Календарь Морзе (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич. Страница 27

Историки следующих эпох получают историческое событие в том виде, в котором подаст его победившая сторона, и эта версия становится исторической правдой до следующей смены власти. Провалившийся мятеж — всегда беззаконный и кровавый, победившая революция — всегда справедливая и жертвенная. И чем дальше событие от нас во времени, тем более неопровержимой становится та единственная версия, которую сохранило время. То, что мы изучаем в школе как «историю» — это набор поучительных сюжетов с наглядной моралью для юношества. Литературный жанр, обильно приправленный государственной воспитательной идеологией. «Хорошие мы, плохие они, великие предки, нам есть чем гордиться». В каждой стране есть своя единственно верная история, от каменного века и до наших дней, и, если она не совпадает с мнением соседей — тем хуже для них…

— А как же, я не знаю, археологи, например?

— Эти коллекционеры доказательств чужих теорий, безжалостно отбрасывающие в мусор все, что в них не ложится?

— Ладно, я понял вашу позицию… — сказал я осторожно. — Что вы думаете о нашем тринадцатом? Ведь никаких литовцев с поляками у наших стен не было, да и стен, откровенно говоря, тоже…

— Откуда вы знаете, от чего уберегла нас Богородица в этот раз? — сказал краевед тихо. — Какая неведомая беда ждала нас в четырнадцатом дне этого июля? Подумайте над этим, Антон…

— Кхм… — с этой стороны я ситуацию как-то не рассматривал, но в любом случае время вышло. — Непременно подумаю, Дмитрий, спасибо вам за рассказ! Итак, с вами Антон Эшерский и программа «Антонов огонь» на Радио Морзе! Не переключайтесь, впереди еще много интересного! Вот, например, если бы сегодня было пятнадцатое августа, то свой день как раз отмечали бы столь нелюбимые нашим краеведом археологи! О, я его понимаю — это воистину страшные люди! Даже если вам, к вящей досаде наследников, удастся унести свои богатства с собой в могилу, это еще не конец. Если вы успешно сберегли свои сокровища от алчных глаз врагов, льстивых речей жрецов и загребущих рук государства, и, пройдя многотрудный жизненный путь простого Потрясателя Вселенной или Покорителя Народов, упокоились в уютном склепе посреди милых вашему сердцу коней, наложниц и золотых кубков — рано или поздно в ваш резной саркофаг постучат они. Археологи!

Они вытряхнут вас из гроба и выставят ваш труп на потеху толпы. Они растащат ваше имущество по музеям и раскидают по запасникам, откуда их в конце концов сопрут и продадут на аукционах людям, которых вы бы побрезговали стоптать копытами боевого коня. (Коня они, кстати, просто выкинут).

И добро бы они делали это ради нормальной алчности и наживы, яростно делили бы над гробом ваше золото, втыкая друг другу в спину лопатки и проламывая головы кетменями — в общем, порадовали бы вас напоследок, — но нет. Самое обидное, что ваш уютный посмертный покой будет нарушен ради скучной статьи в не читаемом никем научном журнале, где вас перечислят через запятую с теми ничтожествами, чьи земли вспахали колеса ваших колесниц.

Выбери кремацию! Не дай археологу шанса!

Позитив повышает конверсию, как сказал бы Кешью. Я запустил в эфир музыку и закурил.

Начался блок новостей, Чото радостно озвучивал, что «Грибы сорвали учения американских танкистов», «Ученые узнали о преимуществе голубей перед людьми» и другие информационные экскременты, выброшенные на наш одинокий берег волнами мирового эфира. Мне же пришла в голову интересная идея, и я набрал Павлика. Специально голосом, зная, что этот мелкий социопат предпочитает писать в мессенджер и терпеть не может говорить. Голос напоминает ему о существовании собеседников, от которых нельзя отгородиться экраном, а в состоянии стресса и душевного дискомфорта Павлик более управляем.

— Здравствуй, Павлик! — он ненавидит свое имя, а уж эту уменьшительную версию — особенно. Он и так в глубине души ощущает себя чем-то мелким до неразличимости.

— Антон? — уныло буркнул он в трубку.

— Кто же еще? Кому ты еще нужен, прыщ седалищный?

— Чего тебе?

— Оторви свой ранний геморрой от стула, натяни что-нибудь поверх труселей и подходи в кафе на улице Мартинистов.

— Может, так скажешь, что тебе нужно, а? — заныл Павлик. Необходимость иногда выходить на улицу сильно травмировала его виртуально огороженное эго.

— Не телефонный разговор! — отрезал я. — Растряси свой холодец, тебе полезно.

Казалось бы, после того, как я его напугал и унизил, Павлик должен был бы меня возненавидеть, однако, как ни странно, он охотно выполнял мои поручения. Похоже, ему было даже приятно быть как-то востребованным в реальном мире, а не только в своих серверах-базах-циферках. И ко мне он относился… странно. Терпеливо сносил подколки и издевательства, беспрекословно исполнял требуемое, с плохо скрываемым восторгом воспринимал скупую похвалу за исполненное. Патология какая-то. Впрочем, может быть, я вообще был единственным реальным человеком в окружении его виртуальных собеседников, и он радовался мне, как Робинзон следам людоеда.

Через полчаса я уже потягивал кофе на веранде, жевал не очень вкусную пиццу и с живым познавательным интересом гельминтолога наблюдал, как через сквер ко мне бредет Павлик. Этот бледный компьютерный глист с тонкими ручками-ножами и насиженной широкой жопой, двигался по территории реального мира, как игрок в шутере — опасливо и с оглядкой. Он одновременно побаивался слишком открытых пространств асфальтовых дорожек и шарахался от кустов. «Черт его знает, что тут водится», — говорил весь его вид.

— Садись, жертва матрицы, — поприветствовал я его. — Что творится в вашем виртуалье? Почем биткоин к гигабайту? Надежен ли блокчейн адьюльтера в чате?

— Странно… — нервно оглядываясь, сказал Павлик. — Никогда тут не был, но почему-то выглядит знакомо.

— Дежавю, бывает, — отмахнулся я. — Слушай, что мне от тебя нужно…

— Нет, но все же… — не слушал меня сисадмин. — Как будто в игре видел или на фото…

— Эй, алё! — я пощелкал пальцами, привлекая его внимание. — Слушай сюда, ты, мышь однокнопочная!

— Да, я слушаю… — сказал Павлик рассеянно, продолжая крутить головой и зачем-то наклоняя ее то вправо, то влево.

— Мне нужно, чтобы ты покопался в базе городского реестра предприятий и нашел все, что есть на кафе «Палиндром». Юрлицо, владелец, налоговая история…

— Да, да…

— Да что с тобой, сервер на голову упал?

Павлик внезапно встал и пошел по веранде кафе как-то боком, склонив голову к плечу, цепляя стулья и глядя куда-то вдаль.

— Вот-вот, почти… — приговаривал он тихо.

— Ну, все, слетела система, — пожаловался я в пространство. — Синий экран ищет…

Дойдя до края веранды, он встал, беспомощно оглянулся вокруг, потом схватил ближайший стул, подвинул к ограждению и неловко, держась за опору навеса, встал на него ногами. Я придержал двинувшегося к нему официанта за рукав, мне стало интересно. Павлик покрутил головой, поднимаясь на цыпочки, потом вдруг замер, окаменев лицом.

— Вот оно! — сказал он потрясенно.

Я проследил за направлением его взгляда и не увидел там ровно ничего интересного. Сквер, улица, клумба, двуглавая аллегория фрейдомарксизма на памятнике Герберту Маркузе 15. Головы были бородатые и довольно похожие, но левая держала в зубах банан.

— Вон та камера, — сказал Павлик, осторожно слезая со стула. Он показал пальцем куда-то вверх, на стену над кафе.

— Что камера? — спросил я, когда он, спотыкаясь, вернулся за столик.

— Помнишь, я тебе рассказывал, как просматривал записи с уличных камер, чтобы… — он покраснел. — Неважно, зачем. И на одной записи увидел себя, но не узнал ни места, ни времени, а я вообще нечасто на улицу выхожу…