Сердце мира: часть вторая (СИ) - Рауд Алекс. Страница 16

Саттаро усмехнулся.

– Фраза из учебника?

– Ну… да.

– А если я скажу, что авторы ваших учебников много врут? Часть – по неведению, часть – сознательно, чтобы не допустить появления новых Айгаров Безумцев.

Эртанд открыл рот, чтобы поспорить, – и тут же закрыл. Слова Саттаро звучали логично. Конечно, если представить, что легендарный маг, который вместе с группой таких же сумасшедших сподвижников якобы изменил сущность целого континента, действительно существовал. Жрецы утверждали, что свое могущество Айгар получил не от кого иного, как от самого Урда, возжелавшего уничтожить великое творение своего старшего брата Иля. Находились и те, кто считал, что не было никакого Айгара. Иль уже создал мир уродливым и нарочно отправил сюда людей, потому что Ему нравится наблюдать за их мучениями.

– Так это, по-твоему, и есть вершина тинатского искусства? Заставить четверть континента полыхать пожарами, четверть – тонуть в наводнениях, а еще по четверти – страдать от бурь и землетрясений с зыбучими песками?

– С этим многие согласятся. Держать в своих руках жизни тысяч людей – соблазнительно выглядит, да?

– Многие, но не ты, так ведь? Так и что ты считаешь вершиной искусства?

– Изменение.

Эртанд поморщился. Он так устал, что едва мог уследить за нитью разговора, а Саттаро, похоже, приспичило поиграть словами.

– И что это значит? Тинаты и так занимаются тем, что изменяют вещи.

– Не совсем. Ты не можешь придать вещи чуждое ей свойство. Например, можно заострить нож, но нельзя – цветок. Даже такое невероятное изобретение, как рабский ошейник, всего лишь запрещает врать и заставляет подчиняться приказам хозяев – то, на что человек способен и без него.

– Хочешь, чтобы в твоих руках расцветали розами металлические прутья тюремной решетки? – насмешливо спросил Эртанд, вспомнив силанскую сказку.

Даже для такого, как Саттаро, это уже слишком.

– Это невозможно, – подтвердил он. – Айгар Безумец с его бешеной мощью – и тот понял, что не сможет залить наводнениями пустыни исихов, а силанские равнины – полыхать пожарами так же, как земли шердов. Я хочу другого – уметь оживлять мертвых.

Очередная сказка. Хотя… сказка ли? Еще меньше месяца назад, когда Эртанд мечтал всего лишь об объединении гальки в каменную плиту для могилы Улланда или создании зачарованного оружия, Лейст над ним смеялся. Сам он ту же ошибку не совершит.

– И как у тебя это получится? Есть какой-то нат, который за это отвечает?

– В вашей обители рассказывали про обратность натов?

– Про что?

Саттаро откинулся назад. И без изучения его натов было заметно, что он тоже изможден. Магия отбирала чересчур много сил. Все же он отложил жареное мясо и принялся выводить глифы на тонком слое почвы – скорее плотной пыли, чем земли.

– Смотри. Как и у многих состояний есть противоположность, так и у натов. Начнем с простого: горячее и холодное – это разные состояния, но у них есть сходство. Понимаешь?

– Если схватиться рукой за ледышку, кажется, что она обжигает, – прошептал Эртанд.

Между пожухлыми травинками появился рисунок чего-то похожего на замерзший водопад.

– Хорошо. Вот это – грубый набросок ната усталости. Если его «вывернуть», – рядом с водопадом присоседилось изображение, отдаленно смахивающее на фонтан, – мы получим «бодрость». Из «радости» можно получить «печаль», из «ненависти» – «любовь». Мерда вчера была уверена, что я ее обманул. Добавив несколько штрихов, я изменил этот нат в «доверие», и она стала слушаться моих приказов. Это я и называю изменением. А теперь еще несколько примеров…

Серые глаза мужчины загорелись огнем интереса, да и весь он немного оживился. Эртанд тщетно пытался уследить за движениями палочки-стило своего учителя. Саттаро настолько увлекся изложением теории, что иероглифы возникали вокруг слишком быстро, чтобы запомнить их очертания. Старые он стирал, а ведь ни одного из них в помине не было в перечнях обители.

– Я понял, что такое обратность, – сказал Эртанд, отчаявшись закрепить в памяти хоть часть новых форм. – Кажется легким.

– Потому что я рисую примитивные наброски. Найти те же наты в сплетении чужой сущности сначала будет чудовищно сложно. Вдобавок – ты сам говорил – они не бывают «чистыми».

– Но я уже различаю многие человеческие наты!

Задумавшись, Саттаро качнул головой.

– Да, и правда. У тебя талант. Жаль, он обнаружился так поздно.

– И что это значит? Что я не смогу освоить этот навык и стать полноценным тинатом?

Эртанд спрашивал, боясь услышать ответ «да». Саттаро мог и соврать, поэтому молодой маг пристально всмотрелся в его наты. Не появится ли там до отвращения знакомая «ложь»?

Ни единого признака.

– Сможешь. Возможно. Талант чахнет, если его не развивать, но дело не только в нем. Турн тоже различает человеческие наты, но не способен зачаровать ничего сложнее ножа. Птица, о котором вы только что вспоминали, владеет невероятно сложным навыком зачарования животных, но никогда не сможет разжечь огонь. Ярхе делает это парой движений, как и большинство одаренных тинатов его расы, но почти не способен ни на что другое. Я запросто обращаюсь с натами живых людей, но мне с трудом поддаются стихии. Ты с легкостью зачаровываешь веера связанными с ветром натами, но с огнем или водой, готов поспорить, у тебя были сложности.

Эртанд смущенно кивнул. Саттаро еще мягко выразился. Это были не трудности, а полный провал.

– Вот видишь, – подытожил Саттаро. – У меня, как и у всех, тоже есть ограничения. Это не только из-за природной склонности, но и из-за того, что другим навыкам не уделялось достаточно времени. В пределах одной человеческой жизни успеть все невозможно.

Ответ разочаровывал, и все же это был не отказ. В конце концов, Эртанду и не нужно было успеть все – хотя бы больше других.

– Я буду использовать для учебы все свободное время, – с жаром произнес он.

– Надеюсь, что так. Но послушай сначала вот о чем. Не все наты, если их изменить на противоположные, будут действовать так, как ожидалось. Нужно учитывать их связь с другими натами и особенности каждого ната. А некоторые на вид обратные наты ты не сможешь поменять на их пару.

– Например?

Саттаро указал на разрезанную ящерицу.

– Наты жизни и смерти в своей основе кажутся отражением друг друга. Человека и в самом деле можно убить, если исказить его нат жизни и превратить в «смерть». Теоретически нат смерти тоже можно обратить в «жизнь», но на практике возникают сложности. Мне еще ни разу не удалось оживить животное, не говоря о человеке. И я не слышал, чтобы получилось у кого-то другого.

– Может быть, это так же невозможно, как превратить железную решетку в куст роз?

– Не думаю. В конце концов, еще полгода назад ты тоже не подозревал, что будешь видеть человеческие наты. Это возможно, но нужно больше усилий. Больше практики. Причем не на изуродованных трупах, которые можно поднять из мертвых, только если сначала научиться приставлять к телу другую голову.

Он досадливо ткнул палочкой ящерицу, череп которой был размозжен метко брошенным Ярхе камнем.

Не самое приятное зрелище. Эртанд попытался представить себя, всю жизнь копающимся в гниющих телах. Да еще и с такими призрачными надеждами на успех? Нет, он бы так не смог.

– Зачем тебе это? Среди потерянных тинатских знаний есть достаточно более простых вещей. Можно было бы восстановить их, вместо того чтобы гоняться за невозможным.

Взгляд Саттаро внезапно похолодел. В его груди заколыхалась знакомая черная волна.

– Среди мертвых слишком много тех, кто должен быть жив, – отрезал он. – Ты слышишь эти звуки? Ярхе! Проверь, что там.

Перескок на другую тему оказался таким неожиданным, что Эртанд не сразу понял, что еще за звуки имеет в виду Саттаро. Однако стоило у костра на миг воцариться тишине, как он и сам различил слабый шум голосов внизу.

И только теперь, сконцентрировавшись, Эртанд сообразил, какую ляпнул глупость. Та светловолосая девушка, служанка Лааны, убитая повстанцами в Тамин-Арване. Казалось, бывший раб по-настоящему горевал, когда обнимал ее на ступеньках дома. Наверняка это была не единственная потеря в жизни Саттаро.