Голуби — стражи ада (СИ) - Линтейг Алиса "Silent Song". Страница 32

Антон же спокойно продвигался вперёд, следуя за подобием карты. Более того, он как-то ориентировался в тумане! Если бы у нас было время, я бы непременно попыталась выяснить, как у него так получается. Но часы не останавливали своего хода даже в Предъадье, стремительно уносясь вперёд, оставляя позади секунды и мгновения. Поэтому я покорно шагала за спутником, полагаясь на его умение разбираться с местностью. С этим у него должно было быть всё в порядке: раньше он никогда не подводил. По крайней мере, в обычном мире.

Прислушиваясь к монотонному чавканью почвы, я сохраняла спокойствие и сама удивлялась, как мне это удавалось: только что не знала, куда себя деть, чтобы справиться с затуманивающей разум паникой, а теперь была почти невозмутима. И абсолютно готова к испытаниям, даже если в них пришлось бы биться с голубями в их демоническом обличии.

Сердце стучало ровно, руки не дрожали, голова не клонилась от тревожного внутреннего звона. Только глаза побаливали от странных форм окружающих предметов и где-то в груди порой вспыхивала чуть заметная искорка негодования.

Преодолев некоторую часть леса — по правде говоря, я плохо понимала, какую — мы вышли к небольшой роще, застеленной всё тем же туманом. Корявые деревья неровным полукругом выстроились около клочка размякшей земли и периодически странно подрагивали, несмотря на то что ни о каком ветре в глуши и речи быть не могло. Если он там и существовал, то только вызванный неестественный путём — например, голубиными крыльями, рассекавшими вязкий воздух. Впрочем, думать об этом решительно не было времени. Наше внимание привлёк странный звук, напоминающий шелест перьев, и посторонние мысли пришлось отбросить. Я кинула мимолётный взгляд в сторону куполов и, приметив смутные силуэты, в напряжении замерла на месте. Голуби — быстро догадалась я, а затем сделала жест Антону, пытаясь намекнуть, чтобы он спрятал листик с координатами куда-нибудь подальше. Пташкам совсем не следовало знать о нашем присутствии в их обители, а тем более — о цели, с которой мы в неё нагрянули. Заветной бумажки им тоже видеть было нежелательно.

Уловив мои намёки, он забросил листы в карман. Я слегка улыбнулась и хотела подобраться к другу немного ближе, но тут же замерла: в этом месте, напоминавшем рощу, почва была особенно вязкой. Она походила на склизкую переваренную кашу, на тягучую массу, в которой в быту утопала посуда. Или беспощадную к путникам болотную топь. Точно! Топь. Именно топь, безжалостную и гнилую.

Антон крепко схватил мою руку, пытаясь вызволить меня из болота, но и сам увяз. Наверное, мы смотрелись забавно и, будь это игрой, заливались бы беззаботным смехом. Однако с развлечениями это не имело ничего общего.

Земля под ногами расходилась и вдавливалась, обращаясь болотом; деревья кренили свои ветви, корявые, дуплистые. Что-то двигалось и подступало со стороны башен. Странное приближалось, неведомое подкрадывалось к нам. Но я не боялась. Я ничего не боялась, словно находилась не в Предъадье, а дома, словно всё, что происходило вокруг, было только сном. Сном. Сном! А может, это — и вправду сон? Может, нет никакого Предъадья, нет демонических голубей, сметающих и порабощающих человечество? Есть только милые курлыкающие птички и хлебные крошки. Есть мир, солнце, жара, есть скамеечка, потонувшая в прохладной древесной тени, на которой я, уставшая от тяжёлого дня, решила немного передохнуть и задремала. И увидела бред, странный, абсурдный.

Почва вновь зачавкала и забурлила, принявшись особо интенсивно утягивать нас в адскую чернь. Антон крепко держал мою руку, пытаясь вызволить меня из топкой жижи, но, кажется, тщетно. Потому что вряд ли из неё имелось спасения. Потому что позади багрянцем пылала кровь, а впереди зиял ад, неведомый, неизученный. Только ад. Ад, охраняемый вооружённым полчищем голубей-демонов, что принялись уже изгонять из своих владений нежелательных гостей.

Нет! Не будет милых пташек, не будет скамеечки, затерянной в тени, не будет солнца и крошек, потому что это не сон, а явь, потому что мы действительно совершили непоправимое деяние и очутились почти в аду. Проникли в обитель страха и ужаса с фосфоритными куполами, венчающими громоздкие башни, и зыбучими топями.

Топь утягивала наши тела и разумы, топь звала нас, заманивала к воротам. Наверное, она хотела пропустить нас, но не к деревьям, не к знаку и оружию, не к таинственному замку, схваченному голубиным пламенем, а в ад. Только в ад. Больше никуда. Кажется, мы должны были погибнуть, захлебнувшись болотной жижей и очутившись в аду. Осознание нагрянуло на меня внезапно, резко, стремительно.

Все преступники, обделённые властью и именем, попадают только в ад. Предъадье — для демонов и элиты. А люди уходят. Людям нет ни места, ни дороги, ни пути. Только врата, поскрипывающие невидимыми петлями, плавящиеся в голубином пламени.

Болото было почти по горло. Антон уже не держал меня, потому что не мог физически, ибо захвачен был топью, обитавшей на каждом маленьком участке жуткого места.

А тропы вились змеями, закрученными, зловещими. Зазывали и утягивали нас, схватывая, поглощая, погружая. Уже сдавшись, я застыла на месте, послушавшись адскую силу, почти смирившись с тем, что скоро меня не будет, скоро я окажусь в аду…

Нет, буду. Оптимистическое упорство внезапно нахлынуло на меня, заставив вырываться, резко, отчаянно. Подтолкнуло бороться за каждую секунду жизни — как своей, так и друга, уже предавшегося тягостному унынию. Наверное, он боялся или не понимал. Или покорился чарам Предъадья — что было неудивительно, совсем неудивительно. Его глаза угасли, яростный азарт исчез, бесчеловечная маска сковала скулы и губы. Он не двигался, не сопротивлялся булькавшему болоту. Топь давила и утягивала, подбираясь к лицу, пытаясь забраться в дыхательные пути. Жаждая погубить и унести в ад. Отвратительное болото! Отвратительное место! Отвратительный запах и атмосфера.

Но я знала, что должна выбраться, я была как нельзя точно уверена, что мы спасёмся, мы не попадем ад. Мы вернёмся домой. Причём успешно выполнив тяжёлую миссию.

Я судорожно принялась строить план, но мои мысли внезапно прервал хриплый голос, адский, потусторонний. Он доносился со стороны замка. Он был удивительно громким, словно говорящий использовал рупор или какой-то магический усилитель голоса. Голос будто разрывал пространство, разрезая его и размежевая, образовывая в земле трещину, стремительно затягивавшуюся болотной жижей.

Речи заманивали нас в болото, покорно сопровождали ко дну. Особенно Антона. Впрочем, вряд ли на него действовал голос — скорее чары Предъадья, наводящие невыносимую тоску и уныние. Он был печален и бледен, он не хотел выбираться, и какой-то миг мне даже подумалось, что он жаждал утонуть, сдавшись перед болотной топью и демоническим гневом.

— И да свершится великий суд над жалкими предателями! Над наивными, беспомощными дилетантами, не сумевшими оправдать своё великое призвание. И да развернется адское чрево, поглотив в себя остатки их окровавленный перьев. И да погаснут навеки пылающие очи их. И да падут их беззащитные головы в пучину преисподней!

Откуда-то донеслись странные звуки, напомнившие мне звон колоколов. Колокола. Церковные колокола! Неожиданно меня словно осенило: я вспомнила слова Максима о том, что Предъадье читает наши мысли, Предъадье видит нас насквозь, Предъадье ощущает нас. Значит, оно могло понимать наши мысли. А церкви обычно отпугивали демонов. Не голубей, конечно, но различных омерзительных тварей, вспенивающих адский котёл.

А ведь эта топь — тоже почти адская тварь, причем, наверное, не такая сильная, как демоны-голуби. А это значит, что её можно было отпугнуть.

Расслабившись, я принялась представлять прекрасное поле, усеянное изумрудной зеленью, яркие солнечные лучи, блещущие, играющие, пляшущие вдоль полян и несуществующих цветочных изгородей. Озаряющие мирную землю. Поле и цветы. Густо пахнущие цветы и травы, окаймляющие небольшую церквушку с выбеленными стенами, ослепительно-золотыми куполами и мастерски выделанными вычурными витражами. Мир и добро. Свет и святость. Любовь и защита. Я крепко сжала руку Антона, представляя образы как можно ярче и красочнее, стараясь прорабатывать каждую деталь, каждую границу, каждый контур. Похоже, рождалась надежда.