Серафим - Кочетков Виктор Александрович. Страница 7
Смутные чувства блуждали, вызывая неясное смятение сознания. Игорь хотел и не мог войти в храм. Что-то не пускало, ноги, дойдя до невысоких ступеней, отказывались подчиняться. Он несколько раз отходил назад, вновь пытался подняться по ступеням. Никак не получалось. В дверном проеме виднелись лица, горящие свечи, образа святых. Шла вечерняя служба, и ангельские голоса кристально чисто исполняли канон.
Попытался перекреститься и не мог, руки безвольно висели. То есть они могли делать все, что угодно, но творить крестное знамение отказывались наотрез. Это было странно, тем более что он не раз бывал здесь. В детстве с родителями, потом с друзьями. Зажигали свечки, поминали усопших родственников, слушали молитвенное пение. Было очень торжественно, душа трепетала и робела от великолепия церковного убранства, собранности прихожан, трубного гласа певчих. Незримо, только наитием, ощущалось, будто происходит нечто такое, чего не выразить никакими словами, можно лишь понимать, осязать неведомым чувством, возникающим только в храме.
Он понял, что не сможет войти. Глядя на Спаса, пытался прочесть молитву и не вспомнил ни одного слова. Церковь не принимала его, не пускала к себе. Игорь стоял, а слезы ручьями текли по щекам. Он не вытирал их, вспоминая погибшего друга, раздавленную горем бабку, Надю. Вдруг всплыло зловещее лицо барона. Смотрел на Спаса, а видел цыгана. Неожиданно Игорь отчаянно, сокрушенно завыл, заскулил, затоптался на месте, заскрежетал зубами от бессилия…
– Молодой человек, что с вами? – пожилая женщина смотрела с испугом. – Чем помочь?
– Мне нужен кто-нибудь! Батюшка! Позовите!.. – еле слышно хрипел сквозь плотно сжатые, не открывающиеся губы. Его бил озноб, в глазах плыло и раскачивалось.
Женщина отошла и вскоре появилась в сопровождении священника в черной рясе и высоком клобуке. На груди висел серебряный крест, ярко искрился на солнце.
– Вот! – подвела его к Игорю.
– Что случилось? – батюшка был немолодой, но телом могучий. Густая с проседью борода оттеняла ясные, незамутненные ничем земным, глубокие светлые глаза, смотревшие ласково и все понимающе.
– Я отец Петр, игумен мужского монастыря, профессор духовной семинарии. – Что случилось? – он положил руку на кипящую голову Игоря.
– Помогите мне! Помогите! – Игорь едва цедил слова, не раскрывая рта. Они шли из нутра, с трудом пробивая себе дорогу.
– Пойдем со мной, – батюшка взял его под руку, но Игорь не смог сдвинуться. Игумен взглянул на женщину. Та взялась за вторую руку и вместе они отвели его в придел, осторожно опустили на лавку.
В помещении никого не было. Петр дал знак, женщина вышла, прикрыв дверь. Игорь долго сидел, безучастно смотря в стену. Чуть скосил взгляд, увидел священника, попробовал осознать происходящее. Наконец понял. Бурно и горестно разрыдался, нисколько не стесняясь стоящего напротив священника.
– Как зовут тебя?
– Игорь… – он вытирал глаза мокрыми от слез руками.
– Расскажи, что произошло, – отец Петр смотрел на него внимательно.
Игорь неожиданно для себя раскашлялся, вдруг поперхнувшись. Стало легче.
– Это откуда у тебя?.. – игумен взял его руку и стал рассматривать перстень. Изучал долго, вертел палец во все стороны, словно убеждая себя в чем-то.
– Да, парень, вижу – плохи твои дела!.. Рассказывай обо всем.
Игорь стал неуверенно говорить. Сбивчиво, задыхаясь, часто останавливаясь, ничего не скрывая и не жалея красок. Выложил все, все подробности, ничего не забыл. Батюшка слушал, не перебивая, он с большим интересом относился к рассказу. Наконец Игорь затих, почувствовав глубокое опустошение. У священника же, напротив, глаза сверкали, в лице проступила решительность.
– Знал я этого барона!.. – отец Петр задумчиво смотрел на сидевшего с понурой головой Игоря. – Страшный был человек. Зверь лютый! Именно из-за него я здесь... – игумен устало прикрыл глаза, вспоминая далекую молодость, погибшую беременную жену, себя, едва выжившего после ножевых ранений, жестокое лицо цыгана влезшего в их дом и руку с бесовским перстнем, сжимающую окровавленный тесак. – Да, натворили вы с другом! Мир праху его…
У Игоря от горьких мыслей о Юрке полились крупные слезы, губы дрожали. Он закрыл лицо, ссутулился…
Долго молчали.
– Что же делать? – он смотрел на ненавистный перстень. Камень потускнел, кольцо тугим обручем сжимало палец. Казалось, оно стало на размер меньше, больно вгрызаясь в кожу, жестко сдавливало фалангу. Снять его не представлялось возможным совершенно. – Как быть?
Монах опустил тяжелые веки:
– Мертвые не прощают вторжения в их горний мир. Усопшие чутко хранят свой покой, пребывая в безмолвии. Никто не вправе тревожить упокоенных. Их трепетные души определяет Промысел Господа, а дальнейшая судьба предначертана милосердным Судией.
Души великих грешников, в земной жизни не принявших милость Божию, по наступлении телесной смерти не имеют сил оторваться от всего бренного, незримой паутиной держащего их в тисках пороков, долго скитаются в поисках возможности утолить свои мерзкие желания.
Но оболочка мертва, она не в силах чувствовать, исполнять затейливые прихоти падшего существа. И тогда эти испорченные помутненным разумом, разбитые отчаянием безысходности, извращенные сознанием души не находят себе покоя ни на земле, ни на небе. Необходимо некоторое время, чтобы уготовить место для них, определить им достойный глубины их грехов жестокий удел. Страшная участь на веки вечные ожидает несчастных, не желающих при жизни следовать Слову Божьему, покаяться и окропить сердце горячей молитвой.
Да просто задуматься, остановиться и оглянуться на пройденный путь, осмыслить содеянное, попытаться заглянуть к себе в душу. Увы, неосознанный собственным умом грех порождает другой, еще более тяжелый, а тот в свою очередь следующий. Так ступенька за ступенькой выстраивается путь, ведущий прямо в пекло. И чем ниже мы опускаемся, тем труднее, а порой и невозможно не только остановить, но даже замедлить движение вниз! И это страшное ускорение очень быстро увлекает неразумных, в гордыне своей не видящих близкого дна.
Так происходит с самого сотворения Мира, тысячи и тысячи лет, и все остается не меняясь. Потому, что люди не могут понять свою Божественную сущность, уподобляются демонам тьмы, творят неправедное, называя себя, только себя венцом Творения. Однако им дается Знание, Закон, Заповеди, путеводной нитью ведущие через невзгоды, печали и радости, богатство и бедность, через отчаяние и уныние, славу и позор.
Время жизни отмеряется каждому. Каждый достоин Божественного соединения, каждый может быть свят. И разрушают все сами, своим перевернутым умом, неверием, неправедной жизнью во грехе. И не хотят ничего менять, думают, что Суд Божий это нечто далекое, эфемерное, а может даже придуманное. А ведь многие и не ведают грехов, считая себя