Модельное поведение - Макинерни Джей. Страница 33

— Я забираю свои вещи, Коннор.

— Куда ты поедешь?

— Мну нужно идти.

— Постой. Подожди. Перезвони на мой телефон. На одну минуту.

— Зачем?

— Я просто… ну пожалуйста.

— Мне действительно надо уходить.

— Пожалуйста, Фил.

— Пока, Коннор.

И она ушла. Исчезла в мрачной пустоте, в которой я блуждаю в бессоннице, слыша ее сладострастные стоны под мужчиной без лица.

Обед в ресторане «Двадцать один»

Брук отказалась присутствовать на прощальном семейном обеде, не найдя в себе силы смириться с 1) видом пищи, 2) общением с родителями. Я заставил себя притащиться на финальную часть тура Макнайтов: все-таки они уезжают завтра. Отец выглядел подавленным и удрученным вчерашним перфомансом. Руки у него дрожали, хотя он и хорохорился в холле, тепло прощаясь с Брюсом, менеджером, и Джозефом, официантом. Он пьет свой кофе, разливая в блюдце столько же, сколько умудряется донести до рта. Я, стараясь хоть как-то поддержать честь семьи, пью «Блади булз».

— Твой дед пропадал в этом кабаке, — обратился он ко мне, наследнику семьи свидетелей трех поколений официантов и метрдотелей ресторана «Двадцать один». — Обычно он сидел вот тут, на скамейке в углу, напивался «экстра-драй Бефитер мартини» с тремя оливками до того, как падал на стол.

Голос отца наполнился сентиментальной мужской гордостью, как будто единственной славной страницей в истории династии было то, что один из нашего рода полжизни протирал штаны, напиваясь мартини в кабаке.

— Когда он долго не возвращался домой, то сюда мы звонили в первую очередь. Он привел меня сюда, когда я поступил в колледж, и купил мне первую выпивку.

Мысли о моем деде: достаточно смышленый был мужик, успел учуять надвигающийся кризис 1929 года и сколотить состояние в пару миллионов, которые в то время были действительно парой миллионов; но недостаточно смышленый, чтоб понять, что вся его тяжелая работа, финансовое чутье и махинации приведут его сына к расслабленному безделью и расточительству нажитого состояния.

— Что-то не так, сынок? — спросила мать, когда отец ушел, пошатываясь, в туалет. Простая на взгляд, мама всегда обладала острой проницательностью, о чем я успел забыть.

— Она тебя бросила, Коннор?

В груди стало так тяжело. Когда она спрашивала о Фил раньше, я прикрывался веселыми рассказами о ее командировках, ее карьере, наших планах.

— Мне так жаль, дорогой.

Сидя рядом со мной, она обняла меня, вытерла слезы с моих глаз.

— Я была не слишком хорошей матерью, не смогла научить вас быть готовыми к поражениям.

Даже в таком убитом состоянии я усмехнулся про себя, услышав, что мать думает, будто она нас вообще чему-то научила.

— Я помню, как ты родился, прямо перед самыми холодами. Ты, конечно, этого не помнишь, но тогда были морозы до двадцати градусов. Отца не было в ту ночь, он работал в саду, поливал деревья. Тогда и начались схватки. Я тебе говорила, что ты вышел ногами вперед? Это была очень трудная ночь и для меня, и для твоего отца в саду. Мы потом провели целую неделю в больнице. Я помню, что когда возвращалась домой, листья на деревьях опадали, а апельсины висели на ветках, как елочные игрушки. А когда мы прошли сад Дженкинса и подошли к нашему, то увидели зеленые листики — лед сохранил их. И только тогда я осознала, что ведь могла потерять тебя. И я захотела защитить тебя от всего, что было холодным и неприятным.

Она тронула мои волосы. Глаза ее выглядели стеклянными, но впервые в жизни я почувствовал ее взгляд.

— И мне так горько, что я не могу этого сделать.

На минуту я нашел темное и теплое убежище на ее груди.

Вернулся отец, нарушив наш покой и восстановив дистанцию семейных отношений.

Визит на дом

Мое блаженное забвение, которое было первым нормальным сном за последние несколько дней, прервал звонок в дверь. Похоже, что для таких, как я, нормальный сон, да еще и покой от внешних раздражителей — непозволительная роскошь. Я вскакиваю с дивана и ковыляю к двери, потирая шею. Представьте мое удивление и смешанные чувства, когда за дверью я обнаруживаю доктора Халливелла собственной персоной. Хотя, признаюсь, узнал я его не сразу. Но зеленая больничная униформа под курткой помогла мне.

— Я тут просто проходил мимо, короче, проезжал по Сент-Винсенту и решил заскочить по дороге.

Не в состоянии собраться и занять оборонительную позицию, я впускаю его в дом. И хоть я думаю, что он придурок, я все же прихожу в ужас, представив, что он видит в моей квартире. Уборщицу я отпустил еще на прошлой неделе, не желая делать даже ее свидетелем своей трагедии, и в результате в упадок квартира пришла с такой же скоростью, с какой росли проценты задолженности банку. Ужаснее всего были валяющиеся по полу, как мертвые солдаты, пустые бутылки из-под пива, а бутылок «Абсолюта» и «Джека Дэниэлса» оказалось вдруг пугающе много. Конечно, разбросанные носки и прочие шмотки также мало придают уюта гостиной, не говоря уже об атмосфере и общем интерьере. И как один человек мог прочитать столько газет и журналов? Хм, ну, по крайней мере, я начитанная личность. Единственной моей заслугой было небольшое количество грязных тарелок (я практически не ем). Последние штрихи вносила пара валяющихся коробок из-под пиццы.

— Небольшая вечеринка вчера была… Так, друзья приходили футбол смотреть, — промямлил я.

— Да, это очень… это да… наверное, было хорошо…

— Слушай, тут немного не прибрано, так что, может, выскочим куда, по стаканчику глотнем? — Хватаю свитер с дивана и выталкиваю его наружу.

— Извини, не хотел тебя тревожить.

— Вообще-то я только что закончил статью, так что все в порядке, — соврал я.

— Мне очень понравилась твоя статья про… Извини, забыл имя актрисы.

— Ты, наверное, говоришь о моей оде Кортни Торн Смит? — Если бы это был не Даг, то я был бы уверен, что он стебется надо мной. Паршиво то, что этот действительно говорит то, что думает. Может, ему понравился тот трогательный пассаж, где говорится, что Кортни всегда стыдилась своего тела и чуть (задержите дыхание!) не сделала операцию по уменьшению груди? Так или иначе, он неумышленно напоминает мне об абсурдности моего существования, что не лучшим образом отражается на моем расположении духа.

_____

Мы прошли мимо черного трансвестита, вышагивающего в пальто из серебристой лисы на работу в сторону Вашингтон-парка. Делать минеты добропорядочным мужьям в «чероки-джипах», упс, смотри, не ударься о детское кресло. Даг обернулся и пристально посмотрел в спину травести. Интересно, он шокирован?

— Мне кажется, что пару месяцев назад я его лечил от гепатита.

Вот-те на! Шокирован я. Мир мал. Однако мир Дага больше, чем я предполагал.

Морозный воздух разносит звуки гитары Альберта Кинга. Я веду Дага в «Автоматик слимз», мою домашнюю пивнуху, которая в этот ранний час обычно пустует. Кстати, который час? Кстати, где мой «Свотч»? Кстати, как звали того актера, который сказал мне в интервью, что самое замечательное в статусе звезды — отсутствие необходимости покупать дорогие часы, чтобы вызвать уважение к себе?

Солнце уже над реей? Мой отец всегда говорит, что солнце уже над реей перед тем, как выпить свой первый за день стакан. Я все время спрашивал, что это значит. Может, Даг знает? Но он не смахивает на морского волка. Ладно, закажу себе «Кровавую Мэри», которая подходит к любому времени суток. Даг берет содовой с лимоном.

— В восемь у меня дежурство, — объясняет он, извиняясь. Ага, а то бы он тут разошелся, нализался бы как хорек и баб бы щипать стал. Надо взять его как-нибудь в «Хогз и Хейферз», где Джулия Робертс пляшет на стойке.

Серьезный разговор