Спящие красавицы - Кинг Стивен. Страница 13

– Больше похоже на фильм, – возразил Клинт. – Может, один из тех, что она видела в детстве.

Коутс закатила глаза.

– Видите? Цитируя Ронни Рейгана: «Вы опять за свое».

– Что? Вы не верите в психологические травмы детства?

– Я верю в тихую, спокойную тюрьму, вот во что я верю. Они отправили ее в крыло А, Землю безумных.

– Политически некорректно, начальник Коутс. Более предпочтительный термин – Централ двинутых. Ее пришлось сажать на смирительный стул? – Хотя иной раз и возникала такая необходимость, Клинт терпеть не мог смирительный стул, который напоминал ковшовое сиденье спортивного автомобиля, переоборудованное в орудие пытки.

– Нет. Ей вкололи желтое лекарство, и она угомонилась. Не знаю, какое именно, да мне и без разницы, это будет в рапорте, если вам захочется с ним ознакомиться.

В Дулинге лекарственные средства делились на три группы. Красные прописывали только врачи, желтые могли давать заключенным дежурные, а зеленые заключенные держали в своих камерах, если не находились в крыле В и не имели провинностей.

– Ясно, – кивнул Клинт.

– И теперь твоя девочка Макдэвид отсыпается…

– Она не моя девочка…

– Этим утренние новости исчерпываются. – Джейнис зевнула, затушила окурок о кирпич и засунула под молочный ящик, словно надеялась, что, скрывшись с глаз, окурок растворится в воздухе.

– Я тебя задерживаю, Джейнис?

– Дело не в тебе. Вчера я заказала мексиканскую еду. И теперь не могу лечь, пока не воспользуюсь сортиром. Знаешь, это чистая правда: то, что выходит, подозрительно напоминает то, что вошло.

– Избыток информации, начальник.

– Ты врач, справишься. Осмотришь Макдэвид?

– Этим утром обязательно.

– Хочешь услышать мою версию? В младенчестве ее растлила какая-то женщина, называвшая себя Черной Королевой. Что скажешь?

– Вполне возможно, – ответил Клинт, не заглотив наживку.

– Вполне возможно. – Джейнис покачала головой. – Зачем анализировать их детство, Клинт, когда они по-прежнему дети? В этом основная причина их пребывания здесь: инфантильное поведение с отягощающими обстоятельствами.

Ее слова напомнили Клинту о Джанетт Сорли, которая оборвала годы все нарастающего семейного насилия, вонзив в мужа шлицевую отвертку и проследив, чтобы он истек кровью. Не сделай она этого, Дэмиен Сорли обязательно убил бы ее, в этом сомнений у Клинта не было. Этот поступок он назвал бы не детским поведением, а проявлением инстинкта самосохранения. Однако скажи он это начальнику Коутс, та отказалась бы его слушать: она принадлежала к старой школе. Поэтому он предпочел завершить разговор.

– Итак, начальник Коутс, мы начинаем очередной день в женской тюрьме у Королевского канала.

Она подняла сумку, встала, отряхнула сзади форменные брюки.

– Не совсем канала, но поскольку паром Болла от нас недалеко, то да. Давайте начнем день.

И они вместе вошли в первый день сонной болезни, закрепляя на груди идентификационные бейджи.

Магда Дубчек, мать симпатичного молодого чистильщика городских бассейнов, известного по фирме «Уборка бассейнов от Антона» (зарегистрированной фирмы, так что, пожалуйста, выписывайте чеки на «Уборку бассейнов от Антона», КОО), проковыляла в гостиную двухэтажной квартиры, которую делила с сыном. В одной руке она держала клюку, в другой несла стакан со спиртным. Она плюхнулась в кресло, перднула, вздохнула и включила телевизор.

Обычно в это время она смотрела второй час туристической программы «Хороший день на колесах», но сегодня переключилась на «Новости Америки». Ее интересовало одно текущее событие, что уже было хорошо, и она знала одну женщину-репортера из тех, кто это событие освещал, что было еще лучше. Микаэла Коутс, или Микаэла Морган, как она теперь себя называла, навеки осталась маленькой Микки для Магды, которая сидела с ней много лет тому назад, пока мать Микки работала. В то далекое время Джен Коутс была обычной дежурной в женской тюрьме, которая находилась в южной части города, овдовевшей матерью-одиночкой, пытавшейся хоть как-то продержаться. Теперь она стала начальником, боссом того заведения, а ее дочь Микки выросла в известную всей стране корреспондентку, ведущую репортажи из округа Колумбия, знаменитую острыми вопросами и короткими юбками. Мать и дочь Коутс добились многого. Магда ими гордилась, а если иногда ощущала легкую грусть – Микки никогда не звонила и не писала, Джейнис никогда не заглядывала, чтобы поболтать ни о чем, – то говорила себе: обеим надо работать. Магда признавала, что ей не понять, какое им приходится выдерживать напряжение.

В это утро новостной выпуск вел Джордж Олдерсон. В очках, сутулый, с редеющими волосами, он ничем не напоминал идолов утренних информационных выпусков, которые обычно сидели за большими столами и зачитывали новости. Он выглядел сотрудником похоронного бюро. И голос у него был неподходящий для телеведущего. Крякающий. Магда полагала, что именно по этой причине «Новости Америки» были на третьем месте, уступая Си-эн-эн и «Фокс». Она с нетерпением ждала того дня, когда Микаэла перейдет в одну из этих телесетей. Тогда Магде больше не придется терпеть этого Олдерсона.

– В этот час мы продолжаем следить за происходящим в Австралии, – сообщил Олдерсон. Он пытался изобразить озабоченность, не лишенную скептицизма, но выглядел так, будто мучился от запора.

Тебе бы на пенсию и лысеть в тишине и спокойствии собственного дома, подумала Магда и отсалютовала ему первым за день стаканом рома с колой. Натирай голову автомобильным воском, Джордж, и освободи дорогу моей Микаэле.

– Медицинские чиновники на Оаху, штат Гавайи, сообщают о продолжающемся распространении азиатской сонной болезни, которую также называют австралийским сонным гриппом. Никто, похоже, не знает, где возникла эта болезнь, но пока ее жертвами становились только женщины. Теперь нам сообщают, что первые случаи заболевания выявлены и на наших берегах, сначала в Калифорнии, потом в Колорадо и, наконец, в Каролинах. Сейчас Микаэла Морган сообщит подробности.

– Микки! – воскликнула Магда и вновь отсалютовала телевизору, выплеснув часть напитка на рукав кардигана. В голосе Магды едва слышался чешский акцент, но к пяти часам дня, когда Антон вернется с работы, она уже будет говорить так, словно только что сошла с корабля, а не прожила в Триокружье почти сорок лет. – Маленькая Микки Коутс! Я гонялась за твоим голым задом по гостиной матери, и мы смеялись до коликов в боку! Я меняла твои обкаканные подгузники, моя дорогая малышка, и посмотрите, какая ты теперь!

Микаэла Морган, она же Коутс, в блузке без рукавов и фирменной короткой юбке стояла перед хаотично построенным жилищным комплексом, выкрашенным в ярко-красный цвет. Магда думала, что короткие юбки Микки идут. Даже известных политиков зачаровывала видневшаяся из-под юбки верхняя часть бедра, и правда иногда срывалась с их лживых губ. Само собой, не всегда, но такое случалось. По части нового носа Микаэлы Магду грызли сомнения. Ей недоставало дерзкой кнопки, какая была у ее девочки в детстве, да и с заостренным новым носом Микки уже не выглядела прежней. С другой стороны, смотрелась она теперь потрясающе! Просто глаз не оторвешь.

– Я нахожусь рядом с хосписом «Любящие руки» в Джорджтауне, где этим ранним утром отмечены первые случаи заболевания так называемым австралийским сонным гриппом. В хосписе почти сто пациентов, в основном преклонного возраста, больше половины – женщины. Администрация отказывается подтвердить или опровергнуть эпидемию, но несколько минут назад я говорила с санитаром, и хотя он был краток, его слова вызывают тревогу. Он просил не называть его имени. Вот что он сказал.

Записанное интервью действительно было коротким. Микаэла разговаривала с человеком в белой больничной униформе. Его лицо было размыто, измененный голос напоминал речь зловещего военачальника пришельцев из научно-фантастического фильма.

– Что здесь происходит? – спросила Микаэла. – Вы можете прояснить ситуацию?