает по ступеням, он что-то выслушивает от врачей и даже не отвечает им. А я смотрю на него со стороны и понять не могу – откуда у него есть силы двигаться, разговаривать и спрашивать о чем-то. Он же поломан на части, и у него все внутри кровоточит. Мне это видно. А никто не замечает этого, хотя и говорят о сочувствии и соболезнуют. Тот, другой Егор, у которого есть какие-то странные силы что-то делать, двигаться, разговаривать. Он спускается на лифте в морг.

А я… я ору ему, что это ошибка и моей матери там быть не может. Там холодно и там нет живых… Она в палате. Почему они не отвели меня в палату? Что я делаю здесь в этом жутком месте, от которого кровь стынет в жилах. Мне что-то говорит патологоанатом, отдает бумаги, ведет на опознание. И та холодная женщина очень мало напоминает мою маму, я узнаю ее, скорее, по волосам, по родинке на руке. Киваю и снова киваю, и бумаги в руках дрожат так, что вот-вот выпадут. Я не верю, что ее больше нет. Ведь была надежда, и ей стало лучше, врачи давали неплохие прогнозы…

– Егор Александрович, так иногда бывает, пациенту становится лучше перед тем, как он умирает. Это называется ложным улучшением. Мне очень жаль. У вас есть ко мне вопросы? Любые? Я с радостью вам на них отвечу. Могу позвать дежурную медсестру, она так же все расскажет.

– Ей было больно?

Почему-то меня ужасно сводило с ума, что она могла испытывать боль, а меня не было рядом.

– Скорее всего, нет. Мы вливали ей обезболивающее на всякий случай. На внешние раздражители она не реагировала. И ушла очень тихо, во сне. Поэтому я думаю, что она совсем ничего не чувствовала в этот момент.

– Хорошо. Спасибо.

Я собрался выйти, мне срочно нужно было покинуть это место, выскочить оттуда на воздух, я задыхался и не понимал, как дергаю свой галстук ледяными пальцами. Не могу здесь находиться. Жуткий запах, словно смерть в самом воздухе летает, и ощущение безысходности. Вот здесь уже ничего исправить нельзя.