Могила на взморье (ЛП) - Берг Эрик. Страница 21

Ее младшей сестре они напротив исполняли любые желания: сначала уроки игры на фортепиано в Визмаре, хотя каждый раз возить и забирать ее оттуда было не так-то просто, а через несколько месяцев у нее вообще пропало желание заниматься. Затем последовал отпуск в Болгарии, потому что Лея обязательно хотела побывать там. Родители кое-как наскребли все свои сбережения на эту поездку, чтобы принцесса потом сказала, что Болгария показалась ей просто ужасной. И, в конце концов, апельсиновое деревце в качестве комнатного растения, которое с таким трудом удалось достать и которое через полгода завяло без должного ухода Леи.

Как-то раз Сабина выяснила, что Лея находила вдохновение в романах и стихах. Занятия на фортепиано, Болгария и апельсиновое деревце встречались в каких-то книгах, которые читала ее сестра. Родители, которым она все рассказала, назвали ее причуды просто милыми. А если Сабина в драке с вредным одноклассником случайно порвала куртку, они давали ей меньше карманных денег.

Никому из них не приходила в голову мысль, что она тоже иногда хотела подарок для души, никому, кроме Юлиана. Он действительно был единственным человеком в ее юности, который хотя бы на мгновение заглянул к ней в душу и понял, что у нее тоже есть чувства и желания, и что она тоже была ранима. В его песне речь шла о цветке, который раскрывается, только когда никто не видит. Она уже забыла и название и сам текст, но этот жест был незабываем.

Сабина четко помнила, что сказала Лея в конце выступления Юлиана: «Воспевать мою сестру, все равно, что боготворить кактус».

— Ведьма, — четко и ясно сказала Сабина.

Секретарь приемной удивленно взглянула на нее.

— Осталось недолго, — сказала она. — Господин Амманн сейчас освободится.

Мирослав Амманн из Фэрдорфа был год помолвлен с Сабиной, когда ей было пять лет и должно было исполниться шесть. Они познакомились в детском саду, и оба проявили одинаково сильный интерес к экскаваторам из пластика, что и стало основой их отношений. Будучи подростком, он стал нравиться ей все меньше. Долгое время Сабина не могла объяснить себе все увеличивающуюся антипатию к Мирославу, пока не увидела, как он вел себя на спортивном празднике. В том, как он прислуживал начальникам, было нечто раболепное, прямо-таки заискивающее. Он делал больше, чем просто соответствовать, рассыпался в комплиментах, пел громче всех. Немного погодя Мирослав смог подняться в иерархии FDJ на ступень выше.

Однажды она высказала ему прямо в лицо все, что о нем думает. Для покорных людей, которые любят притворяться, нет ничего непростительнее, чем услышать правду о себе. Таким образом, симпатия Мирослава к Сабине переросла во вражду. Позже он пошел в народную полицию, где до 1990 года и заведовал вместе с двумя старшими по возрасту коллегами мрачным полицейским участком на Пёль.

В настоящий момент он занимал довольно высокую должность в криминальной полиции Визмара. Зайдя в его бюро и представившись, она увидела на его лице двоякие чувства. С одной стороны удивление, что она выбрала ту же профессию, что и он, а с другой стороны удовлетворение от того, что он был главным комиссаром, а она "лишь" комиссаром, как будто они вот уже четверть века соревновались друг с другом и он теперь издевательски махал ей рукой с финиша.

— Садись, — сказал он, широко улыбнувшись. — Хочешь кофе?

Он сразу перешел на «ты», что должно упростить разговор, вынуждена была признать Сабина. Она терпеть не могла, когда нужно было строить сложные предложения, только потому что не знаешь как обращаться к собеседнику. Но это была, пожалуй, единственная заслуга Мирослава.

— С удовольствием. Черный, пожалуйста.

— Без проблем. Сейчас будет.

Его тон был не просто дружелюбным, а чересчур дружелюбным. Он даже сам встал, чтобы принести ей кофе и подал ей чашку с почтительностью слуги.

— Могу я еще что-нибудь сделать для твоего хорошего самочувствия? Мы всегда стараемся быть приветливыми с коллегами из других земель.

— Это заметно.

Он остановился рядом со своим стулом и посмотрел на Сабину узкими глазками. Мирослав сильно изменился внешне, носил пуловер 52-ого размера при 58-ом размере фигуры под пиджаком 62-ого размера. Из рта у него пахло картошкой-фри и освежающим спреем для рта, вперемешку с нотками спирта.

— Судя по фамилии, ты не замужем,— сказал он. — Или ты убедила мужа взять твою фамилию?

— Твое первое предположение верно.

— Дети?

— Нет.

— У меня четверо,— сказал он. — И все девочки, представляешь. Старшая в том возрасте, в каком были мы, когда ты дала мне отворот поворот.

Сабина готова была воспротивиться. Дать отставку можно было только тому, с кем до этого были интимные отношения. Но так же как не следует говорить сотруднику банка, в котором хочешь получить кредит, что у него ужасный галстук, так же и здесь Сабина не решилась осадить Мирослава Амманна. Если ему нужны были маленькие победы, ну что же, пусть он их получит. По крайней мере, в данный момент.

— Чего не сделаешь по молодости,— ответила она.

Он казался удовлетворен такой банальностью, наверное, решил, что Сабина признала свою ошибку.

Убедившись в своей значимости, он устало опустился на стул и сказал:

— Ну, хорошо. Чем я заслужил после стольких лет удовольствие, пардон, честь твоего визита?

— Дело Юлиана Моргенрота.

— Моргенрот, Моргенрот... Ни о чем мне не говорит.

Вообще Мирослав Амманн не производил впечатления человека, до которого часто что-то доходит. Указательным пальцем тяжелой, правой руки он медленно набрал фамилию в компьютере.

— Это старый процесс. Даже очень старый. Удивляюсь, что мы его вообще оцифровали. И что дальше?

— Мне бы хотелось узнать о нем побольше. При каких обстоятельствах пропал Юлиан? По каким направлениям велось расследование? Проходили ли допросы?

Указательный палец Амманна парил над клавиатурой как Дамоклов меч.

— Сначала скажи мне, почему криминальная полиция Берлина интересуется этим делом. И вообще, существует служебный порядок.

Сабина могла себе представить, что служебный порядок в жизни Мирослава Амманна имел примерно такое же значение как Книгге для главного портье «Вальдорф Астории».

— Честно говоря, я здесь не как комиссар, а как частное лицо.

Дамоклов меч метнулся вниз, указательный палец завис над клавишей «Escape».

— Прости, но мы так не делаем,— сказал Амманн. — Так может любой войти и потребовать доступ к делу. До чего бы мы тогда докатились?

— Как ты уже сказал, это очень старое дело, официально даже нет преступления. Я же не вмешиваюсь в текущее расследование.

Собеседник Сабины еще раз открыл страницу, чтобы проверить ее слова. И конечно же, он увидел, что дело Юлиана Моргенрота вoобще-то и не было делом как таковым. Было принято заявление о пропаже, и таких было много в те дни и недели после падения стены. Как будто ночью открыли огромный вольер, множество птенцов ринулись на следующее утро за безграничной свободой. А большинство старых птиц напротив лишь на короткое время покидали родные места.

— Думаешь, с ним что-то случилось? — вздохнув, спросил Амманн со скучающим видом. — Здесь написано, что на это ничто не указывает.

Сабина не стала указывать главному комиссару на то обстоятельство, что правда и то, что написано в бумагах не всегда совпадают. Она часто сталкивалась с тем, что доклады имели субъективную окраску, как специально, так и случайно. Хотя криминальная полиция в общем и целом работала профессионально, следователи никогда не были освобождены от личного мнения, в каждом отделе процессы/прецеденты/события имели важное значение. Нехватка времени и сотрудников, а также хроническая усталость довершали общую картину.

В независимости от этого, ситуация на востоке Германии летом тысяча девятьсот девяностого года была очень специфичной. Это было «время между временами». ГДР должно было прекратить свое существование, а вместе с ним и множество учреждений. Они еще продолжали работать, в том числе и народная полиция. Но мысли сотрудников уже были устремлены в будущее. Многие спрашивали себя, что с ними будет дальше, переведут ли их насильно на новую должность, понизят в звании или уволят. В некоторых местах царил настоящий хаос, связь между ведомствами была прервана, процессы не проводились, попадали в архив или терялись при перемещении из пункта А в пункт Б. Политичиские изменения любого рода всегда были лучшим временем для того, чтобы совершить преступление.