Монстр (Дело Йозефа Фритцля) - Холл Аллан. Страница 36

Элизабет постепенно узнавала мать и ежедневно встречалась с Розмари в соседнем отделении в течение первого месяца свободы. Они готовили завтраки из рулетов, кофе, хлопьев, фруктов, ветчины и сыра, пока дети заправляли свои койки.

В свои сорок два Элизабет еще вполне может найти партнера, который будет заботиться о ней и разделит с ней свою жизнь. Психиатрическое лечение проходит успешно. Ей прописали курс психотропных средств, чтобы уменьшить навязчивые симптомы страха, беспокойства и самоуничижения. Хотя ее продолжительное заключение и надругательства не имеют себе равных в современности, она не одинока. Во внешнем мире есть и другие жертвы, претерпевшие многое и оставшиеся в живых.

Встреча между «верхними» и подвальными детьми Элизабет состоялась прежде, чем тест на ДНК подтвердил, что все это — инцестуальные потомки Йозефа Фритцля. Штефана и Феликса, до сих пор пугающихся незнакомцев и солнечного света, тепло приветствовали подростки «сверху» — пятнадцатилетняя Моника и четырнадцатилетняя Лиза, а также их одиннадцатилетний брат Александр. «Это была действительно счастливая встреча, — вспоминает главврач Бертольд Кепплингер. — Мы внимательно наблюдали за ними».

Доктор Кепплингер также говорит, что мальчики иначе смотрели на Фритцля, чем женщины из той же семьи. Существуют опасения, что мальчикам присуще врожденное чувство уважения к нему вплоть до веры в то, что Фритцль, в конце концов, не такой уж и плохой. К этому подсознательному восхищению относятся как к опасному симптому, чем более взрослыми становятся мальчики.

Помимо сеансов терапии у Элизабет хватало посетителей. Ее тридцатишестилетняя сестра Габриэлла Хельм признается, что не выдержала и разрыдалась, впервые увидев Элизабет на свободе. Элизабет бесследно исчезла, когда ей было восемнадцать, и Габриэлла, как и все остальные, поверила россказням о том, что сестра присоединилась к секте. И, как и все остальные в этой находящейся под отцовским сапогом и подвергавшейся постоянным надругательствам семье, она была постоянной рабыней отца, которого уважала и боялась. «Никому из нас просто не верится, как нормально выглядит Элизабет, — говорит Габриэлла, которая сама проходит курс терапии. — Она здорова, болтлива, и все у нее идет на лад. Каждый день силы понемногу возвращаются к ней. Все это не могло не сказаться на семье. Раньше мы были раздавлены. А теперь работаем все вместе, чтобы поддержать Элизабет. Она сама не своя от радости, когда видит детей. Говорит им, какие они красивые, поглаживает каждого по лицу и говорит, как они ей дороги».

Элизабет и Феликсу приходится носить специальные полароиды, потому что глаза их слишком чувствительны к естественному свету. Они смеются и шутят, передразнивая очкастых персонажей из DVD и с видеокассет. Больничное телевидение специально настроено только на проигрывание фильмов; семью намеренно ограждают от историй, которые рассказывают про них в СМИ. Больничный телевизор редко выключен. Знаменитые пациенты смотрят документальные фильмы о природе, детские мультики и программы о путешествиях — последние буквально завораживают детей, прежде видевших в нескольких метрах перед собой только глухую стену. После трех недель пребывания в больнице Элизабет впервые совершила прогулку.

Папарацци буквально окружили больницу в надежде на эксклюзивный снимок ценой в миллион долларов, поэтому для своего первого выхода ей пришлось переодеться медсестрой.

Экскурсия в чуждую среду была санкционирована доктором Кепплингером. Он приказал детективам в штатском ни на минуту не отходить от Элизабет, оговорив, что прогулка будет длиться не более пятнадцати минут.

Элизабет спустилась по черной лестнице в форме: черные зашнурованные туфли без каблука, черные чулки, парик и джемпер. Рядом с Элизабет все время шла сиделка, взявшая ее под руку, пока они обходили территорию больницы. Один раз Элизабет остановилась, чтобы сорвать только что распустившийся розовый рододендрон, и, вертя его в пальцах, взяла с собой в отделение. В больнице к ней относились как к героине.

Несколько раз Элизабет разрешали повидать лежавшую в коме Керстин, находившуюся в другой амштеттенской больнице в нескольких километрах от клиники. «Элизабет хранят как зеницу ока», — сообщил цюрихской газете медбрат из больницы. На этот раз она снова переоделась медсестрой и даже надела рыжий парик с хвостиком. Элизабет тихо сидела на краешке койки, пока ослабленная иммунная система дочери изо всех сил старалась преодолеть парализующее воздействие длительного заключения. Временами она обращалась к ней. Позже, когда врачи вывели Керстин из искусственной комы, они скажут, что любовь, которую излучала Элизабет, оказалась жизненно необходимой для того, чтобы вернуть дочь в царство живых.

Ее адвокат Кристоф Хербст так описывает эти первые недели свободы: «Элизабет очень счастлива, вновь открывая для себя мир. Ей очень нравится выходить наружу и чувствовать капли дождя на лице. Но важно, чтобы процесс приспособления происходил медленно. У Элизабет и ее детей, живших в подземелье, слабо развито представление о времени и о будущем. Кое-кто, слушая историю Элизабет, думает, что она — персонаж из фильма ужасов. Но слухи о том, что она беззубая и не может разговаривать, — неправда. Она потеряла много зубов, но не все. По ее внешнему виду нельзя догадаться, через что ей довелось пройти, настолько она напоминает любую нормальную женщину. Она говорит семье, что все, к чему стремится, — нормальная жизнь, по крайней мере в той степени, в какой она ей доступна. Это — ее единственное желание.

Всем им просто очень нужен мир и покой, им нужно отдохнуть, расслабиться. Детям Элизабет надо встретиться прямо сейчас: той части семьи, которая жила с бабушкой, и тем, кто жил с матерью. Итак, они продолжают проходить курс, предписанный терапевтами. Я бы сказал, что в ближайшие несколько недель они еще больше привыкнут к нормальной жизни. И еще я бы добавил, что они чувствуют себя гораздо более комфортно в новом окружении, хотя вряд ли это та среда, в которой им захочется жить в будущем. Они не имеют доступа к СМИ. У них нет телевизора и радио. Им не дают газет, и, по-моему, это к лучшему, потому что, если они действительно поняли, что творится в СМИ, они бы полностью… впрочем, оставим это, они не поняли бы мира, а сейчас им просто необходимо побыть всем вместе.

Бабушка, Элизабет и их дети находятся рядом друг с другом. Встают они часов в шесть- семь. Потом завтракают. Они сидят за большим столом: разговаривают, спорят, шутят. Затем каждый принимается за свое дело; дети играют в компьютерные игры, читают книжки, немного рисуют. Потом у них ланч, а после ланча, если захочется, можно вздремнуть. После обеда взрослые дети готовят школьные уроки. А потом — ужин, после ужина есть время посмотреть видео или послушать музыку. Ну а после — спать.

Крайне любопытно наблюдать за этой семьей, потому что она ведет себя как обычная семья, и если вы встретитесь с ними, то невольно почувствуете себя ее частью. Вам придется играть с ними, болтать, спорить о чем-нибудь, а стало быть, вы почувствуете себя лучше, чем раньше.

В здании больницы они все живут на одном этаже, в разных палатах. Есть и одна общая комната, где они могут встречаться, завтракать, обедать и ужинать. Но при этом у каждого есть своя, если так можно выразиться, квартира, и по желанию они могут расходиться по своим палатам — спать или заниматься своими делами. У них выработалось нечто наподобие чувства, будто это их квартира, дом. Дети делят спальни: сестры спят вместе; братья — тоже, а Элизабет спит с самым маленьким.

Выглядит Элизабет вполне нормально. Она очень сильная женщина — это важно понять. Феликс — смышленый и симпатичный парнишка. У него светлая голова. Он заставляет остальных улыбаться, смеяться, то есть ведет себя молодцом. День ото дня он становится все оживленнее. Штефану, старшему, немного больше восемнадцати. Он старается заботиться о каждом и принял на себя роль старшего.

Что касается детей, которые жили „наверху“ с бабушкой, — их ситуация полностью переменилась, потому что теперь им запрещается выходить. Они больше не пользуются такой свободой, как раньше. Им очень трудно понять, что происходит. Они не могут выходить, потому что журналисты так и поджидают возле больницы — а вдруг удастся сделать фотографию… Они не могут видеться с друзьями, с товарищами по классу, иногда даже пропускают занятия, что очень тяжело для них. Все мы надеемся, что ситуация скоро изменится, ведь им тоже нужно жить своей нормальной, полноценной жизнью.