Великолепие чести - Гарвуд Джулия. Страница 29

— Еще немного, и Силен позволит вам ездить на нем без седла, — заявил Джеймс, показав Мадлен всю конюшню.

Девушка улыбнулась: Джеймс стал называть скакуна тем именем, что дала ему она.

— Я никогда не ездила без седла, — промолвила Мадлен. — Признаться, я вообще почти совсем не ездила верхом.

— Может, когда дождь поутихнет, — предложил Джеймс, — вы поучитесь верховой езде?

Мадлен кивнула.

— Но… — с любопытством проговорил конюх, —…как же вы передвигались с одного места на другое, если не ездили верхом?

— Ходила пешком, — объяснила девушка. — И мне это очень нравилось, — рассмеялась она.

— У меня тут есть спокойная кобылка. Можете начать с нее.

— Нет, спасибо, — отказалась Мадлен. — Не думаю, что Силену это понравится. Если я предпочту другую кобылу, это его обидит, а мы ведь не хотим этого, не так ли?

— Пожалуй, — признался Джеймс.

— Я не хочу обижать Силена и, думаю, смогу ездить на нем, — заявила девушка.

— Вы хотите сказать, миледи, что будете ездить на коне самого лорда? — удивленно спросил конюх.

— Почему бы и нет? — промолвила Мадлен. — И я не боюсь Силена. В сущности, мне уже доводилось на нем ездить.

— Но… разве хозяин разрешит вам?

— Я получу разрешение барона, Джеймс, — заверила девушка конюха, сраженного взглядом этих лучистых голубых глаз и сияющей улыбкой.

Как только Мадлен выходила из конюшни, за ней тут же следом шел охранник, своим видом напоминая ей о том, что она в этом замке — всего лишь пленница. Кстати, Энтони совсем неплохо относился к девушке и ничуть не тяготился своими обязанностями.

Но, заметив, каким взглядом Энтони порой провожает других воинов, девушка поняла, что у ее стража неладно на душе. Его нынешняя должность не очень-то вязалась с его возрастом и крупной фигурой. Мадлен никак не могла понять, почему именно ему приказали стеречь ее — для этого вполне бы подошел кто-то другой, Ансель, например.

Любопытство девушки все возрастало, и наконец, не выдержав, она решилась прямо спросить Энтони:

— Ты совершил какой-то проступок, который пришелся не по нраву барону?

Похоже, Энтони не понял ее вопроса.

— Знаешь, я же вижу, как ты смотришь на воинов, которые возвращаются в крепость после своей службы. Наверняка ты предпочел бы заниматься с ними, а не ходить хвостом за мной.

— Да нет, меня это не беспокоит, — возразил Энтони.

— И все же я не могу понять, почему должность надзирателя поручили именно тебе. Могу лишь предположить, что ты чем-то разгневал хозяина.

— Меня ранили, и рана еще не зажила, — с запинкой промолвил Энтони.

Он покраснел, и его смущение показалось Мадлен несколько странным. Решив немного успокоить его, девушка сказала:

— Меня тоже недавно ранили, и ранение не было легким, можешь не сомневаться. Я едва не умерла. Эдмонд, правда, позаботился обо мне, но у меня на бедре остался ужасный длинный шрам.

Энтони, казалось, по-прежнему чувствовал себя смущенным.

— Разве воины не гордятся ранами, полученными в битве? — настаивала девушка.

— Гордятся, — невнятно буркнул Энтони и, сцепив за спиной руки, ускорил шаг.

И тут Мадлен поняла: руки и ноги Энтони, даже его грудь явно были целы. Наверняка меч врага поразил его в…

— Давай не будем больше говорить об этом, — Проговорила девушка. Увидев, что воин тут же замедлил шаг, она убедилась в том, что догадка ее верна. Рана его — на неприличном месте.

Мадлен интересовало, чем занимаются воины весь день, когда уходят на ученья. Конечно, защищать Векстонов — дело непростое, особенно если учесть, что у них достаточно врагов. И старший из братьев, Дункан, не отличался ни сговорчивостью, ни тактом, ни дипломатичностью. Он был груб. и прямолинеен, и, пожалуй, при дворе Вильгельма противников у него было больше, чем друзей…

К несчастью, у девушки было слишком много свободного времени, чтобы на досуге размышлять о Дункане. А она вообще не привыкла к бездеятельности, и если не гуляла с Энтони, то ужасала служанок просьбами дать ей заняться каким-нибудь делом — Мадлен, например, хотелось прибрать в замке и сделать его помещения более привлекательными.

Сама Мод гораздо проще смотрела на вещи и всегда с радостью откладывала свои дела, чтобы заглянуть к пленнице барона и поболтать с ней. Нередко Мод приводила с собой пятилетнего озорника Вилли, который был не менее разговорчивым, чем его мать.

Но каждый раз с наступлением сумерек Мадлен чувствовала, что ее подташнивает и начинает стучать в голове. Она не особенно удивлялась этому: даже Одиссею не выдержать бы тех омерзительных обедов, что устраивали Векстоны.

Девушке не было позволено есть у себя в комнате. Она чуть ли не на коленях умоляла барона разрешить ей не спускаться к обеду в общий зал, но Дункан был неумолим, хотя сам не посещал мерзких оргий и предпочитал есть в одиночестве. Он появлялся в зале лишь тогда, когда все расходились и слуги убирали со стола объедки, не доставшиеся собакам.

Адела то и дело цеплялась к Мадлен, и, пока мужчины швыряли собакам обглоданные кости, сестра барона награждала девушку отвратительными грубостями.

Мадлен чувствовала, что долго ей этого не выдержать. Но все же, с трудом сдерживаясь, девушка отвечала Аделе натянутой улыбкой.

Примерно через неделю терпение Мадлен лопнуло. Она до того разъярилась, что присутствующие даже не решились вмешаться и утихомирить сцепившихся между собой молодых женщин.

Дело было так. Дункан только что позволил пленнице покинуть зал. Мадлен встала, попрощалась и направилась к двери.

Голова ее буквально раскалывалась, и, не желая выслушивать очередной залп оскорблений Аделы, как раз направлявшейся в сторону Мадлен, она уступила ей дорогу.

В этот момент из кухни выскочил маленький Вилли. Заметив Мадлен, мальчик заулыбался, а она остановилась, чтобы поговорить с ним.

Вилли побежал к сестре Луддона, но тут Адела как раз широко взмахнула рукой — обычный для нее жест, когда она собиралась отпустить в адрес пленницы брата очередную колкость, — и нечаянно ударила по щеке малыша. Он упал и залился слезами.

Вилли рыдал, Джилард кричал, а Мадлен что есть силы завизжала. Этот звук так поразил всех, что в зале наступила напряженная тишина, а Адела даже чуть отступила назад — девушка, которую она, по-видимому, считала совсем безответной, наконец-то показала себя.

Джилард хотел было вскочить, но Дункан удержал его. Младший брат принялся что-то горячо доказывать барону, но тот взглядом заставил его замолчать.

Мадлен бросилась к Вилли, погладила его по головке, поцеловала и, утешив, отправила к матери, которая уже выбежала из кухни, услышав плач сына. Ей на помощь поспешила Герти.

И тут Мадлен посмотрела на Аделу. Может, она и смогла бы сдержать гнев, покажи сестра Дункана хоть каплю раскаяния. Но нет, Адела, судя по всему, ничуть не сожалела о своем поступке. И когда она вдобавок ко всему пробормотала, что этот мальчишка просто несносен, Мадлен окончательно вышла из себя.

Не успела Адела назвать Вилли отродьем, как Мадлен, размахнувшись, изо всех сил ударила ее по губам — она считала, что именно это место на лице Аделы более всего заслуживает наказания. Адела, не ожидавшая такого оборота дела, упала на колени и тем самым дала Мадлен лишнее преимущество над собой.

Девушка одним ловким движением намотала на руку спутанные волосы Аделы и пригнула ее голову вниз, лишив возможности двигаться.

— Ты произнесла свою последнюю грубость, Адела, — резко проговорила Мадлен. — Поняла?!

Все оторопело смотрели на женщин. Эдмонд первым пришел в себя.

— Отпусти ее, Мадлен! — крикнул он.

— Не суйся в эти дела, Эдмонд, — ответила девушка, все еще не выпуская волос Аделы. — Ты считаешь меня виновной в том, что произошло с твоей сестрой, она тоже так думает, поэтому я и решила, что пора наконец привести ее в чувство. Начну немедленно.

Дункан молчал.

— Я вовсе не считаю, что ты в ответе за поступок брата! — воскликнул Эдмонд. — Отпусти ее. Ее рассудок…