Мой наркотик (СИ) - "зеркало мира". Страница 17

– Договорились, – поцеловал я его и направился в прихожую, а оттуда на остановку и домой, где меня ждала игла и долгожданная доза.

Я сдержал свое слово и на следующий день взял Ваню с собой в офис. Кроме него у меня в черной папке лежал шприц с наркотиком, чтобы в любой момент была возможность сделать инъекцию в туалете и не нестись через весь город домой. Сашка встретил его подозрительным взглядом, но против присутствия не возражал. Почему-то я не стал ему рассказывать о своих планах на лечение, думая, что еще будет время. Спокойно занимался обычными делами, общался с клиентами, а мой Голубев сидел позади, словно персональная тень. В один момент я обернулся и обнаружил пустое кресло. Я не услышал, как он уходил, настолько был погружен в работу. Отправившись на поиски, обнаружил его у кофейного автомата в компании моего бизнес-партнера. Они оба были серьезные и держали в руках телефоны. Ну кто бы сомневался, решили договориться за моей спиной и не ждать, пока я решусь. Это несколько разозлило, поэтому решительно подошел к маленькой компании.

– Все обсудили? – поинтересовался, скрестив руки на груди.

– Не злись, – улыбнулся мне Ваня и погладил по плечу. – Мы хотели познакомиться.

– На случай организации похорон?

– И на этот тоже, – бросил Саша, сурово глядя на меня.

Они были правы, и я не посмел больше злиться. Я заметил, какие взгляды стали бросать на меня сотрудники: любопытные и жалостливые. Да, выглядел я хреново, и вел себя так же. Запланированное время в офисе я не выдержал, словно подопытная крыса в банке, за которой наблюдают и ждут, когда сдохну или сорвусь. Забрал Ваньку и ушел. Мне хотелось пройтись и подышать свежим осенним воздухом. Паренек шел следом и, словно уловив мое настроение, молчал. Мне очень повезло, что он появился в моей жизни. С ним в моем темном тоннеле забрезжил свет, хоть и где-то вдалеке, но теперь у меня был ориентир.

В полном молчании мы дошли до моего дома, поднялись на нужный этаж и вошли в квартиру. Замки я сменил, потому что после той памятной недели не нашел запасных ключей, но опасность того, что меня снова обворуют, все равно оставалась, поэтому я неосознанно пробежался взглядом по мебели. Все на месте. Я прошел в комнату и упал на диван, спрятав лицо в ладонях. Ваня сбегал на кухню и вернулся со словами:

– У тебя совершенно пустой холодильник. Чем ты питаешься?

– Ничем, – ответил я, не глядя на него. – Не удивляйся. Закажи себе пиццу, я заплачу.

– Лучше в магазин схожу и приготовлю чего-нибудь. Тебе поесть надо.

То, что мне было нужно, лежало в черной папке рядом со мной, но озвучивать я это не стал. Дождавшись, когда Ваня выйдет из квартиры, достал шприц и жгут. Неторопливо снял пиджак, осторожно свернул и положил на спинку дивана. Закатал рукав на левой руке и посмотрел на еле заметные вены на запястье. Тогда я подумал, что действительно пора прекращать и эта доза будет последней, и сам себе не поверил, горько усмехнувшись. Наркотик попал в кровь и молниеносно распространился по организму, убрал мое напряжение и усталость. По белому потолку поплыли розовые облака, затем стали оранжевыми и желтыми. Он начал отдаляться, и на его месте образовалось голубое небо. Внезапно мне показалось, что я лежу не на своем диване, а на зеленом лугу. Вокруг летали различные насекомые, пели соловьи, и легкий ветерок колыхал молодую травку. В нос ударяли изумительные запахи цветов и сырой земли. Видимо, неспроста решили закапывать людей после смерти: в земле покой и умиротворение. Сколько я так лежал, любуясь природой, не знаю, я совершенно потерялся во времени, но вскоре перед глазами появилось лицо моего любимого Вани, и почему-то оно было обеспокоенным. Он что-то говорил, но почему-то я его не слышал. Мне хотелось спросить: «Что случилось?», но губы и язык меня не слушались. Я словно онемел и не мог пошевелиться. Ваня начал трясти меня за плечи и бить по лицу, но я ничего не чувствовал. Постепенно обстановка начала меняться. Мое видение рассеивалось, и я вновь оказался на диване в своей квартире. Звуки начали слышаться, но как через вату. Ваня кому-то звонил и размахивал руками, по его щекам текли слезы. Что же могло случиться, что мой малыш так расстроился? Наконец и вата растворилась, дав мне возможность услышать фразу, сказанную навзрыд:

– Приезжай скорее, я тебя очень прошу, папа!

Зачем он звонит отцу? Но оформиться моя мысль не успевает, вместо звуков я начинаю слышать звон, который все нарастает и становится невыносим. Я пытаюсь закрыть уши руками, но ничего не выходит. Голова кружится, меня начинает тошнить. Кажется, меня вырвало, но точно не скажу, потому что сознание уплыло. Следующее мое воспоминание — это боль. Мне трудно дышать, словно на груди огромная чугунная ванна, а в кости втыкают сотни игл и выкручивают. Где-то издалека слышится голос Вани:

– Ты согласен лечиться? Согласен?

Я пытаюсь открыть глаза, но ничего не выходит. Где я находился и что происходило, совершенно не понимал, а в голове звучал лишь Ванин вопрос: согласен? Я хотел ответить «да», мы же договаривались. Но губы разлепить не сумел, поэтому молча кивнул и улетел в темную бездну небытия, где было темно и одиноко, как и всю мою недолгую жизнь.

Глава 7

Следующие две недели я жил в аду. Если кто-то когда-то задумывался над тем, каково находиться там, спросите меня. Ад – это боль, безбрежное море боли в беспросветной тьме. Мои мышцы сокращались сами по себе, суставы выворачивало наизнанку, голову сковывали спазмы, словно посетила мигрень, увеличенная втрое. Я не мог расслабиться в этой безудержной тряске, от чего становилось еще хуже. Свет и посторонние звуки раздражали, собственные стоны и крики казались громче в несколько раз. Шаги по коридору, разговоры шепотом, шелест листьев за окном – все действовало против меня, звуча как гулкий чугунный колокол в голове. Ко всему прочему из меня текло отовсюду: из носа, глаз, задницы. Меня постоянно рвало, подо мной было мокро, даже эрекцию я контролировать не мог и кончил несколько раз в штаны. Но как бы мне не было плохо и больно, сознание оставалось ясным, спасительный обморок не наступал, и организм продолжал мучиться и корчиться в конвульсиях. Впечатление такое, что «ломка» – это полностью вывернутый наизнанку кайф. Вместо теплоты и расслабленности – дикая боль, океан боли и полная невозможность расслабить мышцы. Тогда приходил какой-то мужик в белом халате и делал мне укол. Благословенное небытие – все, что нужно мне было в тот момент.

Когда-то я читал, если хоть один раз в жизни отломался всухую, то никогда не захочется второго раза, поэтому наркотики и даром будут не нужны. Или, начав сначала, не бросишь никогда. В следующее свое бодрствование я старался попросить серьезного санитара деревянным языком не давать мне лекарств. Но он хмыкнул и не послушал, попытался ввести иглу мне в вену. Я задергался и закричал, попробовал вскочить с жесткой кровати, только меня легко вернули на место и укололи. Наступило расслабление и возможность вздохнуть полной грудью, глаза налились свинцом, сознание начало отключаться. Перед самым провалом в черную пустоту я успел отметить, что мои щиколотки и запястья чем-то стянули, а над головой раздался хриплый бас санитара:

– Надо сказать Светлане, что этот буйный.

С тех пор меня держали на привязи. Водили мыть и в туалет в смирительной рубашке, когда меняли постель, тоже надевали ее, а к моему обычному надзирателю прибавился второй. Еще в мою палату все время заходили технички, причем попарно. Они не обращали внимания на меня и мое состояние: гремели ведрами, громко разговаривали и ржали хлеще породистых кобыл. Все мои просьбы заткнуться и не шуметь они игнорировали, словно я мебель или гниль в углу. Те две недели мне казались нескончаемыми, наполненными страданием и болью, которая и не думала уменьшаться. В конце концов я начал к ней привыкать, к персоналу стал более равнодушен, перестал дергаться и чего-то просить. И стоило мне со всем смириться, как на место боли пришла апатия. Это состояние ненамного лучше предыдущего, потому что в тот момент действительно понимаешь, что значит быть овощем. Именно тогда в мою палату вошла женщина средних лет, стройная, в очках с тонкой оправой и завязанными в хвост рыжими волосами. Светлана Васильевна – мой лечащий врач. Представилась, взяла стул и уселась на него посреди комнаты. Она смотрела на меня и что-то молча писала. Вероятно, все психологи умеют читать мысли, только на тот момент у меня их не было. Голова была пустая и звонкая, как арбуз.