Тени леса - Войцек Виктория. Страница 19

Хватаю девушку за руку, но она вырывается. Острыми когтями бьет наотмашь, оставляет на моей коже длинные борозды.

Не хочет, чтобы ее касались. Не хочет, чтобы видели, говорили. Галлерийка, кажется, понимает, что умерла. И ей не нравится, что кто-то нарушил этот покой.

— Ломай знак. Ломай, Зенки!

Я улыбаюсь. Все оказывается до смешного простым. Обезглавили. Да только не ее.

Он не понимает, чему я так радуюсь, но слушается: легким движением берёт девушку за запястье, и свечение под его пальцами начинает гаснуть. Когтистая рука опускается, а затем падает на пол обмякшее тело. Прости, сестра. Прости. Мы еще немного потревожим твой покой. И, знаешь, мне не жаль. Нисколечко.

— Задирай ей юбку!

Я говорю это, повернувшись спиной. Где-то здесь были дурацкие высохшие цветы. Мелочь, которая почему-то сразу бросилась в глаза, стоило мне переступить порог.

— Чего? — почти выкрикивает Зенки. — Я не собираюсь…

— Задирай юбку, — повторяю я. — И ищи вот это.

Указываю на висящий в углу комнаты амулет. Он большой, нелепый, размером с кулак. Он представляет собой переплетение семи извивающихся лучей — семи дорог. И хранитель, кажется, носит похожее имя. Откуда я знаю? Простите, за кого вы меня принимаете? Может, жизнь моя и была короткой, да только повидала я немало.

Послушался меня остроухий мальчик: сидит, жесткой тканью шуршит и даже не спрашивает, зачем все это. Боится, видать, что я, как и Дио, не стану на слова лишние размениваться. Правильно делает. Нам главное-то что? Разобраться, награду получить, а там пусть хоть ненавидит — мне будет все равно.

Пока Зенки, смущаясь и ругая самого себя, пытается поднять юбку на девушке выше щиколоток, я один за другим выкидываю из глиняного горшка цветы. Высохшие, с опавшими листьями. Мертвые, как и хозяйка этого дома. А среди них — смотри-ка! — стебель с проломленной коробочкой. Дыра-то ножом проделана. Постаралась хозяюшка, не просыпала содержимое.

— Ишет, — зовет меня Зенки. Так тихо, что и не слышно почти.

Оборачиваюсь. И точно под коленкой у мертвой девочки вижу его. Символ, похожий на те, что уродуют мои локтевые сгибы, — выжженный, многолапый, кривой.

В ответ кидаю Зенки под ноги растение. Отцветший огневик, семена которого еще не успели опасть на землю. Судя по скривившемуся лицу, Зенки понимает, что произошло. Но все еще не догадывается, почему.

— Проклятья нет, Зенки. — Запрыгиваю на стол и закидываю нбгу на ногу. — Нет и не было. Знак на ее ноге — печать культа, отличительная особенность идиотов, посвятивших свою жизнь служению одному из хранителей. И, как и положено идиотам, они слепо чтят неписанные правила, одно из которых гласит: культ есть единое целое. Отсечешь голову — он и подохнет. Если основатель умирает, не оставив преемника, последователи обязаны унести его учения с собой в могилу. Некоторые сжигают себя в храмах, некоторые… — киваю на лежащую на полу галлерийку. Этого более чем достаточно, чтобы объяснить, чем может закончиться бездумное служение.

— Откуда ты так много об этом знаешь?

Как странно: наш глазастый Зенки не углядел того, что всегда было у него под носом.

— А ты еще не заметил? — Я поглаживаю когтем Атума — моего вечного спутника, от которого вряд ли смогу избавиться. Даже если захочу.

— То есть ты…

Прижимаю палец к губам и шикаю. Зенки, конечно, пытается вновь задать интересующий вопрос, но сдается, стоит на него недовольно глянуть.

— Не слишком ли много болтовни? Потом. Все потом. А пока сотри-ка знак с ее ладони. Иначе мне будет сложно объяснить нашим дружочкам, что здесь произошло.

Интересуетесь, что же я сказала остальным? Все просто: умница Зенки считал всё необходимое, но для того, чтобы подтвердить это, пришлось раздеть хозяюшку.

А он, как несложно догадаться, стеснялся. Поверили ли мне? Дио и Сатори — да. Гарольд — нет, он же не настолько тупой. Но для него куда важнее то, что дело сделано, что мы получим деньги и сможем вновь спустить их на что-то совершенно ненужное. В конце концов, мы ничего не разрушили, не взорвали. Так что имеем полное право отдохнуть и расслабиться.

В тот день каждый из нас вынес что-то для себя. Зенки — что все не так просто, как кажется. Гарольд — что лучше не спорить с женщиной, за спиной которой стоит огромный и злой пещерный. Сатори — что мы не такие уж плохие спутники. Дио — сырную голову, которую нашел в погребе, и которую мы бы могли продать, если бы наш дорогой Торре не умял ее по дороге.

Я же…

Знаете, отец не подарил мне небо в глазах. И, кажется, я этому даже рада.

ПОКА ЗВУЧИТ ГОЛОС

Дайте мне настроить инструмент, дайте собраться, и я продолжу. Согласитесь: легкий перебор струн скрашивает любую историю, задает ритм. Раз, два. И вот вы снова внимаете, раскрыв рты, пока мои огрубевшие подушечки помогают мелодии родиться. Впрочем, как неприятно звучит. Ведь рождается что-то безволосое, сморщенное. У зверя ли, у человека — без разницы. Музыка же возникает. Как видение, которое дрожит перед глазами недолго, чтобы потом просто исчезнуть.

Понимаю, вы хотите услышать о культе. Едва ли вы сможете узнать об этом где-то еще, если сами не примкнете. Обычно о таких вещах молчат: живые последователи несут правду о хранителе, но никогда не скажут, что же стоит за ней — за ударами барабанов, громкими песнями и улыбающимися лицами. А мне терять нечего. Ведь я уже потеряла все, что можно было.

Эти воспоминания — груз, от которого я постепенно избавляюсь, потому что предпочитаю не таскать за собой настолько бесполезные вещи. Но, как и оставленная посреди дороги сумка, бочка какая или ящик, они все равно существуют. Где-то, у кого-то. В не столь уж далекой Лирре есть люди, которые могут узнать меня, ежели появлюсь на улицах. Хотя уж с десяток Половин прошло.

Что ж, если вам и правда так хочется, то кто я такая, чтоб отговаривать? Слушайте же и не жалейте, раз попросили. Ведь если не понравится, если напугает, так не я виновата.

Тогда я была еще совсем юной, из дома только-только сбежала. Денег в кармане хватило лишь на платье новое да на кинжал кривой — себя защитить. Бродила я по родной деревушке, глядела в окна, искала ответ на единственный вопрос: куда же податься? Его я нашла довольно скоро: увидела у ворот телегу, сунулась в нее, под шкуры забилась — там и уснула. Не заметил торгаш девочку под деревянным навесом. Поехал далеко — через леса и реки, по узким мосточкам. Путешествие это казалось мне бесконечно долгим. К концу я кусала свои запястья, царапала ноги. Мне очень хотелось кушать, но не было под рукой ничего, кроме товара, который вез долговязый длинноволосый валрис. А мехом чужим, согласитесь, не наешься.

И вот я в Вайсе. Топчусь ногами босыми по пыльной дороге, башкой верчу, стараюсь рассмотреть всё, что меня окружает.

Бывали ли вы на Лирре? Это небольшой остров в море, а на нём — город да несколько селений. Ренре — на севере, Вайс — на юго-западе, а на востоке — Астер. Там, говорят, дома из камня, заборы высокие, а за железные ограды кустарники цепляются — ползучие, с широченными листьями и цветами алыми, точно кровь. Я не видела, но хочу верить и когда-нибудь побывать в тех краях. Впрочем, вся Лирре похожа на богатую девицу, навесившую на себя дорогие украшения. И каждое место запоминается, и в каждом хочется задержаться подольше.

Вайс шумный. А еще он чистый, в отличие от Ренре. На невысокие каменные ограждения, что тянутся вдоль дорог, наползают усыпанные мелкими цветами растения. Деревья кроны свои на крыши кладут, а люди словно и не замечают этого. Зато замечаю я и поначалу просто… бегаю: где ягоды сорву, где камешек в окно кину. Забавляет меня новое место, дома, кажущиеся такими высокими, люди, которые улыбаются. Ведь они улыбаются мне. И я ненадолго забываю про голод.