Заре навстречу (Роман) - Попова Нина Аркадьевна. Страница 6
— Ерунда! Закон правильный! Только разреши — мигом сведут леса, и заводские округа станут яко плешина Матвея Кузьмича…
— «Леса!» — передразнил Зборовский. — Леса на Урале хватит!.. Дело не в лесе… Начинается голодовка… Где могут заработать мастеровые, кроме как в горной промышленности? А было бы больше всяких там гвоздарен, слесарен, кузниц, увеличилось бы число мелких хозяйчиков… А сейчас увеличивается число голодающих, безработных, санкюлотов. Назревают эксцессы, рабочее движение так называемое. Когда разыграются забастовки и прочие прелести, поздно будет…
— Чудак-человек, — прервал его Албычев. — Да и мы бы с вами бастовали, будь на их месте. Верно, фрондер? — обратился он к Илье, но тот сидел как каменный. — Как не бастовать, — продолжал Албычев, — как не бастовать, когда в брюхе урчит от голода… Возьми, шурин, икорки, а то ты, я вижу, тоже забастовал… Выпей, преобразователь!
— Не пугайте меня букой, не страшно, — отвечал Охлопков Зборовскому, — не страшно! Поменьше сантиментов, побольше твердости, и наше от нас не уйдет. Поголодают, мягче станут… Шелковыми станут! — И Охлопков выпил рюмку водки.
Дон-Кихот — Котельников, давно порывавшийся что-то сказать, схватил Зборовского за руку:
— Стыдитесь! Молодой человек!.. Какому богу молитесь? Чего в своей жизни добиваетесь? Кубышку набить?
Зборовский холодным, отстраняющим взглядом посмотрел на него, высвободил руку.
— Меня, Матвей Кузьмич, интересует не «кубышка», а… развитие техники… технический прогресс… Да, я хотел бы иметь много денег!.. Но это не самоцель. Будь у меня капитал, я бы создал предприятие, каких у нас в России еще нет.
— Нельзя, — вдруг ударил по столу захмелевший Дон-Кихот, — нельзя видеть ужасы вымирания и… долг интеллигенции бороться! — закричал он, не замечая, как испытующим, недобрым взглядом следит за ним Охлопков. Он даже перестал намазывать икру. Спросил с вызовом.
— С кем бороться?
— Не с «кем», а с чем… С произволом, вот с чем! С злоупотреблениями! С нарушениями законов!.. Вы интеллигентный человек, инженер, — накинулся он на Зборовского, — вы должны печься о меньшом брате, о рабочем, а вы…
— Дать волю меньшому брату, он меня мигом на тачке с завода вывезет, — насмешливо сказал Зборовский. — Интересы у нас с меньшим братом никак не координируются!
Албычев шутливо аплодировал:
— Любо! Хороший спор кровь полирует! А ну, Семен Семенович, — подзадоривал он Дон-Кихота, — копьем его, мечом его, консерватора!
Но Котельников не нуждался в поощрении. Его точно прорвало. Стараясь перекричать и Зборовского, и Албычева, он так и сыпал цифрами и фактами. Такой-то управляющий заводом не жалеет денег, задарил начальство, полицию…
— Да что, — вконец разгорячившись, продолжал он, — горное управление к новому году готовит всегда семьдесят пакетов со взятками! Семьдесят!
— Откуда сие известно? — процедил Охлопков, стараясь казаться спокойным. — Кто видел эти пакеты?
Албычев помирал со смеху. Давно он так не веселился.
— В горном управлении своя такса есть, — азартно кричал Дон-Кихот. — Дай-ка какому-нибудь регистратору меньше, чем положено, он тебя проманежит, а твое дело захрулит и…
— Как? Как? — стонал, изнемогая, Албычев. — Ох- хи-хи! «Захрулит»!
— …и будет тянуть, пока сполна не получит.
— Это голословно, — сказал Охлопков, сердито взглянув на Албычева, который сидел весь красный, отирая слезы.
— Да что голословно? Все правда! Землемеры, например, продажные души… задарят или запугают, он и нарежет землицы в пользу завода!
Дамы поднялись из-за стола, и мужчины, споря и переговариваясь, двинулись за ними. Илья расслышал, как Албычев, взяв под руку шурина, говорил вполголоса:
— Не обращай внимания! Он только языком чешет…
— Не так уж безобиден, — отвечал Охлопков.
Илья весь вечер наблюдал за Ириной.
Несколько раз ловил ее взгляд, как бы говорящий ему: «Потерпите, не уходите, мне надо, очень надо поговорить с вами!» И когда все поднялись из-за стола, Ирина увела его в сад.
Они сели на скамью лицом к дому. Было темно. В свежем воздухе стоял особый, садовый, теплый, запах: пахло левкоями, табаком и недавно политой землей.
— Ну, как вы думаете устроить жизнь, Ира? — спросил Илья. — Или еще не задумывались над этим?
Оказалось, что она не только задумывалась, но и сделала первый шаг: подала прошение инспектору народных училищ. Отец вначале и слышать не хотел о том, что дочь будет учительницей, потом сдался… Мачеха недовольна, но молчит.
И она заговорила о том, как тяжело жить бездеятельной, бессодержательной жизнью «барышни».
— Вот вы видели наш круг… но вы не знаете, как ужасно… все… Сейчас, например, чем они заняты? Старшие в карты играют, а молодежь… Появилась такая игра-новинка — «флирт богов», «флирт цветов», «флирт камней»… Мы в карты, в фанты играем, а в это время…
Ирина испуганно остановилась и сделала торопливый знак Илье.
На веранду вышла Августа Солодковская и медленно спустилась с лестницы. Черный силуэт ее проплыл на фоне светлого окна. Августа направилась к боковой аллее.
— Ты уходишь, Гутя? — окликнула Ирина.
— Нет…
Качнулась — прошумела листьями ветка, зашелестели кусты, шаги замерли в глубине сада.
— Места себе не находит, — тихо сказала Ирина. — Хочет ехать в Казань к Лене.
Она помолчала.
— А здесь считают, что Леня опозорил семью… Он, такой чистый… такой!..
Голос ее прервался.
Илья почувствовал, как сильно, напористо забилось у него сердце.
— Да, Ира, — медленно начал он сдержанным голосом, но сквозь эту сдержанность прорывалась суровая печаль и нежное восхищение: — Леня именно такой. Любите его! Гордитесь им!
— «И будьте, как он!» Вы это хотели мне сказать? Да? Ох, если бы Леня был на свободе, я бы не отстала!.. Я бы сказала ему: «Я уже не маленькая, Леня, не маленькая! Поделись со мной, научи… Дай мне те книги, которые тебя ведут… вдохновляют!»
Ирина внезапно замолчала, нахмурилась. На веранду скользящей походкой вышла светлоголовая девочка — ее сводная сестра Катя.
— Ира! Мама просит идти к гостям.
На Илью она даже не взглянула, не повернула к нему головы. Он видел ее профиль: нос с горбинкой, выпуклый подбородок, покатый, как у матери, лоб. В ней было что-то недетское, неприятное.
— Хорошо, иду, — сказала Ира. — Вы не уходите, Илья Михайлович, — попросила она, — я постараюсь отделаться…
Илья подумал о том, что можно уйти из сада, не прощаясь, не заходя в дом, и даже направился к калитке… но, помедлив, вернулся, поднялся на веранду и остановился на пороге, почти скрытый парусиновой портьерой.
Из-за портьеры ему видно было Ирину, она сидела на вертушке-стуле у рояля.
Зборовский с улыбкой, с какой обращается фат к некрасивой девушке, говорил Люсе Охлопковой:
— Что же я могу предложить вам? Мы успели перебрать всех кавалеров… Позвольте же предложить вам такой букет: примула, ирис!
Игра состояла в том, что надо было угадать, чьи инициалы изображают начальные буквы цветов, и выразить условным языком игры свое отношение к «загаданному» человеку.
— Я… я перевяжу букет розовой лентой, — ответила Люся, вся пылая и обмахиваясь платком.
— Нежная любовь! — вставила маленькая Катя. Она прекрасно знала значения всех цветов: желтый — измена, зеленый — надежда… — Это вы сами себя загадали, Петр Игнатьевич, — добавила она.
Все засмеялись. Люся сказала с неискренним смехом:
— Нет, нет, это Павел Ильич! Наш милый старик!
— Фант! — потребовал Зборовский. — Вы ошиблись, Люся… ты, маленькая женщина, угадала!
— Загадайте мне, Петр Игнатьевич! Загадайте же! — приставала Катя, теребя его за руку.
— Катя, перестань…
Зборовский сказал:
— Господи! Скоро маленьких отошлют спать! Пора нам прекратить детские игры… Давайте помузицируем? Или стихи почитаем?
Решили читать стихи.
Вадим громко, с каким-то вызовом в голосе прочел брюсовского «Каменщика». Задыхаясь и краснея, Люся пролепетала что-то сердцещипательное о неразделенной любви. Зборовский отчетливо, с чуть заметной усмешкой в голосе начал: