Ассистентка антиквара и город механических диковин (СИ) - Корсарова Варвара. Страница 33

Белинда упорхнула, не забыв кокетливо улыбнуться, а к Максимилиану и Аннет подошел господин Ангренаж. С любимым опереточным плащом он, наконец, расстался. Теперь ничто не прятало его искривленную спину и плечи разной высоты. Впрочем, костюм-тройка сидел на хромом механике весьма элегантно. Разве что часовой карман оттопыривался – там Карл прятал удивительные часы. Со своими зализанными черными волосами и белоснежным накрахмаленным воротничком Карл как никогда раньше походил на вампира, которому вздумалось выбраться в свет в поисках свеженькой жертвы. Вот только выражение лица у него было отнюдь не кровожадным. Оно выражало робость и радостное волнение.

– Вы пришли! – порадовался он, преданно глядя на Аннет. – Я утром заходил в гостиницу, надеялся, что вы согласитесь отправиться со мной на прогулку. Жаль, не застал. Боялся, что и вечером вас не увижу. Не терпится услышать ваши впечатления о представлении. Оно вот-вот начнется. Уверен, ничего подобного вы раньше не видели. Хочу похвастаться: я, можно сказать, его режиссер, а также осветитель, декоратор и прочее, прочее, прочее.

– Как так? – изумилась Аннет.

– Демонстрация спектаклей входит в обязанности главного механика города.

– Ах да, театр ведь кукольный! – вспомнила Аннет. – Значит, вы будете нам показывать марионеток? Механических?

– Скоро сами увидите! – Карл продолжал подогревать интерес.

Аннет поморщилась. Кукольные спектакли она не жаловала. Во-первых, это развлечение для детей. Во-вторых, марионетки казались ей ужасно уродливыми. В детстве, помнится, она в слезах сбежала из зала во время спектакля. Сестра потом над ней смеялась, а отец с матерью негодовали.

Беседу пришлось прервать, потому что прозвучал гонг. Звук был гулкий и жуткий. Он нарастал, становился громче, и вскоре зрители прекратили болтовню. Завибрировали стены, хрустальные подвески на люстрах жалобно затренькали. Сразу стало понятно, кто из зрителей – туристы, а кто – жители города. Первые в панике озирались, втянули головы в плечи и даже немного присели. Вторые лишь привычно морщились и затыкали уши.

Наконец, гул затих, пол перестал сотрясаться под ногами.

– Вам пора идти в зал, а мне – за кулисы! – возбужденно объявил Ангренаж. – Увидимся после спектакля.

Максимилиан подхватил Аннет под локоть. Они влились в толпу зрителей, спешащих занять места.

На первый взгляд зал не представлял собой ничего выдающегося. Традиционный бархатный занавес, ободранные стены, вытертые красные дорожки и потрепанные кресла. На потолке лепнина, вот только была она какой-то странной. Аннет надела пенсне и запрокинула голову: так и есть, никаких амуров и виноградных лоз. Гипсовые скелеты, нетопыри и черти с вилами в руках.

Когда проходили к креслам почетных гостей в первом ряду, Аннет с любопытством заглянула в оркестровую яму. Вместо рядов стульев с нотными станами там стоял агрегат, походивший на гигантскую шарманку. В боках виднелись многочисленные валики, а сверху торчали латунные раструбы. На колченогом табурете у агрегата примостился Петр. Он заботливо выставил на пол батарею пивных бутылок, тут же раскупорил одну и хорошенько приложился. Затем довольно крякнул, потер руки, обхватил рычаг агрегата и приготовился.

Снедало любопытство. Спектакль и впрямь им собирались показывать необычный.

Заняли места; свет в зале погас. Зрители затихли, представление началось.

Бархатный занавес с шорохом распался на две части, открывая сцену. Из оркестровой ямы зазвучала мелодия – тоскливая, напоминающая стенания горной волынки. Она будила невольную тревогу. Аннет поерзала на месте, но тут открылась сцена и она забыла обо всем.

Декорации представляли убогое помещение, похожее на тюрьму: грубо сколоченный стол и табурет, с каменных стен свисает паутина. По паутине, жужжа, медленно ползали механические пауки размером с комнатную собачку. Их стеклянные глаза горели, как красные фонарики. Механические нетопыри со скрипом махали крыльями, а в прорезанное в заднике окошко заглядывал месяц с нарисованным лицом, и лицо это было зловещим.

Чуднее всего оказалась сцена: там и сям по ней проходили рельсы, канаты, стальные балки, как в заводском цехе.

Музыка ускорилась, в ней зазвучали угрожающие нотки. Это произвело сильное впечатление на Аннет. По спине побежали мурашки. Стало ясно: вот-вот появятся герои спектакля.

По стальным рельсам, дребезжа и грохоча, выехали автоматоны. Кукла высотой с мужчину среднего роста изображала старика в отрепьях. Она походила на огородное пугало, но двигалась, как человек, страдающий от падучей: вздымала шарнирные руки, крутила головой, открывала зубастый рот. Лицо куклы вызывало трепет. Это была искусно сделанная маска, в точности похожая на настоящее человеческое лицо. Мясистый нос, страдальчески сложенные брови и пустые провалы глаз.

Вскоре на сцену выехали и другие «актеры» – девушка в белом платье, дьявол в черном камзоле и парике, из-под которого торчали коровьи рога, священник в длинной сутане и какие-то непонятные персонажи. Куклы принялись слаженно разыгрывать пантомиму. Одни носились по сцене на колесиках, другие спускались на канатах, третьи болтались на балках; куклы гремели, жужжали, грохотали так, что почти заглушали стенания огромной шарманки Петра.

Вскоре Аннет поняла, что сюжет пантомимы повторяет старинную легенду о докторе Сабелликусе, алхимике и некроманте, который продал душу дьяволу, чтобы вернуть молодость и получить любовь прекрасной Маргариты. Зрелище было в высшей степени странным. Автоматоны передвигались с тягучей медлительностью, что придавало всему зрелищу оттенок ночного кошмара, а когда они совершали резкие движения, зрители вздрагивали от неожиданности.

Декорации сменяли одна другую, как картинки в волшебном фонаре: келья Сабелликуса. Праздник на городской площади. Ночной сад. Шабаш ведьм. Императорский дворец.

Кукла доктора сливалась в объятиях с куклой девушки, дьявол плясал вокруг, грохоча по рельсам, похожие на ожившие кошмары танцоры поднимали ноги-палки и клацали зубами, ведьмы парили на веревках над сценой.

Наконец, доктор Сабелликус попал в расставленную дьяволом ловушку и провалился в ад. Картина стала еще страшнее. Сцена осветилась красным. Из щелей в полу выдвинулись языки пламени, вырезанные из листов жести, и принялись двигаться туда-сюда. Проскакали злобные духи с гривами волос из пакли и пружинами вместо ног. Шарманка загудела низким басом, и тут же разразилась визгливой трелью.

От мельтешения и грохота Аннет замутило. Она сняла пенсне и помотала головой, чувствуя себя семилетней девочкой, которая очень боится темноты и оживших кукол.

– Эй, вы в порядке? – прошептал ей на ухо Максимилиан. – У вас перепуганное лицо. Зрелище и впрямь не для слабонервных. Верите, мне самому не по себе. Смотрите, у меня даже руки дрожат. Скажите что-нибудь ободряющее, чтобы я успокоился. Например: господин Молинаро, я от вас без ума, и готова пойти с вами хоть на край света.

Он накрыл ее руку ладонью и сжал пальцы. Чувство было немного странным, потому что именно на этой руке у него не хватало мизинца. Максимилиан продолжал шептать:

– Спектакль вот-вот закончится. Я бы не отказался потом промочить горло. Выпью, пожалуй, вина: у меня отключатся мозги, я буду вытворять всякие безумные номера, болтать глупости, плясать вприсядку, а вы будете потешаться надо мной. Идет?

– Тихо! – шикнули на них сзади. Аннет узнала резкий голос Луизы Соннери. – Смотрите: сейчас появится Пильщик.

Аннет освободила руку, вернула пенсне на нос и неохотно перевела взгляд на сцену. Пока Максимилиан пытался развеселить ее, она мельком увидела, что куклы показывали крайне неаппетитное зрелище – приключение доктора в аду. Черти вздергивали его на дыбе и окунали в котлы с кипящей лавой.

В этот момент музыкальный агрегат замолчал. Наступила зловещая тишина, предвещая что-то особенно жуткое. Повалил дым, низко загудело, и из теней выкатился еще один автоматон. Кукольник придал ему облик высокого, очень худого мужчины в цилиндре и черном фраке, какие носят фокусники. Железное лицо было худым, с провалившимися щеками, сдавленными висками и близко посаженными глазами, как у серийного убийцы и дегенерата. В руке автоматон сжимал огромную пилу.