Грустный день смеха (Повести и рассказы) - Дубровин Евгений Пантелеевич. Страница 29

При слове «диверсант» Рекс заворчал.

— Да вы что, ребята! — воскликнул Виталька уже совсем искренним голосом. — Я же нарочно. Я думал, вы какие жлобы!

— Принеси только йоду и ваты, а то помнишь, того как отделал…

— Не надо, ребята. Хотите, я вам фонарик «Даймон» подарю? У меня их два, берите. И вообще давайте дружить. Я же думал, что вы жлобы. Надо было бы так сразу и сказать.

— Ну ладно уж… — великодушно сказал я. — Только не надо следующий раз нас пугать Шекспиром и Сириусом.

— Не буду. Хочешь, завтра… Как тебя зовут?

— Виктор.

— Хочешь, завтра в райцентр махнем? Я здесь почти не живу, там у нас своя кодла. Такие ребята и девочки — закачаешься! Ты заходи завтра ко мне пораньше. Махнем на велосипедах. Я тебе материн дам. Час езды.

Виталька Ерманский отряхнул штаны и удалился, прихрамывая сразу на обе ноги.

Мы побродили еще немного по улице, смотря, как в Виталькином доме на тюлевых шторах движутся тени — одна женская, с распущенными волосами, а другая Виталькина, взлохмаченная, — и пошли спать.

— Хорошо, хоть райцентр догадались построить, — сказал Вад, засыпая.

Первая любовь (начало)

Во дворе в большом цинковом корыте Виталькина мать стирала белье. Она приветливо закивала нам:

— Входите, входите, мальчики. Вы к Виталику? Соседи, да? Ну и хорошо. Давайте знакомиться. Виталина мама. Клара Семеновна…

Она вытерла руки фартуком и протянула их мне сразу две.

— Какой ты уже большой. И симпатичный. Эта курточка тебе очень идет.

Руки у Клары Семеновны были теплые и мягкие.

— Ну, ей-богу, не думала, что у моего соседа такие симпатичные дети. Прямо как куколки. Дай-ка я тебя поцелую! Иди, иди, мне поручили присматривать за вами.

Она притянула меня к себе и поцеловала в щеку. Я покраснел. Вад отодвинулся на безопасное расстояние и тоже покраснел.

Стирая, она продолжала говорить. Спрашивала, любим ли мы папу, маму, хорошо ли мы учимся в школе, не балуемся ли, много ли у нас игрушек. Потом она расспросила у нас про Нижнеозерск. Она болтала до тех пор, пока на крыльце не появился заспанный Виталька. Сначала при виде нас он нахмурился, но потом, видно, вспомнил вчерашнее.

— Привет, ребята! — сказал он хриплым голосом. — Мать, кофе в кают-компанию. Милости прошу, господа!

Клара Семеновна бросила стирать и пошла в дом. Мы последовали за ней. Внутри дом был еще лучше, чем снаружи. Диван, кресла, много картин, разные фарфоровые штучки. Но, самое главное — на столе лежали радионаушники. Они волновались и что-то возбужденно говорили. Мы с Вадом так и впились в эти наушники. Из соседней комнаты вышла старушка. Я узнал в ней ту, что тащила хворост. Старушка опять уставилась на нас любопытными молодыми глазами.

— Мама, вскипятите воду, — попросила Клара Семеновна.

— Чичас, чичас, — захлопотала старушка.

Скоро по комнате распространился запах кофе, который блестел черными зеркалами в белых фарфоровых чашках. Возле каждой чашки стояли фарфоровые блюдца. На фарфоровых блюдцах лежали кусочки белого хлеба, кружочки колбасы и какие-то тюбики в блестящих красивых обертках. Возле блюдец во множестве размещались ложечки, вилочки, ножички, какие-то лопаточки. Все это находилось на белой скатерти, вышитой красными розами.

— Прошу к столу! — Виталька сделал небрежный жест и сам сел первый. Он помешал ложкой в чашке, ткнул пальцем в хлеб, недоверчиво понюхал тюбик и вдруг нахмурился. — А где сыр? — спросил он.

— Сыр кончился, Виталечка, — торопливо ответила мать и смущенно посмотрела на нас.

Виталька нахмурился еще больше.

— Как это кончился? Два дня назад был.

— Но ты же сам его отнес в райцентр, — робко вставила мать.

— Что это за кофе без сыра?

Виталька отшвырнул от себя ложечки и встал из-за стола. Я хотел последовать его примеру, но у меня ноги приросли к полу. Вад тоже не отрывал глаз от кружочков колбасы.

Клара Семеновна подошла ко мне и погладила по голове.

— Ты бы хоть мальчикам дал попить. Им-то все равно…

— Им нс все равно. Эти ребята не жлобы. Дожили! Сегодня же напишу отцу.

Клара Семеновна села за стол и заплакала. Она плакала, закрыв лицо ладонями, и между пальцев у нее сочились слезы. Сейчас она была очень похожа на обиженную девочку.

— Дай пятерку!

Клара Семеновна вытерла лицо и послушно вышла в соседнюю комнату. Виталька подмигнул нам: видал, дескать? Я не сомневался, что всю эту сцену он разыграл специально для нас.

Виталька сунул пятерку в карман и засвистел.

— Мы возьмем твой велосипед, — небрежно сказал он.

Я немножко задержался в комнате и, когда мы остались с Кларой Семеновной одни, сказал:

— Да вы не расстраивайтесь… Мы действительно не хотим есть… Мы наелись кулеша… с салом… Вот такой кусок покрошили.

— Ничего, ничего, Витя… Вы заходите к нам почаще.

— До свиданья…

— До свиданья.

Я осторожно закрыл дверь.

Виталька мазал солидолом цепь велосипеда.

— Бери. Хорошая машина, хоть и дамская.

— Я не умею, — признался я.

— Не умеешь? — удивился Виталька. — Тогда садись на раму.

— А я куда? — спросил Вад.

— Никуда. У нас взрослая компания и взрослые дела.

Вад обиженно засопел.

— Мы всегда вместе, — вступился я за брата. — Он умеет делать взрослые дела.

Виталька Ерманский поразмыслил.

— Не-е. Мы будем самогон пить, а он что?

— Я могу выпить целый стакан, — храбро сказал Вад.

— Мы будем девчонок целовать.

— Я тоже… — начал было Вад, но замолчал, не в силах побороть отвращение. Видно, перед ним предстала какая-нибудь сопливая физиономия с косичками. — Я могу подождать…

— Нет, нет, — мотнул головой Виталька. — Может быть, нам придется заночевать у какой-нибудь вдовушки. Ищи-свищи тогда тебя.

При этих словах мороз пробежал у меня по коже. Но Вад упрямо нагнул голову:

— Я тоже могу заночевать.

Если Вад заупрямится, переупрямить его невозможно.

— Ладно, иди, — сказал Виталька, — Узнаешь — второй раз не запросишься.

Мы двинулись вдоль улицы. Виталька вел велосипед за руль.

— Кто у тебя отец? — спросил Виталька.

— Кузнец.

— А… Вот у меня отец — это да! — сказал Виталька с восхищением. — Профессор!

— Ты любишь своего отца? — удивился Вад.

— Еще как! Когда мы жили в Москве…

— Вы жили в Москве?

— Ну да.

— А как же сюда попали?

— Отца в Германию назначили, а мать он в Утиное сослал, к ее матери.

— Сослал? За что?

— Значит, надо. Отец знает, что делает. Она теперь вот где у меня, — Виталька показал зажатый кулак. — Отец приказал перед отъездом: гляди в оба за ней. Чуть что — пиши. Мое слово — закон. Видели утром? Ходит тут один… агроном. Книжки носит. Стоит отцу намекнуть про эти книжки, он ей всыплет по первое число.

— Здорово! — восхищенно сказал Вад. Перспектива захвата власти в семье волновала его давно.

— Может быть, отец приедет зимой. Посмотришь тогда на него. Знаешь, какой красивый!

— Еще красивей матери?

— Хо! Сказал тоже! Мать на куклу похожа, а отец знаешь какой! Сильный, высокий, волосы курчавые, нос как у грека. А умный! Все книги читал! Ты читал Жан-Жака Руссо?

— Нет…

— Про бесклассовое общество. Здорово! Живи как хочешь! Никто над тобой не хозяин. А «Женщины мира» читал?

Я подавленно молчал. В Нижнеозерске я слыл самым начитанным человеком.

— Я читал Вальтера Скотта! — пустил я свой главный козырь. Ни один мальчишка почему-то не может даже слышать про Вальтера Скотта, а я нарочно прочитал все, что было у нас в районной библиотеке.

— Хо! Вальтер Скотт. Я прочитал его всего еще в детстве. Вот «Женщины мира»! — это да. Еще с буквой «ять». Там про каждую нацию написано, даже про туземцев. А французские открытки видел?

— Немецкие видел.

Среди пацанов они ходили целыми пачками, цветные, отделанные золотом, на разные темы.