Голуби — стражи ада (СИ) - Линтейг Алиса "Silent Song". Страница 34

Почва застыла и затвердела, образовав витую дорогу, что вела к нужному лесу. Если верить карте, нам оставалось совсем немного — мы должны были справиться, обязаны выполнить это. Несколько шагов. Несколько движений. Несколько незначительных мгновений, если только, конечно, дальнейшая дорога не приготовила нам ненужных препятствий.

Удивительно, но мы остались чистыми, незапятнанными, невыпачканными: почва не повредила и не очернила нас, не помутила и опорочила. Теперь ничего не было. Мы выглядели свободными, сосредоточенными, спокойными. А впереди раскидывался витыми тропами путь, зазывая и заманивая, беззвучно нашёптывая, что осталось совсем немного, совсем чуть-чуть. Препятствий не встречалось; все ярче вырисовывался туманный лес, пронизанный тенями и запахами. Окутанный загадками и тайнами.

Кроме того, почва смыла с нас следы убийства. Вычистила. Отдала грешной топи, придавленной нашими приятными мыслями и эмоциями. А мы смогли, мы сумели, мы сделали это — препятствие растворилось позади, первый шаг был выполнен. Теперь предстоял второй — добраться до древа, стремительно, уверенно, без лишних приключений и испытаний.

Легко ли это? Просто ли? Быстро ли? Вряд ли. Судя по всему, добраться до леса не составляло труда — просто двигаться вперёд, не оглядываясь, не оборачиваясь, не отступаясь. Просто идти, следуя целям и намерениям. Упорно сверяясь с картой. Надеясь на лучшее человеческое будущего.

Но голос! Адский голос, сотрясавший пространство, с неподдельным азартом оглашавший смертные приговоры. Он мешал и сбивал с пути, беззвучно подсказывая неверную дорогу. Пытался остановить нас. Жаждал вернуть назад, в адскую гущу, в болото, в топь. Голос и звон колоколов. Ужасный гипнотический звон, из-за которого мы шли очень медленно, покачиваясь, словно пьяные — опьяненные чарами Предъадья.

Однако путь оказался недолгим, лёгким, беспрепятственным — удивительно! Дорога изящно обогнула корни и бугрища, дорога привела нас к дереву. Спустя несколько относительно спокойных минут мы уже коснулись его коры, испещрённой рытвинами и царапинами, высушенной до основания. Заветная кора. Чудесное дерево. Остатки таинственного сока, поблескивающие неестественными пятнами. И дупло. Небольшое дупло, внутри которого компактно лежал сундук, наполненный чем-то неведомым, загадочным. Странным и заманчивым. Таинственным и притягательным.

Пытаясь добраться до сундука, я коснулась коры дерева, но сразу же же отпрянула, потому что оно принялось распространяться, копироваться, множиться. Всё снова стремилось запутать и сбить с пути. Предъадье оборонялось, не пропуская нас, глупых случайных путников, а потусторонний голос всё громче звучал из неведомых глубин, заставляя невольно содрогаться.

Нельзя было стоять на месте, следовало действовать. Как можно скорее действовать: деревьев становилось больше, трухлявые сучья и ветви множились и разрастались, загораживая путь и сбивая с логики.

А мы в тот момент словно находились на островке, порождённом нашими позитивными мыслями и эмоции, защищавшем от ужасающих сил Предъадья. В то время как всё расплывалось и утопало. Погружаясь в адское чрево, разбрасывая земельные клочья. Кажется, всё исчезало, всё пряталось, всё притаивалось. И только громогласно звучал страшный адский голос, сопровождаемый монотонными колокольными ударами.

Был ли выход? Было ли спасение? Имелось ли заклинание? Я принялась судорожно думать, с тихим ужасом оглядывая копирующиеся деревья. Которые уносились на многие километры вперёд в хаотичном множащемся танце. Которые делали нас бессильными и беспомощными, затерянными и запертыми. Нет! Я не должна была думать о негативе — иначе Предъадье бы непременно настигло меня, завладев моими намерениями и мыслями. Только о хорошем. Думать о хорошем, надеясь на позитив, не теряя надежды, стремясь вырваться вперёд. Биться с голубями и собственными страхами.

Неожиданно Антон, кажется, пришедший в себя, выставил нож и бросился к деревьям. Лес продолжал множиться и копироваться, мелькать и сплетаться, путаться. Но Антон был не так прост — когда он вонзил в попавшееся дерево, ничего не произошло, поэтому он провёл его глубже, пытаясь продырявить призрачную материю. И опять лишь рассёк воздух, абсолютно не навредив ни дереву, ни Предъадью, ни сумраку, ни чарам. Копия. Подделка. Фальшь. Похоже, мой спутник, как и я, сразу об этом догадался. Потому что, завидев неудачу, бросился к соседнему дереву, выглядевшему более четким и осязаемым, более ясным и очерченным.

Он делал это до тех пор, пока на одном из деревьев не появилась царапина. Прикосновение металла остановило копирование; деревья снова слились воедино, образовав массивное сплетение. По-видимому, они не реагировали на металл и понимали только прикосновения человеческой кожи — интересно. Металл оказался спасением, его удар раздвинул кору, открыв нашим взглядам дупло, глубокое, массивное. Скрашенное сундуком и таинственным сиянием.

Странная пелена, похожая на вуаль, скрывавшая дупло, лопнула от ножевого удара, и сундук чётко предстал перед нашими взглядами. Кто-то не слишком умело прикрыл святое оружие, кто-то не припорошил следы после преступления. Кто-то совершил глупость, не подумав, что, наверное, могли появиться и другие желающие добыть заветный ствол и совершить победоносный и славный подвиг. Не решил. Не рассчитал. Не подумал. Однако это уже было не важно.

Между тем, наивно посчитав, что сундук не защищён, я ошиблась: стоило нам схватить сокровище, как со всех сторон принялись наступать птицы, яростные, взбешённые. Голуби. Они летели к нам, перекрикиваясь и взмахивая исполинскими крыльями. Все ближе и ближе — рядом, в нескольких шагах. От них не получалось ни спастись, ни убежать. Как и топь, они жаждали погубить и отправить нас в ад, осуществив очередную кровавую казнь, но, разумеется, представляли большую опасность. Как минимум потому, что обладали осязаемой плотью.

Страх давящим комом подступил к горлу, голова снова закружилась, но я пыталась бороться, отчаянно, уверенно бороться. Думала «о хорошем», наивно полагая, что, может, это хоть немного остановит и птиц. Кажется, бесполезно. Потому что птицы не замедлялись, проявляя себя такими же стремительными и неумолимыми.

Словно очнувшись от временного помутнения, я внезапно осознала, что… летела верхом на голубе! Они схватили нас, скрутили и посадили на собственные спины, похоже, решив разобраться с нами в стенах проклятого замка. Или сразу сбросить вниз. Чтобы накормить ненасытную почву или омыть пол человеческой кровью, создав дополнительное зрелище к картине мучительной казни.

Птицы выглядели озлобленными, птицы горели яростным клокочущим пламенем. Они определённо жаждали погубить нас, отправив напрямую в ад, — у тех, кто уже оказался в Предъадье, другого пути не было. Убить. Разорвать. Скинуть на граненый каменный пол, припорошенный костями и кровью невинных; сделать то же, что и со своими неугодными бывшими сторонниками, которые в тот момент упивались последним часом.

Они тащили нас к замку, пронося сквозь сжимавшееся и сплющивавшееся пространство; они кричали и дёргались, распространяя повсюду своё демоническое пламя. Страшное пламя. Губительное пламя, заживо сметающее все живое и дышащее, усыпляющее и умертвляющее в мимолётном движении.

Я не чувствовала ничего. Я крепко держалась за шею птицы, нёсшей меня вперёд, и невольно вспоминала страшный сон, некогда привидевшийся мне в машине Антона. В невинное время. В мирную пору. В спокойный период, когда мой друг отказывался верить в голубиное пламя, когда скептически насмехался над моими идеями, когда никого не убивал. Птицы и птицы. Милые пташки, разгуливающие по площадкам! Ангельские творцы и посланники, неразрывное украшение мира. Тогда Антон наивно верил, что голуби — невинные птички, а теперь, наверное, сидел на спине пылающего курлыкающего чудовища, отчаянно хватаясь за перья. Их последних сил. Из ускользающих возможностей.

Я не знала, удалось ли нам сохранить сундук: кажется, Антон успел его забрать, но не выпустил ли? Не бросил ли? Не выкинул? Потому что, помимо сундука, его руки занимал нож. А я, например, свой нож выронила, поэтому теперь была абсолютно беззащитной, безоружной и беспомощной. И могла только перебирать горячие перья, скользившие по ладоням, проходившие сквозь пальцы…