Спящие красавицы - Кинг Стивен. Страница 6

– Я пас, – отказалась Джанетт.

– Иногда я вижу такое, от чего хочется умереть, – будничным голосом продолжила Энджел. – Или хочется, чтобы умерли все остальные. Посмотри на это. – Она указала на новый плакат между автоматами с едой и газировкой. На нем была песчаная дюна со следами, уходящими куда-то вроде бесконечности. Надпись под фотографией гласила: «ДОБРАТЬСЯ СЮДА – ЭТО ВЫЗОВ». – Этот парень добрался туда, но куда он ушел? Где то место? – желала знать Энджел.

– Это Ирак? – спросила Джанетт. – Вероятно, в ближайший оазис.

– Нет, он умер от теплового удара. Лежит там, где его не видно, с выпученными глазами и кожей черной, как шляпа-цилиндр. – Она не улыбалась. Энджел была наркоманкой крутого замеса, из тех, кто жует кору и использует первач вместо святой воды. Посадили ее за разбойное нападение, но Джанетт догадывалась, что за Энджел числятся едва ли не все категории преступлений. Ее лицо было похоже на череп, обтянутый кожей; казалось, им можно разбить мостовую. За время пребывания в Дулинге она часто гостила в крыле В. А в крыле В камеру разрешалось покидать только на два часа в сутки. Крыло В предназначалось для плохих девочек.

– Не думаю, что кожа станет черной, даже если ты умрешь от теплового удара в Ираке, – возразила Джанетт. Возможно, не соглашаться с Энджел – ошибка, даже в шутку, потому что у нее были, как нравилось говорить доктору Норкроссу, «проблемы с контролем гнева», но в это утро Джанетт хотелось рискнуть.

– Я о том, что это чушь, – сказала Энджел. – Вызов – просто прожить каждый гребаный день, как ты, вероятно, прекрасно знаешь.

– И кто, по-твоему, его повесил? Доктор Норкросс?

Энджел фыркнула.

– У Норкросса куда больше здравого смысла. Это начальник Коутс. Джейни-и-и-и-ис. Вот кто двумя руками за мотивацию. Видела плакат в ее кабинете?

Джанетт видела: антиквариат, но паршивый. На плакате был котенок, повисший на суку. Держись, мол, крошка, держись. Однако большинство здешних котят уже свалились с веток. А некоторые успели покинуть лес.

Теперь на экране показывали фото сбежавшего преступника.

– Вот это чувак, – прокомментировала Энджел. – Как после этого верить тому, что «черный значит прекрасный»?

Джанетт промолчала. На самом деле ей до сих пор нравились мужчины со злыми глазами. Она разбиралась с доктором Норкроссом, как и почему дошла до жизни такой, но ее по-прежнему тянуло к парням, которые выглядели так, словно в любой момент могли огреть тебя металлическим прутом по голой спине, пока ты стояла под душем.

– Макдэвид – в одной из наблюдательных камер Норкросса в крыле А, – добавила Энджел.

– С чего ты взяла?

Джанетт очень нравилась Китти Макдэвид: умная и темпераментная. Ходили слухи, что на свободе Китти водила компанию с крутыми парнями, но настоящей злобы в ней не чувствовалось, разве что по отношению к собственной персоне. Когда-то в прошлом она целенаправленно резала себя: у нее были шрамы на груди, боках, бедрах. Временами она впадала в депрессию, хотя таблетки Норкросса ей помогали.

– Если хочешь знать все новости, нужно приходить сюда пораньше. Услышала от нее. – Энджел указала на Мору Данбартон, пожилую бесконвойную, отбывавшую пожизненный срок. Мора очень аккуратно выкладывала на столы журналы из своей тележки. Седые волосы Моры дыбом стояли на голове, словно паутинная корона. На ногах были толстые компрессионные колготки цвета сахарной ваты.

– Мора! – позвала Джанетт, но тихо. Крики в комнате отдыха были строго verboten [7]. Исключение делалось только для детей в дни посещений и для заключенных на ежемесячных вечеринках. – Подойди сюда, подруга!

Мора медленно покатила тележку к ним.

– У меня есть «Семнадцать» [8]. Кому-нибудь интересно?

– Меня он не интересовал и в семнадцать, – ответила Джанетт. – Что с Китти?

– Она кричала полночи, – ответила Мора. – Странно, что ты не слышала. Ее вывели из камеры, сделали укол и отправили в А. Сейчас она спит.

– Она кричала что-то конкретное? – спросила Энджел. – Или кричала вообще?

– Кричала, что идет Черная Королева, – ответила Мора. – Говорила, что она сегодня прибудет.

– Арета [9] приезжает, чтобы дать здесь концерт? – спросила Энджел. – Она – единственная черная королева, которую я знаю.

Мора не обратила внимания на ее слова. Она смотрела на синеглазую блондинку с обложки журнала.

– Точно никто не хочет этот номер? Там такие красивые вечерние платья.

– Такое платье я без своей тиары не надену, – засмеялась Энджел.

– Доктор Норкросс уже осмотрел Китти? – спросила Джанетт.

– Еще нет, – ответила Мора. – Однажды у меня было вечернее платье. Такое красивое, синее, пышное. Мой муж прожег в нем дыру утюгом. Случайно. Он только старался помочь. Никто не учил его гладить. Большинство мужчин никогда ничему не учатся. И он тоже не научится, это точно.

Джанетт и Энджел промолчали. Все знали, что сделала Мора Данбартон со своим мужем и двумя детьми. Случилось это тридцать лет тому назад, но некоторые преступления не забываются.

Три или четыре года назад – а может, пять или шесть, время летело стремглав, и ориентиры расплывались перед глазами – на автомобильной стоянке за «Кей-мартом» в Северной Каролине мужчина сказал Тиффани Джонс, что она нарывается на неприятности. И пусть последние пятнадцать лет она помнила смутно, тот момент остался с ней навсегда. Кричали чайки, копавшиеся в мусоре у разгрузочной площадки «Кей-марта». Моросил дождь, вода стекала по стеклам джипа, в котором она сидела. Джип принадлежал парню, который сказал, что она нарывается на неприятности. Парень работал охранником торгового центра. Она только что отсосала ему.

Причина заключалась в том, что он поймал ее на краже дезодоранта. Они быстро пришли к взаимовыгодному соглашению: она делает ему минет, а он ее отпускает. Мужчина был тучным сукиным сыном, и потребовалась определенная ловкость, чтобы добраться до его члена в пространстве, ограниченном животом, бедрами и рулевой колонкой. Но Тиффани уже умела много чего, и эта мелочь даже не вошла бы в длинный список ее достижений, если бы не его слова.

«Не повезло тебе, да? – Сочувственная гримаса растеклась по его потному лицу. Он елозил по сиденью, пытаясь натянуть ярко-красные спортивные штаны, наверное, единственное, что на него налезало. – Ты должна понимать, что нарываешься на неприятности, когда оказываешься в таком положении, как сейчас, и тебе приходится иметь дело с таким, как я».

До этого момента Тиффани полагала, что насильники – люди вроде ее кузена Трумана – не понимают, что творят. Иначе как они могли жить? Разве можно причинять боль или унижать человека, полностью отдавая себе отчет в том, что делаешь? Однако получалось, что можно. И мужчины вроде этого хряка-охранника прекрасно понимали, что творят. Для Тиффани это откровение стало настоящим шоком. Многое в ее дерьмовой жизни разом прояснилось. Тиффани даже не знала, сможет ли смириться с этим.

Три или четыре мотылька кружили в шаровом светильнике над столом. Лампа перегорела, но утреннего света вполне хватало. Мотыльки бились о стекло, их маленькие тени подрагивали. Как они попали туда? И, между прочим, как она попала сюда? На какое-то время, после тяжелого подросткового периода, Тиффани удалось устроить свою жизнь. В 2006-м она работала в бистро, получала приличные чаевые. Снимала двухкомнатную квартиру в Шарлотсвилле и выращивала папоротники на балконе. Устроилась неплохо, с учетом того, что так и не закончила старшие классы. По выходным ей нравилось арендовать крупную гнедую кобылу по кличке Молина, которую отличал мягкий характер и легкий галоп, и скакать по национальному парку Шенандоа. А теперь она в трейлере в Восточном Усранске, Аппалачи, и не просто нарывается на неприятности – уже нарвалась. Впрочем, неприятности завернули в вату. Они не кололись, чего следовало ждать от неприятностей, и это, возможно, было самым худшим: ты находилась глубоко внутри, загнанная на нижний уровень самосознания, где не могла даже…