Цветы ненастья - Кочетков Виктор Александрович. Страница 16
Наконец проскользнул в темную горницу, пытаясь незаметно вернуться в спальню. Сделал несколько осторожных шагов и замер от неожиданности. За закрытыми дверями глухо доносился зовущий Ольгин голос. В комнате было тихо, слышалось мерное дыхание спящих родителей. Дима крадучись пробрался в спальню.
На широкой, залитой лунным светом постели, разбросав подушки и одеяла, металась спящая Ольга. Ночная рубашка высоко поднялась, открыв белизну стройных ног. Обтянутая кружевной тканью небольшая грудь выделялась двумя упругими полусферами. Длинные волосы разлились по белой простыне. По открытому лицу бегали колеблющиеся тени, губы что-то шептали. Спина выгибалась, обозначая непрерывное плавное движение, бедра сильно и бурно сжимались и разжимались. Тихие будоражащие стоны шли из глубины, руки будто обнимали кого-то, крепко и неистово сжимая в объятиях.
Он подошел к кровати, опустился рядом, не сводя с нее удивленно расширившихся глаз.
– Ольга! Ольга! – позвал тихо. Она никак не реагировала, совершенно отрешенная, целиком поглощенная своими странными загадочными видениями. Задышала и задвигалась быстрее, застонала громче. Напряженное тело подчинялось чужому неведомому ритму, сбившаяся сорочка поднялась выше. Дима, не имея больше сил выносить подобного зрелища, руками обхватил ее голову, пытаясь остановить это яркое сладостное безумие.
– Ольга! Остановись! Оля, – не выдержал, прижался губами. Она вырывалась, спящая, непослушная, увлеченная странной неодолимой силой, раскаленная, будто светящаяся изнутри. Он не мог совладать с ней, неподвластной, непостижимой, неразгаданной, существующей лишь в своих туманных грезах. Дима, прельщенный сумасшедшей феерией, остро ощущал приливы ярких бешеных энергий, разрывающих его изнутри.
Ольга тихим приглушенным голосом шептала имя. В разных вариациях, не открывая глаз, повторяла:
– Антон! Ант-о-он!.. Ант-о-о-о-он…
Дима сокрушенно сидел рядом, не сводя с нее очарованных глаз, остро чувствовал исходящее благоухание и медленно сходил с ума. Понимал всю двусмысленность своего положения, но не смел воспользоваться ситуацией. Он знал: так нельзя, иначе она не простит его и тогда он навсегда станет сам себя презирать. Свою несдержанность, свою слабость, свое вожделение. Он любил, жарко пылал любовью, начисто лишался рассудка, ревновал…
В воспаленном мозгу возникли слышанные где-то и, так до конца и не понятые слова: «возжжение восстания телесного». Он тщетно старался унять, погасить его, но «восстание телесное» не слушалось, игнорируя голос разума. В отчаянии схвативши голову руками, медленно опустился на пол и сжался, пытаясь успокоиться, уйти от живой реальности. Рядом в спящем бреду металась страстная, желанная женщина, совершенно не помнящая о нем, погруженная в сказочный сон, бесподобно прекрасная, близкая…
Неожиданно зовущие будоражащие стоны сменились разрывающим криком. Ольга подскочила на кровати, широко открытыми глазами оглядела комнату. Затем резко повернулась и, без сил распластавшись на простыне, затихла, не проронив больше ни звука.
Глава шестая
Звонкое утро переливалось ослепительным светом. Солнечные зайчики прыгали по стенам и весело плясали на потолке. Отражаясь в зеркале, вскакивали на кровать, незаметно подползая к лицам спящих.
Дима открыл глаза. Долго, тихо лежал, боясь неосторожным движением разбудить Ольгу. Она безмятежно спала, удобно свернувшись калачиком и повернувшись к нему. Он вглядывался в ее лицо, чутко прислушивался к ровному дыханию, ощущал жар тела. Луч света бесшумно скользнул и остановился, озаряя закрытые веки. Ольга проснулась, увидела его глаза. Смотрели друг на друга не отрываясь, затем радостно улыбнулись. Дима коснулся ее волос:
– Как ты, Оля?
– Хорошо… – она с наслаждением потянулась.
– Антон приходил?
– Приходил. А откуда? Ты все видел? – Ольга испуганно прикрыла губы рукой. – Дима, прости! Я не должна была... – глаза наполнились слезами.
– Что ты, Ольга!.. После сегодняшней ночи… знай, я уже не смогу без тебя!.. – в горле пересохло, он отвернулся, встал, начал одеваться.
– Дима!.. – она не сводила с него глаз.
В открытые окна донеслись встревоженные голоса. Соседка разговаривала с Надеждой Николаевной:
– Слышала, Надя? Женька-то, Макей!.. Повесился!
– Да что ты?
– Всю ночь пил один, всех друзей разогнал, заперся. Потом бегал по хате, все кричал, плакал, звал кого-то, на крыльцо выходил. К рассвету только затих. Утром Кузьминична зашла, а он в петле висит. В руке платочек зажат. Женский наверно. У него своего-то отродясь не было. Так и не смогли пальцы разжать. Лежит сейчас. Мужики домовину строгают. Завтра похороны. За твоей-то все бегал! Это из-за нее он!.. Приехала…
Дальше слов было не разобрать. Дима стоял, оглушенный таким известием. Ольга, уткнувшись в подушку, тихо плакала, скулила от непереносимой боли и обессиленная захлебывалась слезами. Он подошел, поднял ее. Целовал соленые щеки, губы, лоб. Бережно прижимал к себе, не зная, как утешить. Сам расстроенный, сходящий с ума от жалости и любви, переполненный ее болью, переживаниями, погруженный в ее внутреннее состояние, он остро чувствовал, какие страдания испытывает сейчас ее чистая юная душа.
– Не люби меня, Дима!.. Все, кто меня любит, погибают! Нет мне счастья, – она с трудом выговаривала слова, совершенно опустошенная, разбитая от горя.
– Я люблю тебя, Ольга! Я все сделаю, чтобы ты была счастливой! – Он горячими фразами обжигал ее лицо. – Все, все будет, Оля! Любые желания. Все, что смогу!
– Нет! – она подняла заплаканные глаза. Вгляделась в него внимательно. – Нет, Дима!.. Не люби меня! Найди себе… что я несу, Дима?.. Я боюсь за тебя! Не уходи!.. – Ольга была вне себя, ее лихорадило, голос дрожал.
– Оля!.. Оленька! Приляг, я сейчас воды принесу, – он уложил ее, укрыл одеялом, бросился за водой.
– Слышал? Макей повесился! – Анюта подала полную кружку. – Ольгин ухажер. С шестого класса за ней таскался!
– Да, слышал. Ольга расстроилась...
– О-о-о, расстроилась! Нашла о ком расстраиваться, – она прошла за ним в спальню:
– Оля!.. Ты что? Он же пьяница, алкоголик. Как с армии пришел, так никто его трезвым не видел!
– Аня! Ты почему жестокая такая? – Дима серьезно и строго смотрел на нее. – Разве можно так о мертвых?
– Я жестокая? – ее глаза неожиданно зажглись. – Да у нас в деревне за последние годы знаешь, сколько мужиков в петлю залезли?