Цветы ненастья - Кочетков Виктор Александрович. Страница 17
– Жестокая, говоришь? – гневно кричала обозленная. – Отец машину продал, чтобы Ольгу в институт отправить, одеть и обуть, за общежитие платить. Я последний класс окончу, на следующий год поступать на что? Уж и продавать нечего! Все продали! Знаешь, как мы хорошо раньше жили?.. Батя, слава богу, пьет мало, целый день в МТС, а после работы бежит к фермерам, кому что приварить, кому сеялку починить. Хоть какая-то копейка в доме! Мать весь день по хозяйству: огород, две коровы, подсвинок, птица, все есть хотят! Сено, комбикорма, уголь, где брать? А мужики терпеть не могут. Ломаются. Чем в таком положении жить, пресмыкаться, поневоле превращаться в животных, в свиней, в грязь… лучше уж в петлю. Потому что нет у них ничего. Нет. Все отняли. Достоинство, чувство хозяина, хоть какую-то надежду! Вот так живут! Ползают с бутылкой! Все только на бабах держится!
– И ты считаешь, это я жестокая? Это я что ли страну развалила? Я народ спаиваю? Я им петлю на шею набрасываю?.. – ее глаза грозно сверкали. Она напоминала собой разгневанную валькирию, возмущенную Орлеанскую деву, способную зажечь своими пламенными речами, испепелить в прах любого несогласного. Дима прямо залюбовался ею, удивленный страстностью и необычностью монолога. Ольга притихла, успокоившись.
– Ну, Аня! Да ты прямо воительница!
– А чего вы раскисли? Такие красивые? – она подошла к Ольге, обняла крепко, поцеловала. – Моя сестра!.. Не отдам! Даже утешить не можешь! Жених! – и Дима, и Ольга улыбнулись. – Давайте завтракать и на озеро! Купаться…
Все же Ольга на озеро не пошла. Не до загара было, не до купания. Чувствовала себя виноватой в самоубийстве одноклассника. Чтоб не оставаться наедине с собой, помогала маме управляться по хозяйству, – пропалывать овощи, поить скот, поливать огород. Соскучилась по родителям, простой деревенской работе, по родным полям, перелескам, чистому свежему воздуху, шумящему вдалеке лесу, аромату цветущих трав. Скинув городскую обувь, шла босыми ногами по мягкой земле, ощущала на лице палящие солнечные лучи, подставляла волосы ласковому ветру. И старалась отвлечься, не думать ни о чем.
Аня, взяв будущего родственника под руку, неторопливо вела его в скрытое заповедное место:
– Мы с девчонками всегда там загораем. Там нас никто не видит и не мешает.
– У тебя, наверное, полшколы поклонников? – Дима шел, глубоко задумавшись, с трудом понимая, о чем ему рассказывает необычная сестра. Несмотря на молодой возраст, она производила впечатление мудрой женщины. И какой-то заводной, страстной... «Они обе такие, – он помнил, как металась по кровати Ольга. – Вот еще одна, будет парней с ума сводить. – Я точно свихнулся. О делах и подумать некогда! Да и что я могу? Надо ждать. Кто же меня убрать решил? Флинт? – опять вспомнилась Ольга. – А они как похожи! – смотрел на Аню. – На лицо сильно, а вот по фигуре Ольга тоньше, изящнее. Анюта – огонь! Куда она меня ведет?»
– Поклонников хватает! В любви многие признаются, понравиться хотят. Один даже поэму сочинил. Только я себя никому не отдам. Пока такого как ты не встречу. Я любить очень хочу! Чтобы навеки, чтобы не размениваться. И не просто любить, а летать, парить, наслаждаться вместе. Я все до одной Ольгины книги прочитала! Я все знаю, я смогу любить. Я буду счастливой! И все кто рядом со мной, – будут счастливыми! Это мне один добрый дедушка сказал, старец Феодосий! Он святой. Живет в лесу с волками и лисами. И никого не боится. Молится все время. Он с нечистой силой бился много лет. Они его так искусили, закружили, запутали, его парализовало, и он долгое время не двигался, не мог ни пить, ни есть. За ним монахи ухаживали, спасали его. Заново читать, разговаривать учили. Молились за него. Он, как ходить начал, сразу же объявил: «Все равно я вас, чертей, одолею! Не сломить вам Феодосия!» Молился истово, бесконечный пост держал, только сырыми овощами, ягодами питался. Весь год без обуви ходил, а на службе в храме стоял, так ноги к полу примерзали. Обет молчания дал, пока окончательного верха не возьмет. Ох, и разозлил же он бесов!.. Как только они его не прельщали! И болезни насылали, и в ядовитых пауков, змей, медведей превращались, нагими распутницами являлись к нему в келью, лихими разбойниками, ничего не брало! Обернулись тогда ангелами, а сам главный бес Иисусом Христом нарядился.
– Поклонись, кричат, Господу твоему!.. – и под ребра его толкают, падай, мол, ниц. Понял тогда старец, что не ангелы это, не почувствовал в душе радости при виде Бога Живого, трепет один да смущение. Засмеялся, сказал:
– Не буду я сатане кланяться! Прочь нечистые... – и погнал их посохом. А те закричали страшно, заблажили, заголосили душераздирающими голосами:
– Победил ты нас, Феодосий! – взвыли. – Не знаем уже, как к тебе и подступиться! Не нужен ты нам. Не интересен. Живи, как хочешь!
Но он не поверил, гнал их из кельи, весь посох им о бока изломал. После этого стал еще усердней молиться, в лес ушел, один жить хотел. Но приходили к нему люди, просили защиты. Кто-то рядом шалаш ставил. Там место необычное, притягивающее, и зла там нет. Со временем целый скит построили. Чудеса случаются. Только Феодосий живет замкнуто, почти не разговаривает. Вокруг него свет сияет.
– А ты откуда знаешь?
– У нас все о нем знают!.. Мне шесть всего лет было. Осенью с отцом за грибами пошли. Долго ходили, я устала, присела отдохнуть. А отец говорит: посиди здесь, а я лукошко наполню и домой пойдем. И скрылся в чаще. Я долго ждала, даже задремала. Проснулась, нет никого, лес страшный, пустой, наверху ветер воет, шумит, листья облетают. Мне показалось, что прошло уже много времени и отца растерзали дикие звери. А я останусь тут навсегда, умру от голода, или меня съест Баба Яга. Вскочила быстро на ноги, кричала, звала, чуть умом не