Спящие красавицы - Кинг Стивен. Страница 5

(«Ей нравятся стариканы?» – полюбопытствовала Лайла, хлопая глазами и прижимаясь к его бедру.)

Второй этаж занимала их спальня, комната Джареда и спальня для гостей, которую супруги приспособили под домашний кабинет. На первом этаже широкую и светлую кухню отделяла от гостиной барная стойка. Справа от гостиной, за закрытыми стеклянными дверями, находилась практически не используемая столовая.

Клинт пил кофе за барной стойкой на кухне и читал с айпада «Нью-Йорк таймс». Землетрясение в Северной Корее привело к жертвам, число которых не называлось. Власти Северной Кореи заявляли, что урон минимален благодаря «превосходной архитектуре», но на видео с мобильников хватало и трупов, и руин. Нефтедобывающая платформа горела в Аденском заливе, вероятно, в результате диверсии, но ответственность на себя пока никто не взял. Все страны в регионе в дипломатическом смысле повели себя как мальчишки, игравшие в бейсбол и разбившие окно: не оглядываясь, разбежались по домам. В пустыне Нью-Мексико пошел сорок четвертый день противостояния ФБР и местного ополчения, возглавляемого Сродником Благовестом (он же Скотт Дэвид Уинстид-младший). Эти веселые ребята отказывались платить налоги, признавать верховенство Конституции или сдавать свой немалый арсенал автоматического оружия. Когда люди узнавали, что Клинт – психиатр, они часто обращались к нему с просьбой назвать психические заболевания, которыми, по его мнению, страдали политики, знаменитости и прочие видные деятели. Обычно он отнекивался, но в этом случае полагал, что может поставить правильный диагноз на расстоянии: у Сродника Благовеста, несомненно, одна из разновидностей диссоциативного расстройства.

В самом низу первой страницы была фотография женщины с изнуренным лицом. Она стояла перед аппалачской лачугой с младенцем на руках. «Рак в угольной стране». Клинт вспомнил сброс химикалий в местную речку пятью годами ранее. Тогда на неделю прекратили подачу воды. С тех пор вроде бы все наладилось, но Клинт и его семья по-прежнему пили исключительно бутилированную воду, на всякий случай.

Солнце согревало лицо. Он посмотрел на два больших вяза в глубине двора, за бассейном. Вязы наводили его на мысли о братьях, сестрах, мужьях и женах: он не сомневался, что под землей их корни переплетались намертво. Вдалеке возвышались зеленые горы. Облака словно таяли на синей сковороде чистого неба. Птицы летали и пели. Стыд и позор, что такая красивая земля растрачивалась впустую на людей. Эту мысль тоже высказал какой-то остряк.

Клинту хотелось верить, что на него эта земля не растрачивалась. Он никогда не ожидал, что ему будет принадлежать такой вид. Он задался вопросом, каким дряхлым и слабоумным нужно стать, прежде чем догадаешься, почему одним улыбается удача, а другим постоянно не везет.

– Папа, привет. Какие новости в мире? Случилось что-нибудь хорошее?

Клинт отвернулся от окна. Джаред вошел на кухню, застегивая молнию рюкзака.

– Минуточку… – Клинт пролистал пару электронных страниц. Он не хотел отправлять сына в школу с разливом нефти, ополчением, раком. Ага, вот оно. – Физики предполагают, что Вселенная может существовать вечно.

Джаред порылся в буфете, нашел батончик «Нутрибар», сунул в карман.

– Полагаешь, это хорошо? Можешь объяснить, что ты хотел этим сказать?

Клинт на секунду задумался, потом понял, что сын его подначивает.

– Цель твоего вопроса мне ясна. – Глядя на Джареда, он почесал веко средним пальцем.

– Так и скажи. Стесняться нечего, папа. Это останется между нами. – Джаред налил себе кофе. Он любил черный, как и Клинт, когда его желудок был моложе. Кофеварка стояла у окна, выходившего на бассейн. Джаред сделал маленький глоток и посмотрел в окно. – Вау! Ты уверен, что можешь оставить маму наедине с Антоном?

– Топай, пожалуйста, – ответил Клинт. – Отправляйся в школу и научись там чему-нибудь.

Его сын вырос у него на глазах. «Собайка! – таким было первое слово Джареда. В рифму с фуфайкой. – Собайка! Собайка!» Он был симпатичным мальчиком, любопытным и доброжелательным, и стал симпатичным юношей, по-прежнему любопытным и доброжелательным. Клинт гордился тем, что они обеспечили Джареду надежный, безопасный дом, позволив ему развиваться как личности. У самого Клинта все было иначе.

У него возникала идея дать парню презервативы, но он не хотел говорить об этом с Лайлой или подталкивать к чему-либо Джареда. Если честно, ему не хотелось даже думать об этом. Джаред настаивал, что они с Мэри только друзья, и, может, даже сам в это верил. Но Клинт видел, как сын смотрел на девушку, и по себе знал: так смотрят, лишь когда хочется стать очень, очень близким другом.

– Только после Крутого рукопожатия малой лиги. – Джаред вытянул перед собой руки. – Ты ведь помнишь?

Клинт помнил: стукнуться кулаками, сцепить большие пальцы, повернуть руки, раскрыть ладони, дважды хлопнуть ими над головой. И пусть времени на это ушло много, получилось все в лучшем виде. Оба рассмеялись, с утра зарядившись хорошим настроением.

Джаред ушел до того, как Клинт вспомнил, что должен напомнить сыну о мусоре.

Еще один признак старения: забываешь то, что хотел помнить, и помнишь, что хотел забыть. Он мог быть тем самым остряком, который это сказал. Пожалуй, это следовало вышить на подушке.

6

Шестьдесят дней примерного поведения позволили Джанетт Сорли трижды в неделю по утрам, с восьми до девяти часов, пользоваться комнатой отдыха. На самом деле с восьми до восьми пятидесяти пяти, потому что в девять утра начиналась шестичасовая смена в столярном цехе. Там она проводила время, вдыхая через тонкую хлопчатобумажную маску пары лака, которым покрывала ножки стульев. За эту работу она получала три доллара в час. Деньги поступали на ее счет. Она получит их в виде чека при выходе на свободу (заключенные называли свои рабочие счета «Бесплатной стоянкой», как в «Монополии»). Стулья продавались в тюремном магазине, который находился на другой стороне шоссе номер 17. Некоторые уходили по шестьдесят долларов, большинство – по восемьдесят, и стульев тюрьма продавала очень много. Джанетт не знала, куда шли эти деньги, да ее это и не волновало. Что ее волновало, так это возможность пользоваться комнатой отдыха. Здесь был телевизор с большим экраном, настольные игры, журналы. А также торговый автомат с закусками и еще один, с газировкой. Они принимали только четвертаки, которых у заключенных не было – четвертаки считались контрабандой (уловка-22!), – но, по крайней мере, ты мог полюбоваться витриной. (Плюс в определенные дни недели комната отдыха становилась комнатой встреч, и бывалые посетители, вроде Бобби, сына Джанетт, знали, что нужно приносить с собой пригоршни четвертаков.)

В то утро она сидела рядом с Энджел Фицрой, смотрела утренний выпуск новостей по Дабл-ю-ти-ар-эф, каналу 7 из Уилинга. Новости особой новизной не блистали: стрельба из проезжающего автомобиля, сгоревший трансформатор, арест женщины, избившей другую женщину на «Шоу пикапов-монстров», склоки в законодательном собрании штата из-за новой мужской тюрьмы, которую построили на месте прежней горнорудной выработки и в которой повело стены. К новостям государственного масштаба относилась продолжающаяся осада ополченцев Сродника Благовеста. На другом конце света погибшие при землетрясении в Северной Корее, похоже, исчислялись тысячами, а врачи Австралии сообщали о сонной болезни, которая поражала только женщин.

– Это все мет, – изрекла Энджел Фицрой. Она неспешно грызла «Твикс», который нашла в лотке выдачи. Растягивала удовольствие.

– Ты про кого? Спящих женщин, чику на «Шоу пикапов-монстров» или парня из реалити-шоу?

– Возможно, про всех, но думала я про эту чику. Однажды я побывала на таком шоу. Так практически все, кроме детей, или накурились, или чем-то закинулись. Хочешь? – Она ссыпала остатки «Твикса» в ладонь (а вдруг дежурная Лэмпли мониторит комнату отдыха?) и предложила Джанетт. – Не первой свежести, но еще ничего.