В мире будущего - Шелонский Николай Николаевич. Страница 21

Какая радость охватила меня при этих словах! Теперь я уже верил Ненху-Ра, верил всецело!

Однако еще одно сомнение восстало передо мной.

- Отчего же, отец мой, - с почтением вопросил я, - сам ты не хочешь прибегнуть к этому чудодейственному средству?..

- Именно не хочу, сын мой, хотя в то же время и не могу… Но если бы и мог… Впрочем, не знаю, что было бы, если б я действительно мог, подобно тебе!.. Но знай: чудный эликсир не в состоянии возобновить уже изжитой жизненной силы! Он может надолго удержать ее в теле - и только! Но как можно удержать то, чего уже нет?.. Я стар, сын мой, и мал уже во мне, ничтожен остаток той жизненной силы, о которой я говорил тебе, как о силе, отдельной от невещественного начала, но тоже дивной и служащей причиной бытия вещественного!.. Я мог бы удержать этот остаток, но - слабо горит лампада, в которой иссякло масло!..

Ненху-Ра присел на край саркофага. Я видел, как тень легла на его лицо и как черты его обострились.

Не смерть ли налагает на него свою руку?

Страх охватил меня, но к этому страху не примешивалось сожаления и скорби по отходившем к вечному покою старце; нет, я боялся только, что его уста навеки сомкнутся, прежде нежели откроют мне способ употребления драгоценного эликсира.

Ненху-Ра взглянул на меня - и, видимо, постиг причину моего страха.

Горькая улыбка снова пробежала по его губам.

- Правду говорю тебе, Аменопис, - воскликнул он. - Никого не любит человек более себя!.. Но так и должно быть!..

«Так и должно быть!..» И я соглашался со словами мудрого старца!.. Но прошли века - и дана была новая заповедь!.. Заповедь возлюбить Всесоздавшего более себя и ближнего, как самого себя!..

- Возьми, Аменопис, - и Ненху-Ра протянул мне сосуд, - возьми и выпей треть содержимого!.. Одну треть, Аменопис, не больше!..

В волнении принял я драгоценный сосуд, поднес его к губам и сделал глоток.

Мне казалось, что густая, тягучая жидкость огнем разольется по моим жилам и, подобно старому, крепкому фригийскому вину, сразу придаст необычную бодрость и силу моему телу.

Но ничего подобного не было: я сделал глоток, не почувствовав ничего, и готовился уже его повторить, как меня остановил голос Ненху-Ра:

- Довольно, Аменопис! Помни, что огонь дает жизнь и силу, но что тот же огонь и разрушает!..

Я передал сосуд старцу, снова спрятавшему его в складках своей одежды.

- Будь счастлив, Аменопис! - торжественно произнес Ненху-Ра. - Этого желает тебе стоящий на пороге вечности служитель Жизнедавца Ра!.. Твое вещественное бытие отныне продолжено на долгие, долгие годы!.. Да не будет же оно тебе в тягость!..

О, не напиток, мною воспринятый, но крылатая надежда вдохнула в меня бодрость и силу!.. Я снова ожил, я был уверен, что раскроются громадные стены, и снова предстанет предо мною чудная природа, озаренная яркими лучами живительного света, сниспосылаемого Жизнедавцем Ра!..

Ум мой, скованный ужасом, снова начал действовать.

Я был уже уверен в том, что далек от меня таинственный призрак, глядевший в очи сидевшему передо мной старцу, и моя мысль приняла обычное направление.

«Хорошо, - думал я, - мое вещественное существование сохранится надолго, но при условии, чтобы мое тело питалось и согревалось солнечным светом, чтобы грудь моя вдыхала свежий ветер… Но здесь, в этой гробнице, я лишен всего!..»

- Отец мой! - позвал я Ненху-Ра.

Старец приподнял голову, и еще яснее увидел я мрачные тени, покрывавшие его лицо.

- Отец мой! - с тревогой повторил я. - Жизненная сила не покинет ли меня, если тело мое будет лишено пищи, питья и дыхания?..

- Нет, Аменопис, не покинет, - она замрет!.. Вот зерна пшеницы - они лежат не прорастая… Но погибли ли они?.. Нет! Брось их во влажную почву - и они дадут из себя растение! Все та же жизненная сила, все та же, Аменопис, и в них и в тебе! Твое тело замрет, потому что нельзя будет проявиться жизненной силе… Но оно оживет, выйдя на свет, проливаемый на земле великим Ра!..

«Замрет, подобно зерну, - и вновь прорастет, - в этом ли исполнится начертанное для меня предсказание?..»

Но тут предстал предо мной новый вопрос, и я снова обратился к Ненху-Ра.

- Отец мой! - сказал я. - Но суждено ли мне выйти отсюда?..

Я предложил этот вопрос и замер в ожидании ответа.

- Кто скажет тебе, что будет с тобой через минуту, Аменопис?.. - воскликнул Ненху-Ра. - Нам, знающим связь, соединяющую небесные сферы с земной жизнью, в туманных образах является будущее человека… Это правда, и это так, Аменопис… Но не всегда в точности разбираем мы письмена, начертанные судьбой… Однако, я думаю… я знаю, Аменопис, ты выйдешь отсюда!.. Выйдешь, я вижу это!..

Восставший было со своего каменного ложа, старик с последними словами вновь в бессилии опустился на него. Голова его склонилась, и туловище упало в углубление каменного саркофага.

Я бросился к нему, опять с ужасом, ибо увидел, что час его пробил.

Легкая судорога пробежала по исхудалому, хрупкому телу; искаженные было мгновенным страданием черты лица прояснились и приняли покойное, величаво-важное выражение навсегда сохраненной тайны…

Ненху-Ра был мертв.

Светильник, вспыхнув последним пламенем, погас, и в глубокой тьме остался я, Аменопис, заживо погребенный наедине с мертвецом!..

Голова моя закружилась, и я пал к ногам мертвеца…

Дух мой затемнился, и сознание меня покинуло.

VII

Как мог я дать себе отчет, сколько времени прошло, прежде чем снова вернулось ко мне сознание?

Мрак окутывал меня, и голова моя, прислоненная к ногам мертвеца, болела и горела огнем. Жажда и голод мучили меня, но всего более пугал меня мрак. Только бы луч света - на одно мгновение, и силы вернулись бы ко мне!

С трудом поднялся я на ноги и ощупью приблизился к саркофагу, в котором лежало тело Ненху-Ра. Я шарил руками в складках его одежды и в карманах, надеясь найти огниво и трут.

После долгих поисков, пугаясь невольно всякого прикосновения к мертвецу, я отыскал наконец нужные предметы. Но что зажечь мне?..

Светильник погас, и у меня не было масла, чтобы вновь подлить в него.

Я оторвал край моей одежды и сделал из него светильню, расщипав материю на волокна и вновь свив их вместе.

Я работал в темноте, и дело шло медленно, жажда томила меня все более и более, и вместе с тем, к ужасу моему, я стал замечать, что и дышать становится мне все труднее и труднее, так как гробница была отрезана от всякого сообщения с наружным воздухом.

О, неужели же меня обманул Ненху-Ра?..

Но с какою целью?..

Может быть, он хотя и не мог избавить меня от самой смерти, но хотел отогнать от меня страх ее, который во сто крат ужаснее самой смерти!..

Леденящим ужасом наполняли мою душу эти мысли, но я, обливаясь холодным потом, жадно вдыхая пересохшими губами последние остатки воздуха, поспешно продолжал свою работу.

Света, более всего хотел я теперь света!..

Наконец факел-светильня был готов, я поднялся с пола и, сняв чашу со светильника, обмочил и пропитал остатками масла приготовленный мною светоч.

С трепетом ударил я огниво, раздул трут и с невыразимым восторгом увидел слабое мерцание моего факела!..

Новые силы влились в меня, и я вновь стал надеяться.

Тело Ненху-Ра лежало поперек саркофага. Его лицо уже потемнело, и весь он закостенел.

Я поднял его и положил на дно саркофага так, как должно было согласно обряду и обычаю.

Но что я буду делать с трупом Ненху-Ра? Я не умел бальзамировать тела, да у меня и не было нужных веществ… Скоро труп предастся разложению. Не только тело Ненху-Ра не будет сохранено по египетскому обычаю, но и мне, заключенному вместе с мертвецом, придется вдыхать зловоние.

Я попытался было поднять высеченную из одного громадного камня крышу саркофага, чтобы закрыть его труп, но это оказалось невозможным, так как не хватало бы силы и четырех человек, чтобы сдвинуть с места эту громаду.