Сердце мертвого мира (СИ) - Субботина Айя. Страница 55

  - Гляжу, Варт, язык-то тебе без надобности. Горазд только молотить об чем не надобно. Вот я его после и пришпилю на мельницу, куда повыше, чтоб все видали.

  Воины как-то сразу притихли, расступились, обнося Росомаху и Варта живым кольцом. Дасириец, сам того не желая, оказался третьим лишним, и спешно соображал, как поступить дальше. Один раз он уже вмешался по неосторожности, проверять, выйдет ли во второй раз, желания не было. Но и кровопролитье ни к чему: шараша оставались в городе, и каждая пара рук могла решить исход сражения.

  К счастью, выбирать дасирийцу не пришлось. Впереди, там, где пламя задышало с новой силой, взлетел яркий всполох. Точно комета, желтый искрящийся шар добрался до хмурого неба, расплескался мелкими искрами, и потух. Следом за ним взлетел еще один.

  - Знак, - пробубнил Варт, косясь на воительницу. Он не скрывал недовольства из-за прерванной перепалки, но медлить было нельзя. - Идем, и пусть Скальд присмотрит за нашими душами.

  Арэн нарочно отстал от остальных, выжидая, когда Варт скроется из виду. И тут же поучил крепкий тычок в плечо. Обернулся и тут же напоролся на насупленную Росомаху. Женщина подтолкнула его рукой.

  - Держись около меня, чужестранец, - в полголоса предупредила она, приноравливаясь к его шагу. - Этот дуралей мечом мастак размахивать, а вот головенка у него не шибко соображает. Злобу на тебя взял - чую. В бою, небось, изловчится, чтоб ты на его клинок ненароком налетел, смекаешь?

  Арэн кивнул. Слова северянки не расходились с его собственным мнением.

  - Спасибо, - произнес он, чувствуя себя олухом. И как его угораздило вляпаться, чтоб женщина за него слово держала?

  Росомаха только криво ухмыльнулась, меж ее разбитыми в кровь губами мелькнули частые прорехи меж зубов. Арэн никогда не понимал, что толкает женщин браться за меч и выступать на поле боя наравне с мужчинами. Отец учил его, что женщина для одного только годна - детей рожать да за мужниным домом присматривать, а о другом должен печалится ее хозяин, муж. За годы, проведенные в сражениях, Арэну доводилось встречать женщин-воительниц: были среди них и тонкие лучница, и благородные дочери разорившихся воинов, славные воинственные служительницы и кровожадные разбойницы. Но все ж он никогда не видал в них и половины той силы, что двигала мужчиной. Воины не считали их ровней, при случае избавлялись, оставляя где-нибудь у дороги, прикованной, в надежде, что беднягу отпустит какой-то странствующий проповедник или торгаш. Некоторых настигала более печальная участь: воины, что проводили в военных походах много дней и месяцев, изголодавшись за женской плотью, набрасывались на всякую, у кого в штанах не было мужских причандал. Арэн слыхивал, что рхельцы и эфратийцы нарочно возили за войском кибити с падшими женщинами, но в Дасирии проституция каралась смертью и показательными муками при толпе; конечно же, в каждом городе были места, где каждый мог найти себе плотских забав на всякий вкус, но их нахождение тщательно скрывалось от служителей закона и, как правило, были недоступны никому, кроме дворян, зажиточных лавочников и знати. Как-то на глазах Арэна, два десятка воинов изнасиловали молоденькую воительницу, с которой намедни пили от одного меха. Несчастную брали и по двое-трое сразу. К тому времени, как он подоспел, девушка почти ничего не соображала, и Арэн не нашел для нее иной милости, кроме как перерезать глотку и положить конец мукам. Предстояло сражение и он не мог покарать насильников: войско, и без того ослабленное стычками, стремительно редело, наказать этих воинов означало бы лишиться мечей и потерять уважение у солдат. Тогда он запомнил всех их, в лицо, каждого. Когда битва была выиграна, позаботился о том, чтоб те из насильников, кому удалось выйти живым, отправились к Гартису на обратном пути домой.

  - Думаешь, небось, чего я вместо того, чтоб перед мужиком ноги растравлять, за воинами поплелась? - будто услыхав его мысли, спросила Росомаха.

  - Были мысли, - признался Арэн.

  Они вышли из переулка, шаги воинов ускорились, кто-то впереди затянул воинственную песню. Арэн не разбирал слов, но ритм пришелся ему по душе. Северянка не торопилась с ответом, кусала губы и то и дело останавливалась, придерживаясь за бок. Когда она в который раз отвела руки, Арэн увидел алые пятна на ее ладонях, и узкие ручейки крови, что проступили сквозь плотную кожу брони.

  - Ты ранена, - он попытался задержать ее, но женщина отвела руку помощи.

  - Мужа моего и троих детишек, в прошлом году забрали шараши. Пришли в деревню, от которой теперь и следа нет, и забрали всех. Стариков там же сожрали. А кого помоложе, потащили к Пепельным пустошам. Детю моему младшему, горло раскромсали, да подвесили вверх ногами, кровь чтоб собирать его. Не иначе она у тварей поганых за лакомство. Торхейм с воинами нагнал людоедов, отбил, кого смог. Я среди тех была. - Она снова зло осклабилась. - Просила не вызволять меня, да кто же слушал. С того времени и прибилась я к воинам: дома нет, семья никогда покоя не найдет. Только не найду покоя, пока не порублю столько шарашей, чтоб все их выводки поганые извести. А ты, чужестранец, чего ради здесь мечом размахиваешь? Славы ищешь или смерти? - говоря это, она окинула его пристальным взглядом.

  - Покоя, - бросил Арэн.

  Тем временем воины подступились к шарашам в тыл и битва закипела с новой силой.

  Никогда прежде не доводилось Арэну хлебнуть такой злости и агонии. Будто сам Ашлон Мечник наполнил головы северян яростью. Воины рубились, кололи противников мечами, напирали, забывая об осторожности. Сам дасириец старался не подпускать к себе никого, держа людоедов на расстоянии длины клинка. В лицо дышало жаром, будто от раздутого кузнечного горнила. Лицо застила пелена, бесконечная пляска, которой сошлись северяне и шараши. Больше не мелькали впереди гигантские фигуры воинов-защитников, вспышки магии становились все реже. Ни одна битва не может длиться вечно, вспомнились дасирийцу слова отца, иначе она превратится в ленивую возню двух мух, что запутались в меду.

  Силы северян истощались, воины падали один за другим, как скошенные по чьей-то злой воле. Арэн и сам был на последних силах. Однако, медленно, но не отступая, северяне отталкивали шарашей все дальше от спасительной дыры в стене, через которую те вломились в город. Среди шараяновых отродий больше не было ни троллей, ни великанов, но людоеды до сих пор превосходили артумцев числом. Шараши не знали усталости, бездумно лезли вперед, с одной только целью - набить брюхо, оттого и становились легкой целью. Те, что ходили на двух ногах, действовали иначе: сразу по нескольку наваливались на жертву и нашпиговывали ее ржавыми лезвиями и копьями, а то и вовсе расстреливали со стороны, заняв позиции за полу обвалившимися стенами домов.

  Когда огонь оказался совсем близко, людоеды засуетились, почуяв неладное. Северяне же, напротив, приободрились. Арэн услыхал воинственный клич Росомахи, которая всегда была где-то поблизости. Мужчины подхватили ее призыв, подхватил и Арэн, салютуя ей мечом, хоть сомневался, что северянка могла углядеть его в сражении. Откуда-то издалека, там, где огонь с запада готовился захлопнуть капкан для людоедов, послышался ответный многоголосый клич.

  - Нужно вытащить Берна! - прокричал кто-то. - Пробить тропу живым!

  - Никто там не выживет, - отозвался Варт. Он тоже оказался рядом. Северянину перепало с лихвой: его наполовину оторванное ухо болталась на тонком клоке кожи, голову раскроил шрам.

  - Нужно хоть попытаться, - вмешался Арэн. Знал, на что шел, не мог смолчать. - Если они живы до сих пор, значит, боги проявили милость. Нельзя ею пренебрегать

  Взгляд Варта был красноречивым. "Он бы с радостью растерзал меня тут же, - подумал дасириец. - Выпотрошил бы, как рыбину".

  - Нехорошо Конунга бросать, - выступила Росомаха. Воительница будто нарочно дразнила северянина, специально говорила ему наперекор. И, хоть она ни словом о том не обмолвилась, Арэн не сомневался, что у северянки на то была своя причина. - Я пойду, а кто не боится зад пришмалить - пусть за мной ступает.