Преступление победителя - Руткоски Мари. Страница 4

Она поставила пустую чашку на столик.

— А куда мы идем?

Капитан снова усмехнулся:

— Нанесем кое-кому визит.

— Кому?

— Император велел не говорить.

Кестрель подняла голову и взглянула капитану в глаза.

— А что насчет подсказок? Их он тоже запретил? Ни одного намека?

— Ну…

— А отвечать «да» или «нет» на мои предположения можно? К примеру, — Кестрель простучала арпеджио [1] пальцами по столу, — я думаю, что мы пойдем в тюрьму.

— Это не так уж трудно угадать, госпожа.

— Давайте попробуем что-нибудь посложнее. Руки у вас чистые, а сапоги чем-то забрызганы. Пятна блестят, значит, засохли недавно. Это кровь?

Капитан ухмыльнулся. Видимо, ему понравилась игра.

— Сегодня вы, похоже, встали раньше меня, — продолжила Кестрель. — И явно не бездельничали. Но как странно! Обувь в крови, а пахнет от вас приятно… Ветивер. Дорогой, однако, парфюм. Нотка амбры, немного перца… А ну-ка признавайтесь, вы одолжили ароматические масла у императора?

Ухмылка исчезла с лица капитана.

— Думаю, теперь я заслуживаю подсказки.

Он вздохнул:

— В тюрьме нас ждет гэррани.

У Кестрель внутри все сжалось.

— Мужчина или женщина?

— Мужчина.

— И зачем мне с ним видеться?

Капитан пожал плечами:

— Император не сказал.

— И кто же этот узник?

Капитан переминался с ноги на ногу, но молчал.

— Император не любит делиться своим парфюмом, — напомнила Кестрель. — А я не люблю сюрпризы.

— Этот гэррани — никто. Мы даже имени его не знаем.

Значит, не Арин. Ни о чем другом Кестрель сейчас думать не могла. Нет, это не он. Губернатор Гэррана — слишком важная фигура. Его нельзя просто так посадить в тюрьму. И все же в тюрьме сидит кто-то из гэррани.

Молоко со специями уже не казалось Кестрель сладким, но она все равно улыбнулась капитану:

— Что ж, идем.

Тюрьма находилась за стенами дворца, ниже по склону холма, в другой части города. Ее специально построили в том месте, где возник естественный провал грунта, а позже воронку расширили и укрепили. Тюрьма получилась небольшая, не то что у восточных варваров, которые, по слухам, выстроили для пленников целый подземный город. Но валорианскому императору незачем было держать заключенных в столице. Обычно их высылали на далекий север работать в шахтах. В столичной тюрьме оставляли только самых опасных преступников, которых приговаривали к смертной казни.

Капитан повел Кестрель вниз по лестнице, которая казалась бесконечной. На стенах горели масляные лампы, было душно. Шлейф платья с шелестом волочился по ступенькам. Кестрель невольно представила, будто она сама пленница, которую ведут в камеру. Сердце забилось быстрее. Что, если ее и впрямь в чем-то обвинят и бросят в темницу?

Они прошли мимо камеры. Пальцы, похожие на мерзких белых червей, потянулись через зарешеченное окошко. Узник что-то прохрипел, шепелявя, на незнакомом языке. Кестрель поняла, что у заключенного выбиты зубы, и отшатнулась.

— Не подходите к решеткам, — посоветовал капитан. — Нам сюда, — добавил он, указывая вниз, хотя другого пути все равно не было.

Наконец лестница закончилась. Оказавшись на ровном полу, Кестрель от неожиданности едва не потеряла равновесие. Здесь пахло сыростью и сточными водами. Капитан открыл дверь в камеру и жестом предложил Кестрель войти. Она замешкалась на мгновение, вдруг испугавшись, что ее хотят запереть внутри. Рука невольно потянулась к кинжалу на поясе.

Капитан усмехнулся, и тут же в углу темницы что-то загремело. Масляная лампа осветила человека, сидевшего на полу. Он был прикован цепями к стене. Его босые пятки упирались в грубый неровный пол — очевидно, узник изо всех сил пытался отодвинуться от валорианцев как можно дальше.

— Не беспокойтесь, он не опасен, — заверил капитан. — Держите.

Он передал Кестрель лампу и потянул цепь, так что заключенный оказался прижат к стене. Пленник задрожал и начал всхлипывать, молясь всем гэрранским богам сразу.

Кестрель сразу поняла, что это не Арин, — узник оказался слишком старым, а черты его лица — слишком тонкими. Кестрель не видела этого человека раньше. Она обрадовалась — и тут же устыдилась своих чувств. Какая разница, знает она его или нет? Узник обречен на страдания. Взгляд капитана не предвещал ничего хорошего. Кестрель поняла, что не хочет наблюдать за тем, что сейчас произойдет, и повернулась к выходу.

— А вот этого император не разрешал, — остановил ее капитан. — Он сказал, что вы должны присутствовать здесь от начала до конца. Если вы начнете упираться, он велел не только снять с пленника кожу, но отрезать пальцы.

Узник на секунду замолчал, но начал молиться снова. Голос его дрожал. Кестрель показалось, будто она сама обратилась в этот прерывистый, слабый голос. В механизм, пружины которого сжали до предела.

— Мне здесь не место, — произнесла Кестрель.

— Вы — будущая императрица, — возразил капитан, — а значит, должны это видеть. Или вы думали, что будете только носить красивые платья и плясать на балах? — Он проверил натяжение цепи, и узник безвольно повис в оковах. — Поднесите лампу ближе, госпожа, — велел капитан.

Заключенный поднял голову, так что свет отразился в его глазах. И у Кестрель сжалось сердце. Глаза у пленника, как у большинства гэррани, были серыми и ясными, и Кестрель невольно представила, будто это Арин сидит здесь, шепча имя бога милосердия, а она ничем не может ему помочь.

— Подойдите ближе, — повторил капитан. — Не слишком ли рано вы начали упрямиться, леди Кестрель?

Она сделала шаг вперед и увидела, что рядом с пленником стоит ведро с нечистотами, а правая рука бедняги обмотана марлей. Капитан сорвал повязку. Узник всхлипнул, его молитва опять оборвалась. На трех пальцах не было кожи.

От вида розоватых мышц и белых блестящих сухожилий Кестрель затошнило. Капитан пододвинул небольшой столик и положил на него ладонь узника.

— Как тебя зовут? — спросил капитан.

Ответа не последовало, и тогда валорианец достал кинжал и полоснул по безымянному пальцу пленника, из которого тут же закапала кровь.

— Хватит, — взмолилась Кестрель. — Перестаньте.

Узник дернулся, но капитан удержал его за запястье и снова занес кинжал.

Кестрель перехватила руку капитана, и на его лице промелькнуло злорадство, будто он только и ждал, когда она совершит ошибку. Так вот в чем дело! Кестрель провалила испытание, не успев даже понять, в чем оно заключалось. Каждый раз, когда она медлила или проявляла сострадание, капитал подмечал и запоминал эти моменты, чтобы потом выдать ее императору и сказать: «Смотрите, какая она глупая и слабая! Ей не место на троне».

Так оно и есть. Власть такой ценой ей не нужна.

Кестрель не знала, как поступить дальше, но вдруг узник замер и уставился на нее. Его залитые слезами глаза в изумлении раскрылись. Гэррани узнал ее. Хотя Кестрель никогда раньше его не видела, пленник смотрел на нее, как человек, внезапно подобравший ключ к шкатулке.

— Меня зовут Тринн, — прошептал он по-гэррански. — Скажите ему, что я…

Капитан вырвался из ее ослабевшего захвата и накинулся на узника.

— Ты сам мне все скажешь. — Капитан говорил по-гэррански бегло, но с сильным акцентом. — Я рад, что ты готов к диалогу. Итак, Тринн, на чем мы остановились? Что ты хочешь мне сказать?

Губы узника беззвучно зашевелились. Палец все еще кровоточил. Вновь блеснуло лезвие.

Теперь Кестрель была абсолютно спокойна. Гэррани смотрел на нее так, будто само ее появление стало добрым знаком и большой удачей. Кестрель не могла предать его доверие, хотя и не знала, чем оно вызвано. Она сделает все, о чем так умоляют его глаза. Нужно только понять, о чем именно.

— Я не помню, — произнес Тринн.

— Отвечай, или сдеру с тебя всю кожу!

— Капитан, — возразила Кестрель, — вы же видите, он не в себе. Дайте ему время…